На обратном пути, когда он вошёл в дверь в воротах и двинулся к дому по гравийной дорожке, то ещё издали увидел Чисиру, подметавшую крыльцо. Обычно она делала это на заре, но сегодня почему-то припозднилась и явно спешила — даже не заметила его возвращения. Чтобы не смущать девушку, Иннидис свернул с основной дороги на садовую тропку, решив полакомиться прямо с дерева уже созревшими персиками. Тут-то и нашлось объяснение, почему Чисира вдруг так задержалась, — поодаль, полускрытый стволами и листвой, на качелях сидел Ви. Девушке всё-таки удалось вытащить его на улицу, как и просила Хатхиши. Немыслимо!

Иннидис двинулся к парню по широкой дуге, чтобы приблизиться спереди, а не со спины, и улыбался как можно выразительнее. Чувствовал он себя при этом донельзя глупо: будто пытался подойти и не спугнуть диковатого пса или чужую лошадь. Впрочем, пока что Ви своим поведением не сильно от них отличался.

Должно быть, парню доводилось наблюдать из окна гостевой комнаты, которое как раз выходило на эту сторону, как качались Аннаиса, а иногда и Мори, потому что сейчас он явно пытался сделать то же самое. Не знал, что раскачаться сидя почти невозможно. Не на этих качелях. И не в его состоянии.

Увидев Иннидиса, бедолага ожидаемо прекратил свои попытки и ссутулился.

— У тебя не получится раскачаться таким образом, Ви, — доброжелательно произнёс Иннидис, приблизившись. — Давай я помогу. Только держись крепче, хорошо?

Ждать ответа пришлось почти полминуты, но наконец парень выдавил:

— Да, господин…

В одно движение Иннидис ухватился за прутья и вскочил позади Ви на широкое длинное сиденье. Пружиня ноги, начал разгонять качели, напоминая себе, впрочем, не слишком увлекаться: он не был уверен, что слабые ещё руки не подведут спасёныша и не разожмутся. Однако не увлечься оказалось сложно: душистый утренний воздух бил в лицо, качели взлетали и опускались, поскрипывая, а вместе с ними раскачивался и горизонт, создавая ощущение полёта. Иннидис даже задался вопросом, почему же он сам, в отличие от Аннаисы и Мори, никогда на них не качается.

Стоило вспомнить племянницу, как тут же с земли раздались её возмущённые восклицания:

— Дядя Инни! Эй! Ты должен быть дома и готовиться к пиру!

Иннидис повернулся на голос: растрёпанная, с распущенными волосами Аннаиса стояла в помятом домашнем платье и смотрела на него с негодованием — видать, только что проснулась.

— Дядя! Ты сейчас весь вспотеешь!

— Не успею, — рассмеялся он. Раскачиваться, впрочем, перестал, но качели и не думали останавливаться так быстро.

— А если да, то что делать будешь? Иди одевайся в красивое!

— Впереди ещё много времени, а я, как видишь, помогаю Ви покататься на качелях, — подмигнул он ей. — Так что у меня веское оправдание. Ты, между прочим, на себя посмотри — лохматая, как бродяжка.

— Ну так не я же собираюсь к градоначальнику! — не переняла она его шутливого тона и даже топнула ногой. — Давай слезай! Я сама покатаю Ви, а ты иди наряжайся!

— Слушаюсь, суровая наставница, — усмехнулся он и, удерживаясь руками за прутья, свесил одну ногу, потихоньку притормаживая ею о землю.

Аннаиса решила помочь и ухватила стальной прут, но тут же взвизгнула и отдёрнула руку, обжёгши ладонь о металл. Хорошо хоть не вывихнула и не сломала запястье. Всё-таки пора что-то делать с этими качелями, пока они кого-нибудь не угробили.

Наконец качели остановились, он слез, и Аннаиса тут же его сменила, предварительно окинув суровым взглядом, однако ворчать перестала.

— Только раскачивайся осторожнее, помни, что ты не одна, — сказал ей Иннидис уже серьёзно, затем обратился к неподвижному и безмолвному Ви, который по-прежнему крепко сжимал прутья. — Не позволяй ей слишком разогнаться, парень, и свернуть шею тебе, себе или вам обоим.

Иннидису показалось или на лице Ви при этих словах промелькнуло подобие улыбки?

***

Аннаиса явилась в комнату Иннидиса сразу после обеда. Хотя до вечера по-прежнему оставалось много времени, ей не терпелось начать подготовку.

— К твоим глазам подошли бы изумруды. Почему у тебя нет изумрудов? — отчитывала она дядю, одновременно обрисовывая его веки чёрной краской.

— Может, потому что они слишком дорогие? — с усмешкой спросил он. — Есть ожерелье с малахитом.

— Не совсем тот оттенок, — пробормотала девочка. — Но сойдёт, раз нет ничего лучше. И у тебя есть деньги, не ври.

— Часть вложена в торговлю, а остальное…

— Цыц, молчи! Не то у меня сейчас рука дрогнет и придётся всё заново рисовать.

Аннаиса прямо-таки упивалась своей властью и чувством собственной взрослости, но Иннидис и не думал ей в этом мешать: в конце концов, раз эта игра доставляет ей удовольствие, пусть радуется, ведь других развлечений у неё здесь не так уж много. Да и не стоило забывать, что эта отроковица и впрямь понимала в нарядах и украшениях едва ли не больше него. Хотя выбранные им светлые шёлковые шальвары одобрила, как и спиральные золотые браслеты на плечах. А вот причёску велела переделать — и сама же этим занялась. Он-то собрал волосы в привычный хвост, но девочка решила оставить их распущенными. Только на висках заплела две пряди в косы, на концах которых закрепила цилиндрические зажимы из позолоченной бронзы. Серьги тоже велела сменить: вместо тонких золотых колечек — широкие кольца с хризолитом.

Придирчиво оглядев Иннидиса, Аннаиса наконец решила, что он готов. До вечера оставалось ещё чуть больше часа, так что это время девочка посвятила тщательному проговариванию, о чем ему надо узнать, о ком спросить и на чьи наряды обратить внимание.

Когда солнце скатилось к горизонту, Иннидис вскочил на уже подготовленного коня, лучшего из троих — вороного Арзура, и отправился к особняку градоначальника, который возвышался с восточной стороны площади. Особняк этот, возведённый из розового гранита, с колоннами и балюстрадами, обрамлявшими лестницу у входа, больше напоминал дворец — как снаружи, так и изнутри.

Один из рабов забрал у Иннидиса лошадь и увёл в конюшню, другой проводил его внутрь, где уже собрались и прочие гости.

В просторной зале, сейчас зрительно разбитой на несколько частей и освещённой десятками ламп, вдоль стен стояли диваны, кушетки, лежанки и курильницы, промеж которых сновали рабы и слуги, разнося напитки и закуски. У свободной стены помещения, украшенной барельефом, на коротких скамьях и низких табуретах сидели кифаристы и флейтисты, наигрывая тихую мелодию — такую, чтобы услаждала слух, но не мешала беседам. Середина залы пустовала — следовало предположить, что позже здесь будут выступать лицедеи, поэты и танцовщики. Большая часть мест вокруг была занята — похоже, празднество уже началось, Иннидис немного опоздал, — однако некоторые оставались свободны. Высокий раб, который привёл его сюда, с почтением указал на тахту в той части залы, которая даже не слишком-то далеко находилась от градоначальника и его жены.

Седовласый Милладорин и юная Реммиена уже были здесь, возлежали на кушетках, обтянутых пепельно-розовым бархатом, и о чем-то беседовали друг с другом и с приближенными вельможами, одним из которых был Ровван. Завидев Иннидиса, мужчина помахал ему рукой, а госпожа Реммиена, проследив за его взглядом, благосклонно кивнула и улыбнулась. Иннидис не понимал, чем заслужил её расположение, однако именно благодаря ему он и оказался на этом празднике.

Поклонившись в ответ всем троим, он наконец уселся на предложенное место, поздоровался с сидящими рядом и, приняв из рук прислужника кубок с вином, принялся рассматривать гостей, выискивая глазами кого-то, кто мог бы быть Црахоци Ар-Усуи. Увы, он понятия не имел, как выглядят и одеваются тэнджийцы, поэтому просто искал кого-то, кто не похож на иллиринца, но пока безуспешно.

Решив, что чужестранец просто-напросто ещё не пришёл, Иннидис снова переключил внимание на Реммиену, вспомнив, что обещал Аннаисе в подробностях рассмотреть её наряд. Он старался не пялиться слишком откровенно, но от этого сложно было удержаться, ведь эта на удивление красивая женщина так и притягивала взгляд. Взгляд художника, разумеется, а не мужчины.