— Зачем ты пошел учиться на помощника? — вопрос был внезапным, как монашка в борделе. Они эту тему никогда не поднимали, и формулировка застала ответчика врасплох. Тот поморгал белесыми ресницами, оперся на стол и как-то беспомощно улыбнулся.

— У меня, если ты плохо помнишь, не было иных вариантов. Куда податься сироте в Ной-Амстердаме? Бродяжить? Не катит. Приют? Благодарю покорно. Программа воспитанников Инквизиции? — Отто зажмурился, как балованный домашний котяра. — О, вот это было гораздо, гораздо вкуснее всего остального. Конечно, за съеденное там спрашивали по всей строгости, но так и кормили же, словно гуся на Рождество. Да и, знаешь, еще до того, как мои предки канули куда-то без вести, я все детство мечтал подержать в руках инквизиторский револьвер. Прямо искушение какое-то было. Наваждение, прости, Господи, — и он перекрестился в третий раз.

— Искушение, говоришь… — взгляд Клауса словно расфокусировался. Он повернул голову к окну, откуда снова донеслось «Давай!», но смотрел явно не во двор, а куда-то в себя, в те глубины, которые поверяются лишь духовнику и исповеднику. — Я с детства не знал выбора. Сначала епархиальное училище Святого Иоанна-Предтечи для мальчиков на Ланге-Инселе. Потом, естественно, Академия — о, эти годы муштры в Академии! Потом служба. Варианты… — он закашлялся и с тоской заглянул в портсигар. — Манфред, младший, братишка — вот он как-то сумел. Послал всех на вивимахер, уплыл в Европу, летает там себе. Говорят, отличный пилот. Иногда я думаю, — голос стал еще тише, чем обычно, хотя инквизитор первого класса и так не был склонен его повышать, — думаю вот, значит, иногда. Варианты… У тебя они хотя бы были, нет, не криви душой, были. Но ты выбрал сам.

Нехарактерный поток откровенности прервал подпрыгнувший и загромыхавший по столу эбонитовый аппарат. Отто рванулся вперед и сцапал трубку:

— Ротберг! — молодецки рявкнул он в чашечку микрофона и тут же вытянулся, машинально пригладив короткие пшеничные кудри. — Да, ваше Превосходительство! Да, готовы, выдвигаемся!

— Бранд? — поинтересовался Клаус. За пару секунд он словно пришел в себя: ни следа не осталось на лице от того выражения, которое сопутствовало речи об искушениях и выборе. Снова поправив манжеты, инквизитор криво, неприятно усмехнулся: — Ну что, Отто, поехали, ущучим еретиков?

Тот покосился на старшего по званию, с иронией приподнял бровь, но промолчал. Вместо этого оба деловито собрались — и вымелись из кабинета вон.

За открытым окном снова взревел мотор — и более уже не стихал.

***

Патрик Йозеф Бранд, гаупт-инквизитор Ной-Амстердама, пребывающий в чине капитан-епископа, степенно прогуливался вдоль перегородившего улицу панцервагена. Лиловый пилеолус, прикрывавший отчаянно седевшую тонзуру, никак не мог вынырнуть из тени, создаваемой кузовом бронированного авто. Наверное, потому что из здания, вид на которое открывался бы, выйди наблюдатель на свет, яркое пятно вполне могли взять на мушку шнепферы засевших в нем бандитов. И ладно бы выстрелить: по результатам расследования, крепко окопавшиеся и развернувшие щупальца по всему Манхаттану штифельшафтеры добавляли в сбываемый нелегальный алкоголь какую-то отраву, вызывавшую почти мгновенное привыкание у бедолаг, рискнувших поддаться искусу зеленым змием. А судя по заключению экспертов, происхождение отравы было не алхимическим; значит, задействовали ведьму. Возможно, и не одну.

Подъехавшему черному «Форду» гаупт-инквизитор приветливо кивнул, протянув прибывшим сотрудникам руку с перстнем для поцелуя.

— Ну что, гордись, Бекер. Наши агенты докладывают: почти все здесь. Ночью подъехала группа, которую в случае отсутствия планировали брать в Кёнигенсе — значит, меньше бегать. А еще была замечена Магда…

Клаус нахмурился и обернулся на Отто. Тот тоже посуровел и перехватил «Томмиваффе» поудобнее.

— Сама? Здесь? Смотри-ка, ты угадал, — в голосе помощника осталось мало скепсиса. — Против этой грымзы без святого покровительства как-то неудобненько было бы.

Вместо ответа на невысказанное начальством вслух, опер поднял руку с розарием. Капитан-епископ одобрительно перекрестил обоих.

— Voluntas Dei ut maneat vobiscum. С планом все знакомы, но напомню. Первыми идут наши парни из штормтруппен, подавляя сопротивление. Вокруг квартала выставлены силы полицайамта: их начальство обещало мне самых толковых ребят, но на всякий случай я там распределил еще одно отделение бойцов и пару экспертов на ключевых направлениях. После «штормов» идете вы с остальными операми и полевыми экспертами. Арестовываете, фиксируете, оцениваете. В случае чего — вызываете подмогу: на каждую группу будет специалист с телефункеном, а я тут сижу с резервами.

Голос его стал ниже и проникновеннее:

— Об одном прошу, конкретно вашу парочку — давайте без героизма. Просто работа, просто делаем, что должно. Возможность делать все, что нам угодно,— не вольность и не свобода, скорее, это оскорбительное злоупотребление истинной свободой… Готовы мне в том поклясться?

Сжав губы, Клаус уставился в сторону. Отто ухмыльнулся и развел руками:

— Не хотелось бы богохульствовать.

Хохотнув, гаупт-инквизитор погрозил пальцем, а потом, взявшись за нагрудный крест, прочел «Pater noster», на финальном «Amen!» резко отмахнув рукой. Из панцервагена посыпались крепкие молодые мужчины в темно-серых комбинезонах, касках и бронежилетах, вооруженные штурмгеверами и дробовиками. Рейд начался.

***

Клаус опять стоял возле окна, и сигарета снова дымилась. Правда, на этот раз во дворе наблюдалась принципиально иная картина: тела, пакуемые в черный полиэтилен, хмурые бандиты, стоящие на коленях и «руки-за-головы», бочки и канистры с фальсификатом. Окно тоже было другим: стекло высадили прикладом, рама расщеплена пулями, угол подоконника обожжен. Именно туда отправился окурок, а сам инквизитор неспешно развернулся, когда сзади раздались шаги.

— Вот не верю, что святое покровительство тут ни при чем, — Отто бухнулся на единственный целый табурет и начал ощупывать вмятину посреди боковой пластины бронежилета, морщась и шипя от боли. — В тебя эти говнюки шмаляли из всего, что можно было нацелить, и хоть бы один попал. В мою сторону повернулся только один — и сразу же влепил под самое любимое ребро! Хорошо, что из мелкашки.

Клаус покачал головой, в который уж раз подергав рубаху за манжеты и ощупав розарий.

— Никто из моих предков не замечал, чтобы реликвия святого Юргена отводила глаза врагам или делала носителя неуязвимым для обычного оружия. Скорее, тебе просто повезло нарваться на единственного толкового стрелка в засаде. Кстати, ты же их всех и положил, молодец. У тебя, значит, реакция лучше, чем у меня.

— Да брось, я просто разозлился, — хохотнул помощник, отщелкивая магазин и проверяя боезапас. — Кстати, надо будет сделать фельдфебелю втык: распустил бойцов. Это они должны были шерстить закоулки и ловить сюрпризы, а не мы.

— Фельдфебель не всеведущ, — строго, но спокойно изрек инквизитор. — Хотя, конечно, сказать стоит. Пусть включат в программу тренировок.

— Но все равно, с Магдой без розария ты бы не справился, — упорствовал Отто. — Когда она на тебя глазищами засверкала, я думал — ну все, сейчас колданет, и отлетят тела отдельно, души отдельно. А ты ей просто в лоб засветил — и дамочка до земли прилегла.

— На Высшее Начальство надейся, а сам не плошай, — улыбка у Клауса была неявная, односторонняя, словно он кривился, а не шутил. — Если ты не заметил, я использовал рукоять револьвера, а не розарий. Тоже, значит, в некотором роде ultimo ratio regum.

— Неужели не было желания просто пристрелить ее там, на месте? — сомнение в голосе помощника звучало неубедительно, и ответить на него было несложно:

— Искушения существуют, чтобы их преодолевать… — тут Клаус запнулся, буквально на долю секунды, но продолжил твердо. — Кроме того, приказ был: живьем. Да и мне самому еще следует задать ей много вопросов. Очень много вопросов.