— Мы приглядываем. Нужную плашку найти нелегко, да и надо ли оно уборщику? — он сбавил тон. — А теперь давай потише. Верю в твою квалификацию, но буду признателен, если мы друг друга не перестреляем и не привлечем нежелательного внимания раньше времени.

Добрыня молча усмехнулся и махнул рукой.

Спускались они бесконечно долго. Сначала это были старые, но вполне отделанные, хоть и в утилитарном духе, коридоры. Потом пошли сервисные ходы вокруг тоннелей У-Бана (прим.: U-Bahn, «подземная железная дорога» (нем.) — метро), полные толстых, пыльных кабелей и труб. После — просто вырубленные в горной породе лазы и проходы. Курт периодически сверялся с миниатюрной картой, останавливаясь перед каким-нибудь углом и прикрывая фонарь ладонью. Рыцарь терпеливо молчал и следил за обстановкой.

Наконец, после очередного поворота луч не уперся в стену, а нырнул в пустоту. Пришлось остановиться.

— Это шахта под Резервуаром, — шепотом пояснил детектив. — Через нее идет аварийный водосброс. Теперь нам надо строго вниз.

Вдоль стен были проложены металлические мостки, соединявшиеся лесенками из сетчатых пластин. Ржавчина уверенно покрывала все доступные ей поверхности, и гула от шагов, равно как и скрипа конструкции, избежать не удалось.

— Грохочем, как на плацу, — ругался Курт, уже не стараясь приглушать голос. Добрыня все так же молча кивал и крутил головой.

Наконец они достигли входа в очередной тоннель. Этот был явно свободнее предыдущих — можно было идти не гуськом, а бок о бок. Изучив карту, детектив поморщился.

— Мы почти пришли. Но головная боль и здравый смысл бьют тревогу: где хоть какая-то охрана? Где патрули? Где наблюдатели? Или китаец соврал?

Тут на его плечо легла горячая ладонь. Замерев, Курт обернулся. Богатырь стоял столбом, приложив вторую руку к уху. Последовать его примеру не заняло и секунды.

С дальнего конца тоннеля тихо, но отчетливо доносилось какое-то низкое, ритмичное «бу-у-у, бу-у-у». Сопровождалось оно едва ощутимым, но явственным подрагиванием пола. Приложив ладонь к плиткам, устилавшим камень, детектив удостоверился: вибрация имела место быть. Переглянувшись с напарником, он устремился вперед, стараясь светить в пол.

Когда звук приблизился, стало возможно понять, что это монотонные, явно ритуальные песнопения. Каждый протяжный такт сопровождался глухим, веским ударом, идущим откуда-то снизу. Кроме того, на стенах начали появляться заметные оранжевые отсветы. Пришлось сбавить шаг.

Едва они оба прокрались к выходу — открылась жутковатая, дикая картина. В развеиваемом светом жаровен полусумраке была видна железнодорожная платформа, покрытая засохшей грязью и мусором, принесенным наводнениями. Газовые бра, когда-то изящные, а теперь — без фонарей — похожие на скелеты чудовищ, под разными углами свисали со стены, украшенной растрескавшейся керамической мозаикой. Потолок тоже был мозаичным, на нем изображались двенадцать фигур, символизирующих знаки Зодиака.

За платформой открывался огромный овальный зал. Там с потолка с крестовым сводом криво свешивались остатки гигантской хрустальной люстры. На сохранивших изящество рожках болтались сильно смахивающие на водоросли обрывки. А под люстрой…

— Теперь понятно, почему мы никого не встретили, — снова прошептал Курт. — Вся честная компания здесь. И у них намечено нечто важное.

В который раз уже кивнув, Добрыня вдруг выпрямился, убрал пистолет в кобуру, выключил фонарик и сунул его в карман. А затем уверенно, не скрываясь, направился в сторону поющих культистов.

***

Людские фигуры, облаченные в бесформенные, темные балахоны, покачивались — словно от тех самых ударов. Их было не сказать, чтобы много — человек пятнадцать. Видимо, самые доверенные, самые надежные. Допущенные к тайне. Стояли они полукругом, преимущественно лицами к тоннелю, из которого пришли Курт с Добрыней, но смотрели при этом куда-то вниз. Или так казалось из-за опущенных капюшонов.

И было там еще двое. С легкостью опознавался Каспар — широкий, кряжистый, как медведь, как дуб, почитавшийся священным деревом у язычников. Рядом с ним торчала тощая, жилистая фигура, явственно бледнея голым черепом даже в отсветах от горящих углей. Кащей — совсем как на рисунке.

А между ними и целеустремленно шагавшим Добрыней лежал не сильно большой валун. Мшистый, округлый, плоский снизу. Сверху же в него был воткнут меч.

Если бы в его жизни не происходили вещи, гораздо более удивительные, Курт бы не поверил, что сталь может прорезать камень, словно поролон. Однако же никаких зримых трещин на поверхности валуна не было, а значит, Кладенец не воткнули в готовую щель, а пронзили им цельный кусок гранита. Легенды не врали.

Хватать рванувшего вперед напарника за локоть, а уж тем более окликать времени не было. Детектив мысленно выругался и начал заходить по дуге. Фонарик он тоже убрал — для прицеливания света хватало, а представляться он не собирался.

Наконец Добрыня шагнул в ближний к мечу круг света. Отреагировали на его появление парадоксально: культисты продолжили петь, а Каспар с Кащеем переглянулись. Первый криво усмехнулся, выудил из кармана монетку и протянул второму.

— А я и не верил. Спор есть спор, держи свой пфенниг, — голос язычника был спокоен и глубок, как всегда. Заезжий темнокнижник ухмылялся куда откровеннее, скаля потрясающей белизны зубы.

— Вера тут ни при чем, друг мой, — этот голос был сиплым, но пронзительным. — Знание — вот в чем сила… Ну здравствуй, Добрыня. Столько лет… Столько, — он хохотнул, — веков.

Они с богатырем стояли ровно друг напротив друга, и Курт, зашедший за развалины какого-то небольшого киоска, вдруг понял, что видит перед собой двух ужасно похожих людей. Ну, конечно, с поправкой на физические кондиции, на цвет кожи, на волосяной покров… Но глаза — глаза у них были абсолютно одинаковые. Словно озерный лед, отражающий зимнее небо.

— А тебе, Кащей, время на пользу не пошло, — ровно прокомментировал рыцарь. — Питаешься плохо?

— Твоими и твоих дружков стараниями на диете сижу, — незлобиво отмахнулся темнокнижник. — Зато в планах — оторваться за всю фигню, как сейчас молодежь говорит. Ну а заодно хорошим людям помочь, — и они с Каспаром снова обменялись довольными взглядами.

Под ногами бухало все сильнее, кое-где со стен уже вовсю сыпались остатки мозаики. Поморщившись, Грандмастер «Братства» скептически окинул взглядом не прекращавших завывать культистов.

— То есть вот это — хорошие люди? Ладно, оставим философию. Верни Меч, доходяга, — сказано было нарочито небрежно. Кащей в ответ осклабился и развел ладонями.

— Так бери!

Подавив желание остерегающе крикнуть, Курт изготовился к стрельбе и аккуратно дослал патрон в ствол. Видно было, что и Добрыня сомневается в неожиданной щедрости… Кого? Брата? А каков тогда возраст самого богатыря? «Тридцать второй», ха! И остальные Грандмастера — они тоже долгожители? Уж не заслуга ли в том Меча?

Скепсис в глазах рыцаря сменился решимостью. Он достал из кармана затейливо вышитый платок, что-то пошептал над ним и, намотав на ладонь, двинулся вперед, хватаясь за рукоять.

И вскрикнул, отшатываясь.

На лезвие медленно стекало красное. Простая серая сталь начала светиться изнутри — так же, как глаза Добрыни и Кащея. Последний торжествующе прошипел:

— Ну, что я тебе говорил? Кровь потомка богов — она на многое способна…

Голос его перекрыл треск. Валун разошелся пополам, но Кладенец остался висеть в воздухе. А потом блескучей рыбкой нырнул куда-то вглубь.

И оттуда ему отозвались.

Удар был такой силы, что большинство фигур в капюшонах не смогло устоять на ногах. Пение, тем не менее, не сбилось: словно кто-то поддерживал хор извне. Каспар и Кащей осторожно отступали назад, Добрыня, скорчившись, держался за запястье, пытаясь перебинтовать его все тем же платком. Курт прицелился…

С дальнего конца зала донеслись крики и стрельба. Зондергруппа успела вовремя, и можно еще было надеяться, что ситуация выправится. Кто-то из культистов тоже выхватил оружие — будучи на выгодной позиции, детектив уложил одному пулю куда-то под обрез капюшона. Остальные задергались, подозревая, что окружены.