— Вечер добрый, — Ян одарил лесника одной из самых обаятельных своих улыбок. — Заплутал я малость в здешних лесах, пока выбрался, уже и ночь не за горами, а до города ехать и ехать. Пустишь переночевать, хозяин?

— А чего ж не пустить, — радушно отозвался лесник, открывая дверь пошире и делая приглашающий жест: — Входи. Место найдется, и тебе, и лошадке.

— Благодарствую. Лошадь я лучше сам отведу куда покажешь. А то она у меня с норовом.

— Да чтоб я и с животиной не поладил? — почти оскорбился лесник, впрочем, все еще вполне дружелюбно. — Ну, хочешь — иди сам.

Охотник последовал за лесным жителем, ведя Импалу в поводу. Нормальной конюшни ожидаемо не оказалось, но сарайчик, предложенный лесником в качестве таковой, был вполне крепким и просторным. Импала недовольно фыркнула на стоявшего в углу понурого ослика, но тем и ограничилась, заняв предложенное ей место. Собственноручно расседлав кобылу и убедившись, что у нее есть все необходимое, Ян вслед за хозяином покинул сарай и прошел в дом.

— Ты садись, — махнул лесник в сторону крепко сколоченного стола. — Я как раз ужинать собирался, а тут и ты, на запах, не иначе, — хозяин хохотнул, гремя горшками у очага. — Меня Штефаном кличут, — добавил он, придирчиво изучая содержимое одной из посудин.

— А меня Яном, — отозвался Ван Ален. — Премного благодарен за гостеприимство. В долгу не останусь — заплачу или помогу чем, если надо.

— Сочтемся, — отмахнулся лесник. — Что ж я, зверь какой, человека на ночь глядя посреди леса в дом не пустить?

— Да уж, про зверей в ваших лесах я уж наслышан, — немного нервно усмехнулся Ян. — Потому и стал искать, где бы переждать до утра. Так-то я привычный, случалось и под кустом ночевать, но что-то тут не тянет.

— Неужто такие страсти рассказывают? — хмыкнул Штефан, водружая на стол блюдо, от которого исходил одуряющий мясной аромат; желудок укоризненно напомнил охотнику, что завтрак был непозволительно давно, а послеполуденный привал — краток и скуден по части пищи.

— Ну, — Ван Ален неопределенно повел рукой, тщась заглушить возмущения голодного брюха, — не то чтоб совсем уж страсти, но говорили, что кого-то тут давеча загрызли насмерть. А прошлой ночью волки выли, сам слышал.

— Волки пошаливают, это бывает, да, — покивал лесник, устраиваясь напротив гостя. — Да ты ешь, чего зря просиживаешь? Будь как дома. Проголодался, небось, в дороге-то.

— Что верно, то верно, — признал очевидное Ян, принимаясь за еду. — Так, значит, не врут деревенские про волков?

— Может, часть и привирают, — пожал плечами хозяин, — я всего-то не слыхал. Я нечасто в деревню наведываюсь, так, от случая к случаю.

— Самому-то не боязно одному в лесу с волками? — полюбопытствовал Ван Ален. Что-то тут не клеилось, чем-то неуловимо смущал охотника этот добродушный крепыш. Вот только чем?..

— Мне-то что сделается? — беспечно отмахнулся Штефан. — Меня папаша покойный научил, как со зверями договариваться. Звери, они ж почти как люди, только честнее. Как ты к ним, так и они к тебе. Ежели ты их любишь, почем зря не обижаешь, не боишься только потому, что у них клыки да когти больше твоих собственных, так и они к тебе по-доброму относиться будут.

Ян скептически хмыкнул.

— Не веришь? — с легким укором заметил лесник.

— Был у меня один приятель, — пояснил Ван Ален. — Подобрал как-то в лесу волчонка. Совсем мелкого щенка, тот подыхал, видать, без матери остался. Приятель мой — опытный охотник, а рука не поднялась на детеныша. Подобрал, выкормил, растил, обращался как с хорошей собакой.

— И? — лесник явно заинтересовался рассказом.

— И, — передернул плечами Ян, — сбежал волк. Как подрос, так и удрал. А перед тем половину курей перебил и сожрал. Верно говорят: сколько волка ни корми, все одно в лес смотрит.

— Так оно и понятно, — пожал плечами Штефан. — Кому охота в неволе сидеть? То-то и оно, что волк — это тебе не собака. С ними по-иному надо. Приручить волка — это дело гиблое, сразу скажу. А подружиться может и выйти.

— У тебя, надо полагать, вышло? — уточнил охотник, тщательно подчищая содержимое своей тарелки; лесник кивнул не без заметной гордости:

— Верно. Иначе б тут не жил.

— А не тоскливо в одиночестве? — со вполне искренним участием спросил Ян, хлебнув принесенного хозяином пива. Похуже, чем у деревенского харчевника Петера, но пить вполне можно.

— Так не один же я, — охотно отозвался Штефан, наполняя свою кружку по второму разу. — У меня племянник есть.

— И где же он? — полюбопытствовал Ван Ален. — В погребе прячется?

— В город поехал купить кой-чего, — отмахнулся лесник. — Раз к ночи не вернулся, видать, там и заночевал. Завтра воротится.

— Тоже, что ли, любит лес и зверей? Или другой родни нет? — Вопрос не отличался особой тактичностью, и охотник был морально готов к тому, что Штефан все в той же благодушной манере посоветует не совать нос не в свое дело; однако тот просто ответил:

— Нет у него никого, кроме меня. Как мамка его, моя сестра, померла лет двенадцать тому, так никого и не осталось. Ему тогда годков пять было всего. А зверей он тоже любит, это верно, — осклабился лесник. — Я потому и отпускаю его одного в лес с легким сердцем: не сделается ему ничего дурного.

— А кому другому, значит, может и сделаться? — уточнил Ян, вновь подбираясь к интересующей его теме.

— Оно по-всякому бывает, — пожал плечами Штефан, прихлебывая пиво. — Звери разные… люди разные… Один и тот же зверь одного человека не тронет, а другому в глотку вцепится. И пойди-гадай, почему да что не так.

Похоже, после пива хозяина тянуло пофилософствовать. Ян в целом не имел ничего против: до утра все равно никуда не двинешься, а из разглагольствований чуть захмелевшего лесника, может, и удастся выудить что ценное. Ни про какого оборотня Штефан, судя по всему, не знал, иначе вряд ли вел бы себя так спокойно; но сведения порой можно извлечь и из незнания собеседника — если уметь слушать, конечно, и делать выводы.

Из дальнейшего неспешного разговора, однако, ценного почерпнуть удалось мало. Охотник лишь подметил, что добродушный Штефан, явно широкой души человек, с удивительным равнодушием относится к тому, что в окрестностях его обиталища время от времени погибают люди, причем крайне неприятным образом. Пусть лесник не беспокоится за себя и своего родича, полагаясь на семейное умение ладить со зверьем, пусть он не знал близко никого из погибших (как удалось выяснить в ходе беседы, слышал он о троих или четверых за минувшее лето, тогда как по сведениям охотников их было больше), но есть ведь и банальное человеческое сочувствие! Конечно, всякому леснику деревья и звери зачастую ближе и роднее людей, но не до такой же степени. В крупном городе и то большинство жителей стало бы охать и ахать, рассказывая о чем-то подобном, даже если бы им самим ничто не угрожало. Или недобро посмеиваться над недотепами, подчеркивая собственное превосходство и нелюбовь к роду людскому в целом и отдельным его представителям в частности. Тут же не наблюдалось ни первого, ни второго. О жертвах разгулявшихся посреди лета волков добряк Штефан упоминал мимоходом, так, будто подобные происшествия не затрагивали его чувства никоим образом.

— А все же, — спросил Ян спустя некоторое время, — неужто не думал ни разу перебраться в деревню, к людям поближе?

— А что я там забыл? — хмыкнул Штефан, брякнув кружкой о стол. Лесник приканчивал уже третью, гость же едва ополовинил вторую. — Тут у меня свой дом, хозяйство поставлено, еще когда меня на свете не было, тихо. А в деревню переселяться — это ж надо все заново обустраивать. Да и зачем? Люди, они неплохи, когда по отдельности да понемногу. А ежели с ними близко жить, скоро взвоешь, что тебе волк, и сбежишь назад в лес. На Рудольфа — это племянник мой — опять же, каждый норовит косо глянуть, как будто парень виноват, что без отца родился. Нет уж, мне тут самое место. Со зверями оно привычнее. Я их и подкармливаю иной раз.