Лекарь не стал утешать её.

— Если ваш сын дотянет до утра, то может выжить, но он ударился головой и я боюсь, что такие травмы… Он едва ли будет понимать хоть что-то.

Руки госпожи Циньин сжались в кулаки. Все её планы пошли прахом. В голове с бешеной скоростью проносились обрывки мыслей. Годы подготовки, интриги, жертвы — всё ради того, чтобы возвести сына на пост главы семьи. А теперь? Теперь он может остаться беспомощным ребенком, марионеткой в чужих руках? Она чувствовала, как в груди поднимается ярость, смешанная с отчаянием.

В глазах госпожи Циньин, полных ужаса и муки, отражалась вся ее жизнь, все ее мечты, рушащиеся в одно мгновение. Она смотрела на дверь, за которой угасала жизнь ее любимого сына, и в ее сердце росла ледяная пустота, грозящая поглотить ее целиком. Она чувствовала, как мир вокруг нее тускнеет, теряет краски, превращаясь в беспросветную тьму, где нет надежды, нет будущего, есть только невыносимая боль утраты. Она не позволила себе сломаться. Слишком многое стояло на кону. Циньин посмотрела на лекаря холодным, пронизывающим взглядом.

— Вы должны сделать всё возможное. Я заплачу любую цену. Найдите лучших целителей, достаньте самые редкие лекарства. Главное — верните моего сына.

Лекарь склонил голову. Он знал, что перед ним не просто мать, а женщина, готовая на всё. Но он понимал, что даже если найдет самых лучших целителей, они скажут то же, что и он.

Тем не менее, за лекарями послали, а горестное извести о падении господина Сюань Ли с уступа сразу разлетелось по всему дому. В огромном поместье воцарился хаос. Слуги бегали взад и вперед, словно муравьи, потревоженные бурей. Кто-то рыдал в углу, а кто-то, будучи более практичным, уже прикидывал, кому же теперь достанется наследство?

Отец умирающего Ли Сюань Циньяо схватился за голову, словно пытаясь остановить обрушивающийся на него мир. В его глазах плескалась безмерная скорбь, смешанная с отчаянной надеждой на чудо, которое, казалось, ускользало с каждой секундой.

Тетки Циньян и Циньдянь визжали и плакали, их рыдания разносились по комнатам, словно стоны раненых птиц. Каждая слеза была свидетельством их любви к племяннику, каждой крик — отражением боли, разрывающей их сердца. А как же иначе, ведь кричи они тише, кто-то мог бы подумать, что им всё равно.

Сестра Цинмэй тоже голосила, хоть и умеренно и только тогда, когда в комнату кто-то входил.

Невеста Сюань Ли Гао Шаньгуань кусала губы, сдерживая досаду. Если её жених не выживет, все планы породниться с домом Сюань пойдут прахом.

И только старуха Сюань Инь, проигнорировав всеобщее смятение, медленно поднялась с кресла и, опираясь на трость, поплелась к родовой часовне. Она знала, что беда не приходит одна, и девятихвостая лиса, о которой она упомянула на собрании, была лишь предвестником страшных событий.

В глубине души старуха знала, что беда с её внуком Сюань Ли — это только начало.

В следующие дни состояние Сюань Ли немного стабилизировалось, но его бессмысленный взгляд, устремленный в пространство, не давал надежды на то, что его удастся полностью исцелить. Лекарь Линь Бао, проведя бесчисленные часы у его постели, продолжал экспериментировать с различными травяными отварами и акупунктурой, но результаты оставались неутешительными. Лицо лекаря, обычно излучающее уверенность, теперь было отмечено тенью уныния и беспокойства.

Госпоже Циньин, посещавшая сына ежедневно, сжимала его холодную руку и шептала слова утешения, хотя и понимала, что он, вероятно, не слышит её. Её сердце разрывалось от боли при виде того, как он превратился в тень самого себя, и все, что осталось, — это пустота и отчаяние.

Однако те, кто думали, что госпожу Циньин так легко сломать, ошибались. К немалому удивлению слуг, она не отменила поездку в Чанъань. Её супруг Циньяо наотрез отказался ехать с ней и бросить сына, но её дочь Цинмэй и молодая госпожа Гао Шаньгуань согласились составить ей компанию. Сама госпожа Циньин возлагала теперь все свои надежды на сына Чана и желала поговорить с ним о назначении его главой дома.

Цинмэй же хотела встретиться с господином Гао и окончательно выяснить, что у него на душе. А Гао Шаньгуань, несмотря на то, что терпеть не могла чужих советов, теперь нуждалась в совете брата, с которым хотела обсудить сложившуюся ситуацию.

На следующее утро повозка из имения Сюань выехала по дороге в Чанъань, и в этот же день достигла столицы и въехала в академию. Они остановились в гостевом доме, и Гао Шаньгуань сразу отправилась на поиски брата. Но его не было в его покоях, не было его и на уже закончившихся лекциях. Наконец она разыскала его на трибунах возле ристалища, где он угрюмо наблюдал за тренировками мечников.

Радость Гао Шаньцы от встречи с сестрой была весьма умеренной.

— Шаньгуань? Зачем ты приехала?

— Ты что, не знаешь, что стало с Сюанем Ли? Он либо умрёт, либо будет калекой! — в голосе Шаньгуань проступили истеричные нотки.

— Знаю, но что поделаешь? Думаю, что ты и сама всё понимаешь. Тебе надо теперь либо заключить помолвку с Сюань Чаном, либо искать другого жениха, — усмехнулся Гао.

— Ты что, знаешь этого Сюань Чана? — нахмурилась сестра. Ей не понравился тон брата.

— Да. Он не подарок. Но едва ли это важно для тебя. Хотя вообще-то… — Шаньцы усмехнулся ещё наглее, — я знаю, сестра, что ты едва ли прислушаешься к моим словам, но не лучше ли тебе остаться на турнире и присмотреть себе кого-то получше, чем люди семейки Сюань? Боюсь, что девятихвостая лиса действительно собирается подгрызть опоры дома Сюань. Может, Хань Юй? Он довольно богат. Или Лан Тан? Впрочем, — тут же поправился Шаньцы, — не стану навязывать тебе своё мнение.

Гао Шаньцы обладал не только умом, но и недурным чувством юмора. После смерти отца он возглавил дом Гао, и обязан был позаботиться о сестре, в противном случае его поведение восприняли бы как «ненадлежащее» и осудили бы. Это было не нужно Гао и он, скрепя сердце, ожидал удобного случая выдать Шаньгуань замуж и навсегда отделаться от неё.

Для него самого после ранения Сюань Ли ничего не изменилось. Ему нужен был брак с Цинмэй, однако теперь, когда доля братца Ли ему, возможно, уже не понадобится, приданое Цинмэй должно быть увеличено — и Гао твёрдо намерен был поговорить об этом с Сюанем Циньяо.

— Вы остановились в гостевом доме? С госпожой Сун Циньин?

Шаньгуань кивнула, добавив, что Цинмэй тоже приехала. Гао вздохнул.

— Разве не пристойней им было остаться в имении и ухаживать за сыном и братом? Но, как бы там ни было, ты можешь поселиться у меня, — вежливо пригласил он, но Шаньгуань отказалась.

Гао не настаивал.

— Чем плох этот Сюань Чан? — без обиняков спросила Шаньгуань.

Гао Шаньцы вздохнул и задумчиво оглядел заснеженные пики гор вдалеке.

— Мне трудно сказать, чем он хорош. Рассуждать о его недостатках — утомительная рутина, похожая на перебор дешевых бусин. Он глуп, жаден, вечно играет в кости с солдатами из караульного полка. Проиграл все деньги, начал занимать. В итоге задолжал сумму, равную его годовому содержанию. К тому же не вылезает от певичек. Ну, в этом ничего удивительного: когда человек лишен таланта и разума, ему остаются лишь низменные утехи. При этом, как ни странно, он убежден в собственной непогрешимости. Словно булыжник, возомнивший себя драгоценным нефритом.

— Но если теперь он станет главой семьи…

— …то за пару лет пустит её по миру. Он куда хуже девятихвостой лисы, поверь.

— Но что мне тогда делать?

Гао попытался скрыть улыбку. Надо же, его строптивая сестрица просит совета!

— Тяни время. Им нужны наши деньги, нам нужны их связи. Но если дом Сюань и вправду упадёт, нам не стоит оказываться под его обломками. Пока не назначили главу семьи, не соглашайся на помолвку. Если им и вправду станет Сюань Чан, я не женюсь на Цинмэй. Лучше скандал из-за нарушенного слова, чем связь с гибнущим домом.

— Что ты такое говоришь, Шаньцы? — в голосе Шаньгуань послышался настоящий испуг. — Ведь кроме несчастного случая с молодым Сюань Ли, ничего пока не произошло.