— Драгоценная Лиза! — я обернулась — к нам подошёл Лев — и не один. За его спиной угрюмым и молчаливым изваянием стоял князь — и мне вдруг стало так волнительно, что я даже не сразу поздоровалась.

— Лев Николаевич, — присела в реверансе. — Ваша светлость. Рада встрече.

— Иван Осипович, а вы какими судьбами? — спросил Лев совершенно беспардонно. Ситуация складывалась неудобная, и я — не иначе как из врождённой тяги к альтруизму — решила ответить за Сенковского.

— Иван Осипович оказал мне честь, предложив поспособствовать печати трудов его отца, царствие ему, — посмотрела на недавнего «жениха». Очевидно, особый интерес для него представляет моё наследство, а не я сама, и, в таком случае, я могу решить сразу две проблемы: избавиться от ухажёра и в то же время поспособствовать его возможному заработку. Сенковский подкопит капиталы и сможет найти себе невесту, исходя их привязанности, а не нужды. — Конечно, я согласилась. И все расходы — на мне. Не спорьте, Иван Осипович, — хотя он, ошарашенный, вовсе не собирался спорить. — В память о вашем отце я просто обязана помочь вам. Конечно, весь доход перейдёт вашей семье.[6]

— Ох, какое благое дело, — восхитился Лев. — Раз вы закончили, изволите оставить нас?

Я едва сдержала смешок от подобной наглости. Впрочем, от Толстого вполне ожидаемо, потому Сенковский, рвано поклонившись, удалился.

— Как давно вы приехали?

— Вот только.

— И сразу сюда?

— Хотел поскорее встретить старых друзей.

Посмотрела на князя — так и молчит, даже не поздоровался. Ну, раз мы не замечаем друг друга — так тому и быть!

— Слышал, Фёдор окочурился. Это правда?

Возможно, показалось, но лицо князя переменилось. Не знал?

— Уже с месяц как.

— Счастливица. И что же, много ухажёров?

Князь закашлялся. Лев обернулся, наградил его долгим взглядом без каких-либо комментариев, и снова посмотрел на меня:

— А, впрочем, не будем об этом! Нам пора, а вы, милая Лиза, надеюсь, почтите нас своим присутствием в Пустыньке[7] завтра? Буду очень рад вас видеть.

— Так скоро?

— Не хочу тянуть. Меня давно не было в столице. Да и пытаюсь задобрить Катерину — я многого ей наобещал.

— Что же… Я прибуду с братом.

— О! И Мирюхин здесь? Который?

— Илья.

— Верный страж примчался тут же!

— Можно и так сказать, — улыбнулась.

— Ах, как не хочу покидать вас, Лизавета, но пора! Доброго вечера!

— И вам, Лев Николаевич, — я присела в реверансе и не вставала, пока они не ушли достаточно далеко — словно это как-то могло помочь мне не устремиться следом.

Шлиссельбургский уезд

Пустынька, усадьба графа Алексея Константиновича Толстого

Пока Алексей пропадал на службе, Лев не постеснялся воспользоваться его имением. Сам он, к слову, ненавидел общество и сборища, но милая Катерина, обиженная, в людности души не чаяла, и затребовала подобное «извинение» за долгое отсутствие возлюбленного. Лев Катерину любил — хотя всё больше ему казалось, что друг другу они совсем не подходят, — и капризам потворствовал, оттягивая неминуемый момент расставания. Он знал, что расстанутся — Катерина не вынесет его угрюмости, нелюдимости, она — светская пташка и не выживет без внимания общества.

Что же, такова жизнь. Случаются огорчающие вещи, но пока… Пока всё было прекрасно, и Лев собирался растянуть это «прекрасное» на подольше.

Катерина чувствовала себя хозяйкой вечера. Они пригласили в основном друзей — её и его, потому не было смысла скрывать отношения. Будущая Толстая — она, в отличие от Льва, в это верила — не стеснялась показывать привязанность. Лев же стоял в сторонке вместе с Демидом, изредка награждая тех или иных гостей вниманием.

Лизавета, как и обещала, прибыла с братом. Лев тут же поспешил навстречу, поймав смурый — наигранно смурый, как понял опытный писатель — тёмный взгляд. Илья Мирюхин, очевидно, нацепил роль цербера. А ведь последний раз Лев видел его ещё безбородым юнцом! Эк возмужал! Восточный красавец!

Демид сразу заметил Лизу, словно у него имелось какое-то связанное с ней чутьё. Она выглядела совершенно чудесно в бардовом расшитом русском платье. Платок её и вуаль — сегодня светлые — удерживал венец. В нём блестели чёрные ониксы и французский гагат — искусно гранённый, отчего, казалось, он скрадывал весь свет. При взгляде на Лизу сердце наполнялось неописуемой гордостью за русскую культуру, одевшую женщин так величественно и так чарующе сдержанно.

Как прекрасно она была, степенная; не идущая — плывущая по паркетному полу.

Демид засмотрелся, но не он один — отчего такое зло взяло, что в глазах потемнело.

Спокойно!

Не твоя она. Сам решил.

Спокойно!

Высокие столики — чтобы дамам в неудобных платьях не приходилось садиться или вставать каждый раз, как понадобиться отойти на разговор, прогулку или потанцевать — играли Демиду на руку. Он всем весом опёрся на стол и смуро следил за тем, как к графине подходит то один, то второй, то третий жаждущий с ней разговора. Покуда с Лизой был Мирюхин, Демид чувствовал себя почти спокойно, но тот вдруг совершенно безответственно оставил её — ушёл на разговор с незнакомым тюрком, товарищем Льва.

— Поди к Лизе, — буркнул Демид Льву, когда очередной кавалер излишне задержался у стола графини. Лев даже и не поверил услышанному поначалу. Ладно, слуг посылал, но чтобы хозяина вечера?

— Шутишь? Сам поди!

— Не могу, — процедил князь.

— Чего это?

— Нога болит.

— Ты кому брешешь?

— Иди давай!

— И что мне ей сказать? Извольте не злиться, тут один хрыч недоволен вашему общению с другими хрычами и меня подсылает их от вас, аки мух назойливых, отгонять?

— Не ёрничай. Справься о вечере — всё. Иди!

Лев закатил глаза, но просьбу выполнил — ему вовсе было нетрудно, даже весело — пошёл к Лизе. Демид со стороны понаблюдал за их коротким разговором. Вскоре Лев вернулся, довольный, снова встал рядом с князем.

— Мог и подольше, — отметил Демид.

— Она не в духе.

— Что-то случилось?

— Потише, потише, беспокойный отец. Не знаю. Со стороны всё с твоим цветочком ладно.

— И как понял тогда, что не в духе?

— Наитие, — не выдержав столь дотошного собеседника, Лев поспешил к Мирюхину и турку — там и остался.

А Лиза снова была не одна. Демид оглянулся, размышляя, кого бы подослать к ней в этот раз. Мимо пробежала Катя, но он не успел её поймать, потому оставалось лишь молча следить со стороны.

Может, он накручивал себя, но собеседник Лизе не нравился — как-то нервно она сжимала сложенные на столе кулачки. Изредка она опускала плечи — устала. Озиралась. Кажется, разговоры её утомили. Наверняка хочет домой.

А собеседник всё не уходил. Очередной жених. Демид вспомнил, как удивился, узнав о смерти Фёдора. Раньше бы эта новость не прошла мимо него, но пообещал себе не узнавать о графине — и не узнавал. Может, зря? Овдовев, Лиза стала мишенью, и Демиду вовсе не хотелось, чтобы вокруг неё ошивались голодные до её состояния стервятники. Кто знает, может, кто и сможет окрутить девицу, а может — подлостью заставит выйти замуж. Лизавета — обеспокоенная вопросами чести — наверняка бы могла стать жертвой шантажа, а подставить её, скомпрометировать… Это всё совсем несложно, было бы желание.

Достаточно ли о ней заботятся? Вон, тот же Мирюхин, казалось бы — он здесь, чтобы присматривать за Лизой, но едва ли он хоть раз глянул в её сторону! В состоянии ли он уберечь её от опасностей придворного мира? Демид сомневался.

В этих мыслях он и не заметил, как ноги — отчего-то сейчас обе совершенно здоровые — понесли его к графине. Он осознал происходящее, только когда удивлённый голос Лизы ворвался в его сознание:

— Ваша светлость?

Откашлялся. Кивнул почтительно.

Собеседник Лизы обернулся и, наткнувшись на тяжёлый взгляд оловянного солдатика — поспешил распрощаться.