И вот — графиня почтила общество своим присутствием, конечно, с верным охранником князем. Их пример вдруг ввёл в моду пресловутую «дистанцию», дамы предпочитали сохранять холодность и скрытность, всё меньше было слышно сплетен об «уединениях». Не сказать, что и самих «уединений» поубавилось, но вот говорить о них вдруг стало моветоном, как и распространяться о своих похождениях.

Впрочем, и кое-что иное — помимо романтического — интересовало общество. Графиня слыла поборницей равных прав и изрядно работала в направлении крепостных реформ, тогда как хозяин вечера — человек интересный, но бездушный, — был известен своей жестокостью ко слугам. Крепостных за людей он не считал, присваивал им в рассуждениях всевозможные качества «вещей», однако ни разу не был уличен — или по крайней мере пойман с поличным — в чём-то, что могло бы подвести его под суд.

Графиня Елизавета Вавилова, очевидно, таких подробностей не знала, иначе почему бы пришла? В своих взглядах она была преступно откровенна и нажила себе врагов в лице некоторых именитых личностей. Так, например, когда прошла весь о том, что в Петербург навострились Измайловы, графиня подговорила — никто не знает, как и кого, — чтобы данных «выродков» в столицу не пустили. Всё случилось по её, Измайловых — сынов известного душегуба и насильника, осуждённого ещё с десять лет назад — в город не пустили, развернули на полпути, покуда не будет стёрт с их имени позор отца. А как стёрт? Того никто не ведал.

Гости ожидали скандала, но блюда сменялись, а настроения оставались до скучного спокойными.

— Говорят, вы ярая потворщица крепостных реформ? — захмелев, обратился к Лизавете Нефедьев. Стол замер — ну наконец-то!

— Да, — не стала скрывать графиня. — Думаю, каждый человек в праве быть свободным — насколько это возможно.

— И что им эта свобода? Глупые, низменные — с таким богатством, как свобода, не смогут справиться. Вон, сколько свободных сейчас, а всё туда же — просят покровительства…

— Среди дворян, к слову, не менее распространённая практика.

В воцарившейся тишине кто-то шумно уронил приборы.

— Что? — Нефедьев сделал вид, что не расслышал скандально наглое заявление, но графиня не растерялась:

— Среди дворян поиск покровителя — не менее распространённая практика, — она пожала плечами. — Да и свободой не каждый в состоянии распорядиться. Люди в целом — по природе своей — глупы и низменны, независимо от статуса и фамилии.

— И вы? — попытался задеть он графиню.

— И я. Я ничем не отличаюсь, и потому — да, я потворщица крепостных реформ.

— Гиблое дело, — отмахнулся Нефедьев. Графиня не стала развивать разговор дальше, сидела молча — даже к еде не притронулась.

Ужин шёл своим чередом, и всё же в воздухе чувствовалось напряжение, словно бы все ожидали взрыва — и тот не заставил себя ждать.

Очередная смена блюд — и вдруг со стороны хозяина вечера раздался звон. Он, захмелевший, неловко двинул локтем, сбив со стола хрустальный бокал.

Рядом замер, уставившись на осколки, сенной, по глазам было видно — он проклинал себя за то, что так надолго задержался возле хозяина.

Грохот стула, Нефедьев подскочил, сенной весь сжался, зная, что произойдёт.

Удар — Нефедьев со всей силы хлопнул его по ссутуленной спине. Тот охнул, выгнулся, и тут же получил по лицу. Отступил на пару шагов, прижимая руку к разбитому носу, но уйти не смел. Терпел.

Снова грохот — встала графиня. За ней тут же — князь. Он бездействовал, смотрел на спутницу, а та, тяжело дыша, лишь сжимала кулаки.

— Это возмутительно! — проговорила. — Как смеете вы устраивать подобное перед гостями? К себе я такого отношения не позволю! — она резким движением оправила платье и вышла из-за стола. — А вы, — грубо указала на Нефедьева пальцем, — мерзкий, низкий человечишка! Я позабочусь, чтобы о вашем поведении стало известно нужным людям!

Топнув каблуком, она покинула столовую. Князь, без слов, — за ней.

Санкт-Петербург

Поместье Нефедьева

Гнев затуманил разум. В этих условиях я не могла — никак не могла! — остановить нефедьевский произвол. Тот несчастный слуга — его собственность и побивание не является нарушением закона. Вступать в открытую конфронтацию… Нет, это в первую очередь бы унизило меня саму. Единственное, что я могла — это покинуть мерзкое собрание, вот только я вовсе не подумала, что ближайшая ко мне дверь будет вести в коридор для слуг — тёмный и узкий.

Князь шёл за мной, и разум постепенно просветлялся. Ситуация складывалась… неудобная.

Обернулась. Князь молчит. Стоит, ждёт, когда я отдышусь.

Но вот его взгляд как-то переменился — а может, мне просто мерещится в полумраке. Вдруг вспомнился наш первый разговор с его тётушкой:

— Не думаю, что уединение с каким-либо мужчиной возможно…

— Сейчас говорит твой разум, а однажды верх возьмёт сердце, — предсказала она.

Как наивна я была! Вот же — прошло едва ли больше года — и я уединилась! И с кем? С князем Демидом Воронцовым!

— Нам нужно идти, — пробормотала нервно.

— Лизавета Владимировна…

— Ваша светлость, нехорошо нам оставаться тут одним, продолжим разговор после.

— Лиза, — князь поймал меня за локоть, не позволяя уйти. — В другой раз я, возможно, не наберусь смелости.

— Конечно наберётесь, ваша светлость, — причём тут смелость? О чём он? — Идёмте же!

— Лиза… — я попятилась, желая увеличить расстояние между нами, но князь не дал — наступал следом. И вот я уже упёрлась в стену, а он…

— Ваша светлость, вы слишком близко.

— Потому что я хочу быть так близко.

— Вы, видимо, выпили лишнего…

— Не пил ни глотка. Лиза! — его голос эхом разнёсся по коридору. И мне бы испугаться, что нас застанут в этом неудобном положении, но я вдруг всем сознанием погрузилась во внимательный взгляд — он пленил меня, обезоружил. — Лизавета… — князь наклонился, и вуаль коснулась его лица. Я затаила дыхание. — Прошу — будьте моей.

— Ваша светлость…

— Нас не посмеют осудить, Лиза, ваш муж одной ногой в могиле, я — давно уже вдовец. Вы молода, красива… Лиза, я люблю вас!

На мгновение я забыла обо всём! Погрузилась в это ощущение близости с тем, кто дорог сердцу. Хотелось забыться, хотелось оказаться в его крепких объятиях, окружённой его теплом, его ароматом!..

Но это невозможно. И возможным не будет.

Я дёрнулась, освобождая руку из захвата. Наконец, мне удалось увеличить расстояние между нами.

— Вы предлагаете мне постыдное! — проговорила. — Вы ведь знаете, я никогда не соглашусь на подобное. Брачные узы — как бы там ни было — священны! Ваша светлость, вы не ведаете, что говорите, — мой тон смягчился. — Вы просто запутались в себе, вы давно одиноки и…

— Вы думаете, я настолько идиот? О да — вы правы! Ополоумевший! — он вдруг разозлился. — Я так долго держал это в себе — и больше не смогу! Дайте мне ответ, Лиза — чёткий ответ! Да или нет?

— Нет, ваша светлость, — я не дала себе и секунды на размышление. — Я никогда не опущусь до внебрачной связи, — проговорила твёрдо, хотя сама не чувствовала и толики уверенности, которую пыталась показать. Ведь что плохого в том, чтобы быть с тем, кого любишь?

Мои слова тяжёлым камнем легли на плечи князя, он ссутулился, опустил голову. Мне стало жутко от этого зрелища, хотелось броситься к нему, пожалеть, но вдруг всё переменилось — князь выпрямился, посмотрел на меня прямо, на лице — непроницаемая маска.

— Я провожу вас до экипажа, Елизавета Владимировна.

Холод пробежался по телу. Как сладко было слышать из его уст «Лиза» — словно лёгкое касание губ. Но…

Елизавета Владимировна. Да, верно. Так правильнее. Я ему никто. Он мне — никто. Мы не можем быть даже друзьями — ведь что за дружба между мужчиной и женщиной? Такого не бывает.

Князь молча проводил меня до экипажа.

— Прощайте, милая Лиза, — проговорил он, когда я была уже в салоне. Казалось, мне это только послышалось. Наверняка послышалось, ведь зачем говорить «прощай», когда можно сказать «до свидания»? Или же мой отказ так обидел князя, что он больше не желает меня видеть? Что же — его можно понять…