— А это неважно. Огнегривам все равно кто и как выглядит. У них гон, значит… ну, ты видела. Надо ходить, притиснувшись друг к другу и временами взбрыкивать.

— Ах так…

Почему-то не вышло у Златы рассердиться. Наоборот, смеяться захотелось.

— Взбрыкивать — это вот так? — и она ущипнула Кощега за руку. Несильно, но тот охнул. — А может, ты и щекотки боишься? Как у огнегривов с таким⁈

— Не вздумай, иначе…

Что иначе, Злата узнать не успела. Справа промчалась пара. То Рыжий в яблоках жеребец первым скакал, то серая кобыла вперед вырывалась.

— А ну лови! — крикнул Кощег и побежал со всех ног.

Злата кинулась следом. То ли полевые цветы, наконец очнувшись от морозного дуновения, напоили воздух пьянящими ароматами, то ли так сказалось на людях возвращение тепла. Дух захватывало от восторга. Они смеялись и что-то выкрикивали, но не понимали ни слова. Голова чуть кружилась, а усталости не было вовсе. Вот так бежать и бежать. Вперед, к виднокраю! На перегонки с огнегривами!

— Это было забавно.

Злата сама не помнила откуда взялся венок на голове. Вряд ли она сплела. На это просто не хватило бы времени.

— Нам очень повезло пройти здесь нынче. Уже завтра так просто может и не быть. Огнегривы одиночки, либо живут парами, только в летние полнолуния собираются вместе, нрав свой усмиряя.

— И то не слишком, — сказала Злата. — А пройди мы здесь в другой день нас попросту бы съели?

Кощег усмехнулся:

— Вполне возможно.

Судя по всему, он тоже пребывал в хорошем настроении. Приходилось в гору подниматься, но усталости они пока не чувствовали, пусть и пробежали немало по полю. В теле поселилась легкость, голова слегка кружилась, весь мир казался ярче, запахи ощутимее, и были они приятными.

Кощег шел легко, слегка улыбался уголками губ, в волосах запутались цветы с полевыми травами, однако их не убирал. Время от времени он кидал по сторонам острый, словно у лучника взгляд, но не замечал опасности.

— А возвращаться той же дорогой придется? — Злата не успела себя остановить, вопрос вырвался сам собою.

Кощег помрачнел. Посмотрел на нее внимательно, чуть сощурившись, голову чуть к плечу склонив и тем неуловимо напомнив филина. Или ворона. Мысли о черной птице разбередили воспоминания о странном сне, и Злата слегка прикусила губу.

— Что? — спросила она. — Думаешь, возвращаться не придется? Убьет меня Кощей?

Он моргнул. Светлые глаза словно осветились изнутри.

— А вот на это мы еще посмотрим! — заявила она храбро. Вероятно, не столько для него, сколько себя.

— А ты уверена, что захочешь?.. — проронил он тихо и тотчас поднял руку, показав ладонь в беззвучной просьбе не перебивать. — Быть может, он не такой уж и злодей, как думают люди?

— Вот еще! Не был бы он злодеем…

— Что⁈ — перебил Кощег. — Позволил бы и дальше царю Горону похваляться и клеветать⁈

— Какое дело Кощею до россказней царей неумных? — процедила сквозь зубы Злата.

— Может, потому как именно царей? — Кощег вздохнул и отвел взгляд. — Не раздумывала еще почему Кощею все равно на сказки, проклятия, постоянные поминания как злодея лютого, в коем нет и не может быть ничего хорошего?

— Потому как таков и есть?

Кощег коротко рассмеялся, но вовсе не весело, а горько.

— Может и так. Мало кто из живущих в Яви стремится в Навь. Разумеется, все самое плохое Кощею приписывают. Это… само собой разумеется. Однако прямо связывая его со смертью, боясь, люди простые в собственных глазах силой его наделяют огромной, в сравнении с иными богами едва ли соизмеримой.

— А здесь какой-то царь немудрый, несмелый, с владениями, которые за день проехать можно… — Злата договаривать не стала ведь и без того ясно. — Так по-твоему, Кощег?

— Так, да не совсем. Будь царь только трусливым да глупым, никто б его не слушал. Однако не просто плащ его порфирового цвета.

— Ох, только ты не начинай об особенностях царской крови. Я ж только жабца забывать стала.

— Да при чем здесь кровь? — Кощег пнул камень, попавшийся под ногу. — Не в ней, а в договоре дело. Ведь неважно, кто царь. Сколько сказок по свету ходит, в которых невесть кто из деревеньки далекой, дураки всякие да лентяи, вдруг дивную силу обретшие, брали в жены царевен и сами на трон садились? Правда, до того побывав много где и кое-чего добыв, с кем только ни столкнувшись и ни побеседовав.

— Но то ж всего лишь сказки.

— Всего лишь⁈ — рассердился Кощег. — Да в них прямо говорится: неважно какого царь рода-племени, важно то, чего в голове у него заложено, способность на равных говорить, что с Солнцем и месяцем, что с лесовиком и зверями лесными, что… с богами и навцами. Это, а не родовитость Ивана-дурака царем делает.

— А у людей нынче не так.

— Глупость, алчность и трусость на троне не одного лишь царя губят. Если ничтожество такое еще и прочих подданных убедит в необходимости жить не по совести, а лишь бы жрать посытнее да закрома набивать, сочтены дни у такого царства.

Теперь уже Злата нахмурилась, а Кощег продолжал:

— Оттого и не народилось у Горона сыновей, чтобы не смог он своего преемника, похожего на отца и голосом и волосом, на трон посадить, позволить порушить царство окончательно. Так-то вся надежда на царевен. Авось, не все они с мужьями уедут.

— А коли нет?

— А коли нет, тебе, девица, Кощея благодарить, а не клясть следует.

— Это еще почему?

— Так именно он позволил тебе не стать коровой смирной, которой все равно кто и куда поведет: хоть к быку, хоть в забой. Разве не так? Скажешь, стала бы учить тебя ведьма лесная, оборотень да царский воевода, если бы не Кощей?

— Скажу, что сестры мои коровами так и не стали.

— И в том отнюдь не заслуга царя Горона и мамок-нянек, что прохода им не давали. Многое вы взяли не от отца, а от матери. Та же…

— Как договор исполнила, улетела из дворца серой лебедью, — Злата вздохнула. — Не пожелала по своей воле с батюшкой оставаться.

— О чем сказать и требовалось, — Кощег потер переносье, на мгновение глаза прикрыв. — Никто из сестер твоих не сумели бы не только дойти сюда, ночь в чаще провести и не быть съеденными или ядовитым цветком отравленными. А ты аж почти к замку пришла.

— С проводником.

Кощег качнул головой.

— Неважно это. И сама добралась бы, пусть и не столь быстро. А это означает, верно Кощей поступил. Значит, есть еще и сила, и решимость в людях русских, не угасла в них искра Рода. Значит, и Кощею можно дальше пост свой нести, — последнее произнес он одними губами, почти неслышно, но Злата и так поняла. — Что же касается пути обратного… Ты знаешь хоть одну сказку, в которой герою приходится по следам своим назад воротиться?

Злата покачала головой.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— Я всегда думала, так происходит из-за того, что герой иным становится на пути этом. Он уже преодолел свои прошлые страхи, но сейчас-то мы не в сказке.

— Как знать…

— Кощег…

— Не скажу ничего более. Сама решишь, когда дотопаем.

Злата пожала плечами и приставать с дальнейшими расспросами не стала. Действительно сама решит.

Поле давно осталось позади, вот и подъем прекратился, они вступили в горное ущелье.

— Здесь нужно вести себя тихо, — предупредил Кощег едва слышно.

— Я умею вести себя в горах, — так же шепотом ответила Злата.

— Не сомневаюсь, только опасаюсь вовсе не обвалов.

Он кивнул вверх, и Злата вовремя прикусила ладонь, чтобы не ахнуть. Она полагала, солнце заслонила туча, но оказалось, то была стая каких-то крылатых существ.

— Птицы?..

— Угу, — фыркнул Кощег, — хороши птички. Голову оттяпают, опомниться не успеешь. Это зевоглоты, или розовобрюхие крыланы.

— Никогда о таких не слышала, — призналась Злата. — Только о змеях крылатых да Змее Горыныче, коркоделах, огняниках, смоках… Еще — о драконах заморских.

— Ну вот эти… — Кощег задумался, — почти что драконы и есть.