Дружинника застукали за тем, что колодец во дворце отравить хотел. Подговорила его зазноба нечистая. Пока скрутили его, человек двадцать поломал, троих прибил насмерть. Никого в лицо не узнавал, речей и окриков не слышал вовсе. Лишь Путята и сумел с ним справиться и то не столько силой, сколько хитростью: сеть рыболовную удачно кинул, дружинник в ней и запутался.
Хотел царь казнить его, да дружинник оказался племянником двоюродным любимым старшего боярина. Так любил его боярин, что слухи по стольному граду шли будто никакой то не племянник, а сын родной. Короче, отговорили Горона от расправы, откуп щедрый боярин за родича дал. Гонцов к Ягафье послали, прибыли те со снадобьем и словами волшебными, только с их помощью избавили зачарованного от любовной лихорадки.
Слово за слово рассказал он о том, что встретил на берегу ручья Мирославу, дочь купца Мороза. Та действительно в воде косу мочила, но дружинник не заподозрил будто дева лесная приняла облик девицы. Поздоровался, затем разговорился, а она и предложи: «Прыгни на мою сторону ручья, молодец, аль боишься порты замочить?»
Ширины ручья того всего-то два шага. Прыгнул дружинник на ту сторону, да берег мягким и глинистым оказался, ноги в стороны разъехались, и упал он в воду. Тучу брызг поднял, сам влаги нахлебался, хотел выбраться и не сумел, поскольку золотые волосы крепко связали. А далее он и не помнил ничего, очнулся лишь после слов да снадобья Ягафьи.
Припомнила Злата, как пальцы ее не слушались. А вдруг и она сумела бы силищу эдакую в себе вызвать? Может, вовсе не пытался ее сгубить и не трусил Кощег, просто проявлял благоразумие? Дружиннику-то тому тоже говорили, чтобы в чаще ни с кем не заговаривал, а он не послушал, пошел на поводу у лесной нечисти.
Впрочем, виниться и прощения выпрашивать Злата не стала, иное молвила:
— Ты смеешься надо мной, да?
— Предупреждаю, — сказал Кощег, потерев переносицу. — Все же мне приходилось уже пересекать болото, а тебе — вряд ли.
Болото должно было стать ее последним испытанием перед походом к белокаменному замку. Аккурат к нему собиралась приступить, когда именно Кощег все ее планы расстроил. Да и к худу ли? Не пришлось головой рисковать, поддаваясь на чары сон-травы, да и гать с той стороны чащи поломана.
— Мне вполне хватает того, что мы просто идем и никто на нас не нападает, — проговорила Злата.
Вдруг. Краем глаза она уловила некое движение. Видать, очередная жаба. Грузное тельце плюхнулось с листа кувшинки в воду, создав множество брызг, Злата невольно посмотрела и вскрикнула. Прямо из-под воды смотрел на нее труп, червями да рыбами поеденный. Пристально, внимательно. Свет на шеломе и кольчуге играл разноцветными бликами.
— Ну-ка стоять! — Кощег обхватил ее за плечи. — Что? Опять подействовали болотные нашептывания?
— Какие еще нашептывания? Я не слышала ничего, — возразила Злата и снова вскрикнула, потому что труп пошевелился.
Сначала всплыл, затем, не сгибая коленей и пояса, поднялся с надсадным скрипом, невольно вызвав мысли о граблях. Вот так же Ярка-косой сын купца Борзого шел-шел, не заметил и как получил древком в лоб. Все конюшие работники над ним что гуси гоготали. Но Злате точно не до смеха сейчас сделалось.
Взвизгнула сталь, воздух рассекая, а вместе с ним и тело мертвеца надвое. Тотчас тишина упала на Злату, аж в ушах загудело. Зато и с мыслей окончательно спала пелена. Казалось шла она, как в забытьи.
— Очнулась-таки, душа-девица? — спросил Кощег и усмехнулся. — На этот раз окончательно?
Злата хватанула ртом мерзкий провонявший тиной воздух и закашлялась.
— Нашла кого слушать.
— Но я не слушала… — потрясенно повторила она.
— Не слушала да не слышала бы, не поддалась, — сказал Кощег, отступая от нее и продолжая путь. Веревка натянулась. Злата пошла следом покорно, ощущая себя буренкой на привязи и оттого злясь еще сильнее: и на него, и на себя. — Слишком легко было бы. Звуками только самая слабая нечисть пользуется. Она же и человечков прибирает наиглупейших и наивных сверх всякой меры. Особенно любит голосами детскими из-за границы звать, молить помочь, плакаться, что нога болит, до дому не дойти. Но это нечисть хоть чуть разумная. Та, которая кровожадная да тупая, просто орет младенцем и ждет, когда у прохожего или проезжего жалость возьмет верх над разумом.
— Я точно не…
— Конечно! — перебил ее Кощег. — Слабую нечисть здесь давно сожрали местные обитатели. И почти разумную, способную с людьми разговоры разговаривать, тоже не пощадили. Остались лишь самые сильные, умелые исподволь в мысли проникать. Человеку ведь всяко сложнее распознать чужие голоса, если те уже в голове у него нашептывают. Сложнее противиться.
— Да уж, — Злата потерла лоб. — Тебе самому как удается бороться?
Кощег самодовольно усмехнулся.
— Привык, только и всего.
«Раз он смог, то и я привыкну», — подумала Злата и вздрогнула.
— Да что ж ты, как дите малое! — не выдержал Кощег. — Теперь всю дорогу станешь трястись от страха и в самой себе сомневаться?
— Послушай…
— Да успокойся ты! — прикрикнул он. — Разум одурманить лишь раз у нечисти выходит. Если человек сумел выжить после такого, а тем паче путы мысленные сбросить самостоятельно, впредь ни в жизнь не поддастся. Вот и весь сказ.
На душе посветлело. Даже с учетом того, что не сама она очнулась, а с помощью птицы кощеевой.
Некоторое время шли спокойно, ничего не случалось, лишь изредка взбирались на гать крупные, как специально откормленные, лягушки и просили, а то и требовали у Кощега взять их замуж. Тот привычно пинал их с гати. Только на последнюю, величиной с поросенка-корытника, саблей замахнулся. Оценив движение, та сама в воду плюхнулась, кучу брызг подняв. От них Кощег рукавом закрылся, но не особенно удачно, потому теперь ходил весь в грязевых подтеках. Злата всякий раз на него смотрела и посмеивалась, а Кощег делал вид будто не замечает и повыше задирал острый нос.
Все было хорошо и даже весело пока на гати в десяти шагах впереди не разобрала Злата полупрозрачную фигуру. По виду вроде женскую, закутанную в темно-серый плащ.
— Тихо, — Кощег вновь оказался рядом, за руку схватил. — Замри.
Злата сама догадалась, что они с призраком увиделись.
Сколько так простояли неясно. Все это время ничего не происходило вокруг, даже туман, по-прежнему стоящий над поверхностью, чуть поредел. Наконец двинулась фигура вперед медленно и плавно. Вокруг ее головы заплясали зеленоватые и золотистые колдовские огни, руки в стороны протянулись, и Злата глазам не поверила: прямо из воды начали расти стебли величественных трав и деревья. И мига не прошло, а вокруг целый лес вырос, вернее сад.
— Пойдем за ней, — прошептал Кощег. — Только небыстро.
Не только не быстро, но и не медленно — это опосля выяснилось, когда Злата обернулась и увидала тьму, окутывавшую гать в десяти шагах позади.
Так и продолжили движение. Впереди летел призрак, едва бревен носами сапожек касаясь — да не сафьяновых, красных, как на Руси носили, а нежно-голубой кожи неведомого зверя или и вовсе чудо-юды, — затем Кощег и Злата, не просто веревкой связанные, а вцепившиеся друг в дружку словно полюбовники, а уже за ними мрак сплошной, в который уж точно лучше не попадать было.
Сад к тому времени разросся еще сильнее. Расцвел яблоневым и сиреневым цветом. Аромат стоял такой, что кружил голову и мысли дурманил. Вскоре сменился цвет плодами огромными, соком наливными, красивыми — глаз не отвести. Злата сглотнула.
— Только не вздумай сорвать цветок или ягоду. Про яблоко вообще молчу.
— Чай сама догадалась, что нельзя, — прошептала Злата и подумала: теперь точно не поддастся искушению. Да даже если бы есть плоды можно было, не притронулась и не надкусила назло Кощегу.
Так до самой зари вечерней шли. Как сумерки опустились, призрачная фигура остановилась, поколыхалась, колдовскими огнями подсвеченная и, в единый миг развернувшись, посмотрела на преследовавших. Упал капюшон с головы. Глянула на них призрак в действительно женском обличии. Вот только лицо ее было раскроено словно надвое. Одна часть принадлежала девице, еще недавно девочкой прозываемой, вторая же — древней старухе с цепким взглядом. Сам собою возник и засиял на лбу призрака золотой венец, яхонтами украшенный. Подняла она руку и… пропала, как и не было, а вместе с ней сад чудесный.
