Куда пропал Фоньюве? Мотор — его ноша!

Корзину с продуктами взял я сам. Безил помог пристроить ее на спине, укрепив на груди две лубяные лямки и надев третью мне на лоб. Поверх всего я взгромоздил свой вещевой мешок и инструменты; теперь вес моего груза составлял около двадцати пяти килограммов.

Фоньюве все еще не показывался. Неподалеку стоял, глядя на нас сияющими глазами, Бавайя, маленький мавайян лет семи, по-видимому сирота.

— «Хаимара», — обратился к нему Безил, — хочешь заработать бисера? Понесешь вот это?

Он указал на бачок и сумку; они весили вместе от силы шесть килограммов.

Мальчик (он и в самом деле был не больше крупной хаимары) сразу согласился, срезал несколько пальмовых листьев и принялся мастерить вариши.

Наконец-то появился Фоньюве, хмурый и чем-то сильно озабоченный. Что с ним случилось? Может быть, он волнуется за Япумо? Или тут опять замешан Маната? Фоньюве громко возмущался тем, что ему оставили мотор, — не из-за веса, а потому что мотор было очень неудобно нести. Он не спеша уложил ношу, затем связал свой лук и стрелы, прислонил их к дереву и… напевая, исчез в лесу. Я оставил Безила объясняться с ним и зашагал вдогонку за остальными.

Тропа извивалась по илистому, заплетенному ползучими растениями болоту. Моя ноша была плохо пригнана, но без посторонней помощи я ничего не мог сделать. Вариши качались из стороны в сторону, две палки, торчащие сверху, цеплялись за лианы, и я поминутно терял равновесие. Пот катил с меня градом.

Широкий, глубиной по колено ручей преградил мне путь. Кое-как одолев его, я стал карабкаться на противоположный берег; вдруг неуклюжее сооружение на моей спине запуталось в торчащем сверху упругом воздушном корне, меня бросило ничком и прижало лицом к земле. Я попытался встать — ничего не вышло; подался в сторону — что-то лопнуло, я поднялся и зашагал дальше.

Моя собственная, причудливо искаженная тень ползла впереди, свидетельствуя, что я иду на восток. Направление верное, а вообще-то я не был уверен, что выбрал среди переплетения троп именно ту, по которой прошли носильщики.

Спустя час тропа стала суше. Я попытался ослабить давление на лоб, сунув ладони под лямку, потом совсем снял ее. Плохо уложенная ноша ерзала по спине, больно натирая кожу. Тогда я крепко обхватил вариши сзади обеими руками. Корзина угомонилась — но как теперь удерживать равновесие? И как раздвигать лианы и ветви?

Несмотря ни на что, я шел быстро и возле Урана-вау обогнал Ка’и, его жену и Кирифакку. Берега реки заросли лианами и пальмами Badris, и, пересекая ее, я старался не задеть опавшие пальмовые листья, усеянные длинными шипами. Только я вышел из воды, как сопревшая парусина одной из моих тапочек лопнула вдоль всего каблука. Впереди были двадцать километров труднопроходимой местности… Что будет, если тапочки развалятся окончательно, прежде чем я найду луб для починки?..

Начинался длинный крутой подъем к перевалу, разность высот составляла около пятисот метров. Мне казалось, что никогда в жизни я не одолею этот подъем. Спина горела… Хорошо еще, что не скользко. Мои спутники были далеко, стояла мертвая тишина, только листья шуршали под ногами. Вспомнилась встреча с черным ягуаром — где-то в этих местах! — и правило индейцев никогда не ходить одному по лесу.

Жуткий стон пронесся по лесу, заставив меня побледнеть. С трудом поворачивая голову, я осмотрел заросли, но никого не обнаружил и поспешил дальше. Снова стон; на этот раз я заметил, что он доносится откуда-то сверху, с деревьев. Может быть, это всего-навсего два сука трутся один о другой? В тоскливом звуке словно воплощалась безысходность и отчаяние, которые лесной сумрак навевает даже на самого искушенного путешественника…

Издали донесся лай собак Ка’и, потом чей-то голос — должно быть, Безил достиг Урана-вау и дает знать о себе. У меня стало легче на душе; я откликнулся.

В тот самый миг, когда я окончательно решил, что подъем меня доконает, тропа вышла на гребень. Спустившись к ручью, я уже сел было отдохнуть, но, услышав впереди голоса, заставил себя сделать еще несколько шагов и увидел Джорджа. Вместе с тремя ваписианами он готовил завтрак.

— Начальник, это слишком много для вас! — воскликнул Джордж, глядя на мою ношу.

— Вздор! Когда надо было, я и больше носил.

— Все равно, это слишком тяжело.

Когда настал момент продолжать путь, все четверо помогли мне пригнать ношу поудобнее; тем временем подоспели и остальные, не хватало только Фоньюве и «Хаимары», которые должны были идти вместе.

Выведенный из себя медлительностью Фоньюве, Безил тоже не стал его дожидаться. Скорее всего он отстал из-за «Хаимары», который, естественно, не мог идти наравне со взрослыми; но не исключено было, что непутевый Фоньюве решил остаться на ночь в деревне с тем, чтобы завтра ринуться нам вдогонку. А может быть Маната уговорил его отказаться от работы? Перебрав все возможные варианты, я в конечном счете решил, что Фоньюве не подведет.

Вместе с Марком я пошел вперед и через два часа достиг Шуруруканьи. До сих пор все предвещало сухую погоду в горах. Сильно понизившийся уровень воды в реке подтверждал это предположение. Мы вернулись в климатическую зону Гвианы, для которой характерны два периода дождей — до первого оставалось еще несколько недель — и два засушливых сезона в году. Чодикар, конечно, тоже обмелел…

— Змея, — сказал вдруг Марк.

Я отпрянул в сторону. Среди листьев мелькали красные пятна — это был или коралловый аспид, или его безвредный двойник, красивая рептилия длиной около полуметра, ярко-красного цвета, с черной головой и черно-белыми кольцами вдоль всего тела.

Марк толкнул змею палкой, она свернулась и сделала выпад.

— Она не кусает, только жалит хвостом, — просветил он меня.

С каменистого скользкого берега мы снова поднялись на плато. Откуда-то доносился гул водопада. Мы упорно шагали вперед… А вот и длинный отлогий спуск к Таруини. Среди листвы внизу виднелся зеленый квадрат — палатка Ионы.

Полный решимости предать забвению былые раздоры, я громко закричал через реку:

— Иона-а-а! Как дела?

Он выскочил из палатки и поспешил навстречу, чтобы приветствовать меня.

Еще два дня мы шли через лес; продовольствие убывало, и моя ноша становилась все легче. Иона был настроен мирно. Я похвалил его, сказав, что он хорошо справился с порученным ему делом. Иона видел, что я не таю на него зла. Впечатление от нашей последней стычки оказалось настолько сильным, что он всячески избегал новых осложнений и держался крайне предупредительно, даже заискивающе; слов нет — счастливая перемена, но я сомневался, что между нами когда-нибудь восстановится былая непринужденность. Для этого пришлось бы начинать все сначала.

Фоньюве и «Хаимара» пришли в лагерь на берегу Таруини в тот же день, что и мы, но поздно вечером. Они принесли рыбу, которую наловили в пути, и ворох новостей; оба были страшно довольны собой.

— Нам просто повезло, что с нами был Фоньюве, — сообщил мне Безил на следующий день, когда мы шли вместе. — Если бы не он, Маната ни за что не продал бы нам столько продуктов. Фоньюве рассказал, что Маната убедил Япумо и Йеимити обмануть вас и отказаться от работы. Они бы и дальше пошли с нами, но Маната настроил их против вас, сказал, что вы будто бы платите слишком мало. Но теперь все это обернется против него же: Япумо и Йеимити убедились, что он плохой человек.

— А сами они поправились?

— Да, оба здоровы.

Значит, болезнь удалось захватить вовремя!..

— А как женщина?

— Когда мы выходили, она была уже на ногах, но рука не действовала. Распухла и онемела, как от яда.

Видимо, сказалось «лечение», которое применил Маната. Но в глубине души я больше всех упрекал самого себя. Что бы ни натворил Маната или другие индейцы, главная вина лежала на нас, которые — пусть сами того не ведая — принесли болезнь в их страну. Я представил себе, в каком состоянии мы оставили мавайянов и жену Сэма. Сколько еще продлится эпидемия? Какую новую, страшную форму она примет? И что это в конце концов было — обычная простуда, грипп, малярия, пневмония?