После обеда, когда мы сели разбирать образцы, Иона заговорил:

— Вы уже знаете, начальник, этого Манату. Так вот, индейцы здорово боятся его. Уже не канаима ли он? Во всяком случае он очень могущественный пиаи.

Словом «пиаи» индейцы обозначают колдунов, знахарей; канаима наделен гораздо большим могуществом.

— Что такое «канаима», Иона?

— Индейцы так называют тех людей, которые по своему желанию могут превращаться в животных. Иногда канаима превращается, чтобы отомстить кому-нибудь, кто навредил ему, но чаще всего просто со злости. Один человек рассказывал мне, как умер его брат: пришел домой и пожаловался, что у него на ягодицах ужасные нарывы, но лечить их никому не давал, даже показывать не хотел, и отказался лечь в больницу в Джорджтауне. А через несколько дней умер, и оказалось, что он весь изранен картечью. А в тот самый день, когда он заболел, один охотник стрелял по ягуару, но зверь ушел. Еще я слышал о другом человеке, который увидел, как два ягуара плывут через ручей. Посмотрел опять, а на берегу стоят две девушки. Они его поманили, но он быстро пошел дальше.

— И ты веришь во все это?

— Не знаю как и сказать, начальник. А только однажды, когда я еще был мальчиком, случилась странная вещь. Я греб по небольшой реке и услышал впереди странный свист над самой водой. Говорят, именно так свистят канаима. Обогнул излучину, а впереди все свистят, точно кто-то пересвистывался через реку. Вдруг новый звук, будто лабба[47] плывет над водой. Теперь я слышал свист совсем рядом, но сколько ни смотрел, ничего не увидел. Было уже темно, когда я добрался до причала. Привязал лодку и побежал по тропе домой. Рассказал отцу, что случилось; он испугался, плотно закрыл все окна и двери. Я лег спать, а он всю ночь не ложился, и около полуночи услышал свист на тропе. Ближе, ближе… Вот уже около самого дома свистит. Мы все проснулись, лежим тихо, а сами дрожим от страха. Но говорят, что канаимы не могут добраться до человека, если тот сам не выйдет к ним по своей воле, — например, если вы пойдете проверить, что за шум. Немного погодя они ушли обратно к реке. И так повторялось еще две ночи. Потом они исчезли и больше не возвращались. Но я навсегда запомнил тот случай. И если бы мне попался человек-канаима, я бы обязательно присмотрелся к нему, проверил, кто это такой.

Уже давно стемнело, когда Иона пожелал мне спокойной ночи. А вскоре меня разбудили раскаты грома. Сильный дождь хлестал по брезенту и по деревьям, сверкали молнии, над землей туманом поднимались брызги. Я встал и посветил фонариком, уверенный, что, как обычно во время дождя, увижу под ногами воду. Но Безил прорыл канавку вокруг палатки, а мое имущество — ящики, коробки, вещевые мешки, ботинки — было сложено на колодах и накрыто полотенцами. Я лег, опустил отсыревшую противомоскитную сетку и снова уснул под ровный гул ливня.

Само провидение послало этот дождь: теперь обмелевшая река поднимется, и станет легче идти на лодке.

Бродя по берегу, Чарли нашел занесенную песком небольшую долбленку, оставленную Чекемой, когда тот переселился с Мапуэры на Эссекибо. Утром он повел меня осматривать лодку; с нами пошли Эндрью, Гебриэл и Вайяма, который щеголял замысловатой прической и новыми красочными узорами на теле.

В лагере развелось столько насекомых, что мы были рады уйти оттуда. Особенно много было маленьких «глазных» мух, которые, по словам Ионы, водятся везде, где есть влажная, гниющая растительность. Они роями кружили у самого лица, садились в уголки глаз, на нос, на губы, и сколько я ни старался, мне редко-редко удавалось прихлопнуть хотя бы одну.

На некоторое время от них можно было избавиться, намазавшись диметилфталатом, но против более крупных мучителей, например слепней, злых полосатых тварей с зелеными глазами, он бессилен. На просвечивающем брезенте палатки всегда можно было увидеть тени десятка греющихся на солнце слепней. То и дело какой-нибудь крылатый хищник, обуреваемый жаждой крови, тихонько пристраивался на моей одежде и нащупывал отверстие для своего жала. Задрав кверху брюшко, он со всей силой маленького тельца, словно тупой иглой, прокалывал кожу. Непосвященный наблюдатель немало бы повеселился, глядя, как я поминутно вскакиваю и извиваюсь. Это непроизвольное движение, призванное спугнуть слепня до того, как он ужалит, стало уже автоматическим.

В лесу нам сильно докучали еще «оленьи» мухи медового цвета, с коричневой каймой на крыльях. Они медленно кружили над головой, норовя укусить в шею. Правда, их легко было прихлопнуть ладонью.

— Эндрью, — начал я, очутившись с ним с глазу на глаз, — ты знаешь, что пятеро возвращаются в саванны? Если хочешь, можешь пойти с ними. Мне жаль расставаться с тобой. Я знаю, без такого переводчика и проводника, как ты, нам никогда не удалось бы сюда добраться. Но теперь Безил с нами, и мы, пожалуй, справимся. Ты очень хорошо поработал, — прибавил я.

— Я не согласен с вами, начальник, — возразил он. — По-моему, я только даром тратил и свое и ваше время. Я — слепая летучая мышь. Работа ваша мне незнакома, лес оказался не по душе, с самого начала я чувствовал себя скверно. Меня послали в эту экспедицию против воли. Комиссар области сказал, что будет помогать мне, если я соглашусь. А сам я вовсе не хотел еще раз попасть на Мапуэру. С меня и одного раза хватит. Три года назад миссионер просил меня пойти с ним сюда, так я отказался, сказал, что не стану помогать ему изменить образ жизни индейцев ни в Британской Гвиане, ни в Бразилии. И я вам очень благодарен, начальник, за то, что вы меня отпускаете.

Вид у Эндрью был удрученный. Ничто из виденного нами не соответствовало его описаниям, ни одно из предсказаний не сбылось; все это основательно подорвало авторитет Эндрью в глазах остальных. Экспедиция Терри Холдена, должно быть, вышла на Мапуэру в другом месте. И вот теперь, в довершение всего, его отсылают назад, чуть ли не выгоняют.

Мы прошли около полутора километров, миновали поле индейцев, пересекли несколько ручьев и очутились в мрачном глухом лесу. Вдруг Чарли, шедший впереди, остановился: навстречу нам шагали незнакомые индейцы, неся за плечами вариши и стрелы, связанные пучками, как прутья римских ликторов.

Индейцы в замешательстве остановились, и я смог их рассмотреть. Шествие возглавлял молодой мужчина с тонким лицом и большими кроткими глазами. За ним следовали старуха, высокий сутуловатый мужчина с длинным носом, застенчивый паренек и, наконец, тучный старик с лисьей физиономией, хитрыми глазками и дрожащими губами.

Мы важно поздоровались за руку; внезапно Эндрью, замыкавший наш отряд, бросился вперед и пылко сжал руки старика.

— Фоимо! — Он обернулся ко мне: — Это же Фоимо, один из двух стариков-тарумов, о которых вы слышали. Я знаю его, он жил одно время в саваннах. А остальные — мавайяны. Они идут к Манате торговать. Вам повезло! Фоимо скажет им, что мы хорошие люди, и они вам помогут. Теперь вам, пожалуй, и в самом деле удастся попасть в страну мавайянов.

Фоимо, пристально рассматривавший меня, тряхнул длинными волосами и стал по очереди представлять своих спутников: молодого человека звали Маката, сутулого — Икаро, паренька — Вакоро.

Взглянув на меня, Маката смертельно побледнел и затрясся. Остальные, кроме Фоимо, тоже были заметно испуганы. Чего они испугались? Моей белой кожи? Бороды? Убедившись, что наши приветствия и улыбки только усиливают их замешательство, мы зашагали дальше, предоставив нашим новым знакомым идти по своим делам.

Пройдя мимо двух водопадов, которые предстояло одолеть нашей лодке, мы очутились на берегу залива, затененного ветвями необычного представителя Eschweilera. Стоило коснуться его кремовых цветков — и лепестки тут же принимали зловещий черно-зеленый оттенок.

Под деревом лежала лодка Чекемы. Чарли и Гебриэл стали ее конопатить, а мы с Эндрью пошли назад и снова напугали мавайянов, которые, сняв ноши и усевшись в круг, раскрашивали друг друга, чтобы в полном наряде предстать перед жителями деревни.