Я отвел глаза, а немного погодя снова посмотрел туда. На фоне горы протянулась вертикально вниз длинная белая ниточка. Водопад! Водопад длиной не менее трехсот метров, но такой узкий, что это вполне мог быть один из тех временных потоков, которые возникают после дождя.
Солнце переместилось, и я отчетливо видел струю. До сих пор никто не наблюдал водопада в тех местах, так что мне явно посчастливилось сделать открытие.
На противоположном, более отлогом склоне Фаиафюн, Сирил и Джордж расчистили целую просеку. Здесь на много километров на восток простиралась плоская равнина. Вдали она повышалась, образуя гористое плато — Серра Ирикоуме, откуда мы только что вернулись. Мало кто любовался до нас этим ландшафтом, разве что какой-нибудь летчик, да один-два индейца.
Мое внимание привлекла вершина, которая поднималась выше других — по-видимому, та самая гора, с которой спустился в деревню Мачира. Если это она, то Шиуру-тирир находится примерно посередине ее склона, а Грязные холмы — ближе к нам; у их подножия течет невидимая отсюда Буна-вау.
Но больше всего меня заинтересовал профиль плато. Судя по мягким формам рельефа, оно было сложено не из твердого песчаника, как Пакараима, а из белых песков. Это еще раз подтверждало мое предположение, что, дойдя до мавайянской столицы, мы достигли западной окраины обширного неизвестного района песков Белопесчаного моря.
На следующий день возвратились Ка’и, Япумо и Йеимити. Они принесли записку от Ионы; Манаванаро остался с ним, чтобы помочь определять деревья. Ка’и приветствовал меня радостной улыбкой, остальные двое хмурились и избегали смотреть в глаза. Причина выяснилась скоро.
— Иона заплатил Ка’и, а нам ничего не дал, — заявили они, когда я открыл ящик с товарами, чтобы произвести расчет. — Вы должны нам за три дня работы с Ионой и за то, что мы отвезли его вверх по реке.
А между тем в принесенной ими записке было сказано, что оба получили часть причитающегося им вознаграждения. Они об этом и не подозревали, так как не имели представления о письменности. Ничего подобного я от них не ожидал и чувствовал себя очень неловко. Мавайяны показали себя такими хорошими товарищами, столько сделали для меня, что язык не поворачивался прямо обвинить их во лжи. Я не стал спорить с ними, а просто выплатил то, что якобы недодал Иона. Потом спросил, согласны ли они помочь мне перебросить снаряжение через горы.
Ка’и сразу же согласился, остальные двое отказались — они боялись теперь показаться на глаза Ионе. А между тем я очень нуждался в их помощи. Положение создалось серьезное: как бы не пришлось бросить часть снаряжения… И вместе с тем было в этих незадачливых плутах что-то такое мальчишеское, наивное, привлекательное, вид у обоих был такой виноватый, что я не мог по-настоящему рассердиться на них.
Сообразив, что своим обманом они лишили себя возможности побольше заработать, Япумо и Йеимити совсем расстроились, зато добродетельный Ка'и торжествовал. Бедняги уныло слонялись вокруг лагеря и смотрели, как я разбираю образцы. Немного погодя я сделал новую попытку уговорить их.
— Я бы рад поработать у вас еще, — ответил Йеимити, — но не могу: вы мне очень плохо заплатили.
Кучка товаров, которую я им вручил, и в самом деле выглядела не очень внушительно. Я пообещал повысить плату.
— Нет. Мы не можем работать на человека, который обсчитал нас.
— Похоже, что и тут не обошлось без Манаты, — заметил Безил.
Тем хуже для нас!
Вторую половину дня я провел за починкой моих пижам и обуви, потом пошел купаться. Река медленно катила свои воды по илистому руслу под мечтательно склонившимися ветвями бамбука… Так или иначе, завтра надо выступать, пока не дошло до беды. Но до чего же нелепо оказаться в таком затруднительном положении из-за каких-то рыболовных крючков и бисера! Неужели я не найду способа помириться с Манатой?
Перед закатом я вместе с Безилом, Фоньюве, Марком и Сирилом снова отправился в деревню, решив применить новую тактику. Но оказалось, что это уже ни к чему: Япумо и Йеимити заболели.
Маната сидел на своей колоде. Свирепо глядя на меня, он сообщил, что его дочь все еще хворает, но осмотреть ее не позволил. К счастью, он не возражал против того, что бы я прошел к Япумо и Йеимити. Я искал глазами Сэма, собираясь незаметно сунуть ему несколько таблеток, но он не показывался.
Нерешительно войдя в темное помещение, я стал пробираться между гамаками, горшками, скамейками и корзинами. Все дышало враждебностью… Хозяева только по обязанности сдерживали остервенелых собак, а лица больных, когда я измерял им температуру, выражали такую неприязнь, что мне стало не по себе. Даже двое ваписианов, сопровождавшие меня, были подавлены.
Япумо и Йеимити жаловались на боль в груди и желудке — следствие все той же эпидемии, если не лечения Манаты. Температура у обоих поднялась до 38,9. Я заметил у них на коже крестообразные надрезы — их сделали, чтобы «выпустить» боль и злых духов. Я дал больным сульфатиазол и атебрин и поспешил уйти.
Похоже было, что нам не обойтись без потерь в снаряжении. Во всяком случае все коллекции должны быть спасены. Хорошо еще, что меня не обвиняли в распространении болезней; пока что я был в их глазах лишь конкурирующим знахарем…
На следующее утро в лагере царил хаос и недовольство. Продовольствие кончалось, оставался лишь небольшой запас фариньи; патронов для охоты я насчитал всего около десятка. Когда начались сборы, каждый старался выбрать ношу полегче, и приходилось внимательно следить за всеми. Кончилось тем, что мои носильщики вообще куда-то исчезли, бросив меня одного с грудой имущества; Ка’и и Юхме, единственные из мавайянов, которые не отказались помочь мне, вовсе не показывались.
В этот момент появился Маната — проверить, что я оставляю. С ним пришла его вторая дочь, жена Манаванаро; она, как всегда, кокетливо улыбалась. Я подарил им по булавке и по гребенке, но Маната отнесся к подаркам равнодушно. Показывая на различные предметы из нашего снаряжения, он дал мне понять, что желал бы их получить. Больше всего его привлекали два керосиновых бидона. Я вполне мог обойтись без них; энергично кивнув, я покачал бидоны, чтобы показать, что они еще не свободны, и помахал рукой, давая понять, что мы оставим их, уходя.
Неожиданно Маната нахмурился, круто повернул и пошел прочь, сердито отшвыривая ногой сучья с тропы. В чем дело? Может быть, он неправильно истолковал мой жест, подумал, что я гоню его? Я так до сих пор и не знаю, что с ним случилось.
Через пять минут прибежал Безил с известием, что Маната ушел ловить рыбу и увел Юхме. Итак, у нас стало еще одним носильщиком меньше… Но одновременно — вот и пойми его после этого! — Маната сделал и доброе дело: возле дома стояла предназначенная для нас большая корзина с лепешками и ямсом — с таким запасом мы могли идти до самого Чодикара, не завися от охоты и рыбной ловли. Маната, как видно, хотел поскорее спровадить нас; кроме того, он, должно быть, рассчитывал, что, напуганные им, мы уж больше не вернемся сюда, и он присвоит все то, что нам поневоле придется бросить.
Было похоже, что его расчет оправдается. Мы еще ничего не упаковали, кругом валялись фонари, ящики с образцами и товарами, гамаки, брезенты, мешок с остатками фариньи, подвесной мотор — да разве все это унесешь?!
Безил окончательно пал духом.
— Начальник, лучше оставить то, чего мы не можем захватить, и поскорее уйти отсюда. Это и в два захода еле-еле перебросишь! А если жена Сэма умрет, нам опасно будет возвращаться. Лучше уж не рисковать.
Вдруг я увидел Ка’и — он приветливо улыбался нам; рядом с ним стояла его жена. Хоть эти нас не бросили! На спине у Кабапбейе висело приспособление для переноски груза. Ну, конечно, ведь она тоже может нести! Мне стало немного легче.
А затем один за другим подошли рабочие, и вскоре каким-то чудом все ноши оказались распределенными, кроме подвесного мотора, мешка с инструментами, пустого бачка (он служил для заправки мотора горючим и мог пригодиться нам на Чодикаре), моей сумки и корзины с лепешками и ямсом.
