Прошло еще полчаса. Гул сражения уже откатился далеко за высоты. Мимо НП с фронта в тыл шли автомашины с ранеными и просто порожние — за снарядами; тут же, по обочинам, брели сгорбленные румынские солдаты в высоких бараньих папахах, в коротких шинелях горчичного цвета. А навстречу пленным тянулись походные кухни и, переваливаясь с боку на бок по-гусиному, ползли по песку, смешанному со снегом, осадистые грузовики с красными предостерегающими флажками.

Не только по боевым донесениям, но и глядя на это встречное движение победителей и побежденных, можно было судить об успехе наступления. Однако для развития его вширь и вглубь требовался срочный ввод механизированных бригад, а их-то по-прежнему не было. И Попов решил выехать на «место бедствия», как он назвал исходный район сосредоточения корпуса Вольского.

Лишь только во второй половине дня механизированные бригады, да и то далеко не все, были введены в прорыв. Командующий фронтом Еременко, позвонивший по телефону ВЧ, выразил Попову и Труфанову свое недовольство крайне нерасторопными действиями подвижного корпуса и попутно упрекнул в промешке кавалеристов генерала Шапкина, которые также своевременно не вышли на исходные рубежи, хотя вина тут ложилась опять же на Вольского: тылы его войск буквально забили все дороги и не дали «протолкнуть» конницу ближе к фронту. Чувство неприязни к Вольскому, которое испытывал Жарков, теперь явно перерастало в полное недоверие к нему, и было уже непонятно, как Верховный Главнокомандующий мог оставить на посту генерала, усомнившегося в успехе наступления.

На наблюдательный пункт непрерывно поступали боевые сводки. К утру следующего дня стало совершенно бесспорным, что войска 51-й армии, прорвав вражескую оборону на всех намеченных направлениях, вырвались на оперативный простор. Особенно отличился, к удивлению и, конечно, к радости Жаркова, механизированный корпус генерал-майора танковых войск Вольского. Еще глубокой ночью бригадой корпуса было занято Плодовитое — первый населенный пункт в глубине обороны 4-й румынской армии, а на рассвете 21 ноября танковое подразделение управления корпуса нанесло неожиданный прострельный удар по станции Абганерово, которая вскоре была передана подошедшим передовым частям 4-го кавалерийского корпуса генерал-майора Шапкина. Почти в то же время танкисты Вольского с коротким, но ожесточенным боем ворвались на станцию Тингута и перерезали на участке Абганерово — Тингута железную дорогу, снабжавшую боеприпасами и вооружением сталинградскую группировку врага. Теперь 6-я армия Паулюса и значительная часть сил 4-й танковой армии Гота оказались отрезанными от находившихся в калмыцких степях румынских войск. Был захвачен район, весьма удобный для нанесения удара на Калач. Поэтому механизированный корпус Вольского, продолжая развивать наступление на северо-запад, утром же 21 ноября атаковал поселок Верхне-Царицынский, где обосновался штаб 4-й танковой армии Гота.

Не менее успешно действовал и кавалерийский корпус Шапкина. Во время 65-километрового марш-маневра по сильно пересеченной местности, да еще в гололедицу, конники глубоко заходили в тыл противника и отрезали ему все пути к отступлению, причем весь марш совершался без привалов, лишь иногда с короткими остановками для подтягивания эшелонов.

К исходу 21 ноября на наблюдательном пункте 51-й армии стала известна общая оперативная картина наступления Сталинградского фронта. Усилиями трех армий были разгромлены 1, 2, 18-я пехотные дивизии румын и нанесены огромные потери 20-й пехотной дивизии румын и 29-й моторизованной дивизии немцев. В результате двухдневных наступательных боев 13-й механизированный корпус полковника Танасчишина и следовавшие за ним стрелковые соединения 57-й армии генерал-лейтенанта Толбухина вышли на рубеж Нариман — колхоз им. 8 Марта. Одновременно из района Елха — Ивановка мощные удары нанесла 64-я армия генерал-лейтенанта Шумилова и, прорвав оборону противника, за два дня боев вышла на восточный берег балки Караватка, охватывая вместе с 57-й армией сталинградскую группировку врага с юга и юго-запада. А северная группа войск Сталинградского фронта — группа полковника Горохова — связала тяжелыми боями 11-ю танковую дивизию немцев, то есть отвлекла на себя большие силы противника, да к тому же нависла над его флангами.

Пришли добрые вести и с Юго-Западного фронта. К концу 21 ноября танковые и механизированные соединения генералов Родина, Бутакова и Кравченко, продолжая развивать наступление, вышли на реку Лиска и завязали бой в 20–25 километрах от города Калача.

«Но сводки — сводками, — решил Жарков, — а не мешало бы и самому побывать в освобожденных районах».

Маркиан Михайлович Попов настолько же был доволен действиями 51-й армии, насколько и обеспокоен недостаточной прочностью внешнего фронта.

— Надо, пожалуй, побывать в штабе кавалерийского корпуса, — проговорил он раздумчиво и погладил свой тяжелый подбородок с резкой продольной ложбинкой. — Ведь при общем нашем успехе действия корпуса Шапкина в направлении на Котельниково приобретают исключительно важное значение. Надо его нацелить на захват Аксая в первую очередь. Да не мешало бы заодно выяснить, почему наша Девяносто первая стрелковая дивизия до сих пор не достигла успеха в районе Деде-Ламин, где ей противостоит четвертая пехотная дивизия румын.

— А мне не мешало бы взглянуть на свое хозяйство, — вставил Жарков.

— Тогда едем, Алексей Савельевич.

— Едем, Маркиан Михайлович!

Под холодный мелкий дождь, то и дело сменявшийся ледяной крупкой, Попов и Жарков, надев каски и прихватив автоматы, выехали в сопровождении двух штабных офицеров по раскисшей дороге на Плодовитое.

Приходилось часто с опаской объезжать подорвавшиеся на минах автомашины, иногда мчаться прямо по степи по надежным следам танковых гусениц, — в обгон тянувшихся к фронту повозок, походных кухонь, артиллерийских упряжек, мощных машин с пушками на прицепе. И повсюду, куда ни посмотришь, лежали в скрюченных позах убитые, везде валялись их каски, брошенные орудия, расстрелянные патроны у пулеметных гнезд, винтовки и гранаты; а в отдалении, в балках, бродили лошади, волоча за собой обрубленные постромки…

Вблизи Плодовитого, около ветряной мельницы, движение на узкой фронтовой дороге застопорилось. Все же кое-как выехали на восточную окраину станицы, а уж отсюда решили выбраться на широкую улицу и по ней продолжать путь дальше, на Абганерово, где находился штаб кавалерийского корпуса. Да не тут-то было! Вся улица, если не вся станица, оказалась забитой пленными в конусообразных бараньих шапках. Пришлось поневоле слезать с «виллиса» и пешком пробиваться сквозь эту «пробку», держа на всякий случай автоматы наготове. Однако у большой каменной церкви приезжих остановили, несмотря на все их угрозы. Повсюду мельтешили смуглые лица в грязной щетине и разевались черные кричащие рты. Надлежало что-то предпринять ради укрощения этой жалкой, но стихийно-ошалелой, колобродящей силы. И Попов, благо подвернулся бензиновый бак, быстро, при поддержке Жаркова и одного из штабных офицеров, заскочил на него и, сложив ладони рупором, выкрикнул:

— Прошу всех, кто говорит по-русски, подойти ко мне!

Вскоре, хотя и с оглядкой, приблизился молодой румын. Шепелявя, он сообщил, что русским языком владеет свободно, так как долгое время жил в Кишиневе. Тогда Попов велел румыну забраться на бак и объявить:

— Пусть господа румынские офицеры подойдут к русским генералам!

Лишь после того как переводчик дважды передал просьбу Попова, к бензиновому баку протиснулось несколько офицеров, у которых, однако, погоны были сорваны. Впрочем, Попов ничему не удивился и, желая выказать полное доверие к господам офицерам, сейчас же соскочил с бака, достал из кармана шинели коробку «Казбека» и предложил закурить.

Офицеры хотя и глядели недоверчиво из-под низко надвинутых шапок, тем не менее довольно дружно потянулись к папиросам. Коробка вскоре опустела; вверх поплыл сизый мирный дымок. И Попов счел удобным задать прямой, резкий вопрос: