…

В этот день его разбудил не волчий вой. Габриель спал совершенно спокойно, когда на грудь ему упало что-то тяжелое, от чего он подскочил, теряя дыхание и с трудом соображая, что происходит. Рядом на постели сидела Минерва, смотревшая на него зелёными глазами. Казалось, в полной темноте видны только два её глаза, но Габриель отдышался и увидел, что на кровать через окно льется свет полной луны.

— Что такое, Минерва? — он спустил ноги на пол.

Опыт подсказывал, что кошка не стала бы будить его без повода.

— Мур, — сказала Минерва, развернулась и медленно пошла к двери.

Габриель, обеспокоенный отсутствием Магдалены и странным поведением Минервы, накинул на себя что-то из одежды, схватил плащ, сунул ноги в сапоги и бросился за кошкой.

Минерва медленно шла по коридору, будто дожидалась его. Да что скрывать, конечно дожидалась. Габриель уже много раз убеждался в её разуме. Жаль, что Минерва не могла говорить. Сейчас он не сходил бы с ума, понимая, что с Магдаленой что-то приключилось и ей срочно требуется его помощь!

Те слуги, что ещё оставались в замке, спали, и он был совершенно один. Габриель выскочил вслед за Минервой во двор. Залаяла собака, но они не обратили на пса внимания, выбегая из ворот на дорогу, освещенную яркой луной. Тут Минерва пропала, будто растворилась в лунном свете, и Габриель стоял совершенно один, не зная, что он делает ночью так далеко от своей постели, и перебирая в голове всякие ужасы, которые могли произойти с Магдаленой. Он пошёл было дальше по дороге, в лес, вдруг поняв, что забыл взять меч и из всего оружия у него только кинжал на поясе, который, конечно, его не спасет. Темные деревья сплетались невероятными кружевами теней, но Габриель шёл вперед, надеясь, что успеет.

— Магдалена! — позвал он.

Послышался цокот копыт. Габриель замер, сжимая рукоятку кинжала. Если приехали его убивать, а Минерва просто выманила его из замка, то он так легко не отдаст свою жизнь. Но, судя по ударам копыт, всадник был один, поэтому он немного расслабился, все ещё не отпуская кинжала, и стал ждать, кому он понадобился в такой час.

Из темноты леса выехал всадник. Габриель сразу узнал его — тот самый старик, что когда-то предупреждал его об ужасах замка Мон-Меркури. И ведь старик оказался прав! Габриель вздрогнул. Белая борода старца была все так же заткнута за пояс, один глаз перевязан черной повязкой, зато второй сиял гневно, как яркая звезда в небесах.

— Я говорил тебе, не связывайся с дочерью алхимика! — закричал старик, останавливая черного коня в шаге от Габриеля, — я говорил тебе, что будешь ты проклят, если войдёшь в его замок! Так нет же, не послушал меня!

Голос его гремел раскатами грома. Габриель поежился, отпуская кинжал и не зная, что сказать в свое оправдание.

— Ты вошёл в замок, ты связался с дочерью алхимика, ты выпустил в мир величайшее зло! Она, — старик швырнул к ногам Габриеля бездыханную белую волчицу, от вида которой у того зашлось сердце, — она должна быть убита. И только ты можешь убить ее!

Волчица тяжело дышала, но лежала не шевелясь. Габриель упал на колени, положил руку на голову животного, пропустил сквозь пальцы белую шерсть. Вокруг них начали собираться волки, а потом подтянулись черные, как ночь, псы, и тени всадников.

— У тебя есть кинжал, убей ее, пока она в образе волка, — сказал старец тихо, — в образе женщины убить её ты не сможешь.

Габриель поднял на него глаза. Высокий, страшный в своём гневе, старец сверкал единственным глазом, ожидая повиновения. Но Габриель медленно поднялся, взяв на руки белую волчицу. Та дрожала, словно все слышала, но глаз так и не открыла.

— Нет, — сказал Габриель.

— Она некрещена, я легко забрал бы её сам, — старик поднял руку, словно готов был тут же воплотить в жизнь свои слова.

— Мог бы, взял бы, — Габриель прижал волчицу к сердцу, — она — моя жена. И только я решаю, жить ей или умереть. Уходите.

Всадники все прибывали. Габриель стоял один перед призрачным войском одноглазого старца, обнимая волчицу. Он не отдаст её им. Никогда.

— Ты не представляешь, какое зло выпустил в этот мир, Габриель, — старик принялся его уговаривать, — и ты же можешь уничтожить его. Сегодня. Сейчас! Только сегодня! Потом силы тьмы, иные, не наши, не те, что мы можем побороть в этих краях, явятся за нею. И никто ничего уже не сможет сделать!

— Я её не отдам. Ни вам, ни им. Никому. Она — моя. Даже если я один против вас всех! — сказал он тихо.

— Только безумец может говорить такие слова! Магдалена проклята, она носит проклятие в себе! И ты ничем не можешь ей помочь! Она умрет страшной смертью, а ты останешься со злом наедине, потому что мы не будем тебе помогать. Мы не те, кто может спасти мир. Мы будем спасаться сами!

Голос старца гремел на весь лес. Волчица в руках Габриеля дрогнула, но не очнулась. Он крепче сжал её костлявое тело.

— Оставьте нас, — сказал он, — я забираю ее. И она будет жить!

Старик спешился одним движением, будто был юн и силен. Высокий, в развевающемся сером балахоне, он стоял над Габриелем, возвышаясь, будто башня. Рука старика сжала кнут.

— Тогда я убью тебя, и ничто уже не помешает мне забрать её! — прошипел он, размахиваясь.

Габриель отступил, понимая, что удара кнута ему не пережить. Он смотрел старцу прямо в глаза, потом закинул волчицу себе на плечо, держа одной рукой, другой достал из ножен кинжал. Всадники за спиной старца засмеялись. Сам Габриель понимал, что никто и ничто перед старцем, что его ничего не спасет, но дорого собрался продать свою жизнь. Он был один, но он защищал Магдалену. Возможно, она не была святой, и тело ее, покрытое белой шерстью, не было телом доброй христианки. Но он её любил. И она избрала его. Она носила его ребенка. Он не позволит убить её! И все бредни о спасении мира не заставят его причинить зло любимой женщине. Кем бы они ни была!

От первого удара блеснувшего огнём кнута он увернулся, удачно отскочив в сторону. Старец замахнулся второй раз, когда прямо между ними выскочила Минерва, огромная, как волк. Она выпустила когти-кинжалы, и издала боевой рык. Старец опустил кнут.

Минерва села, ударяя черным хвостом о пыльную землю.

— С этого дня твоей запрещено принимать участие в Охоте, — сказал старик сипло, косясь на кошку подслеповатым глазом, словно за минуту состарился на сто лет, — и обращаться волком. Запрещено срамить славное имя Охотника! Тебе не справиться со злом, безумец! Но ты взял ответственность на себя. Ты падешь. И вместе с тобой падёт мир…

Габриель положил вдруг ставшую тяжёлой волчицу на дорогу, решив, что проще защищаться, имея свободные руки и полную подвижность. Но защищаться не пришлось. Старец вдруг шагнул к нему так стремительно, что Габриель не сумел определить, когда же пропустил удар. А удар был. Рука старика взметнулась и опустилась ему на щеку. Габриель попятился и упал, услышав, как зарычала Минерва, и как снова засмеялись всадники. Но тут силуэт Минервы стал разрастаться, старец же сел на коня и стегнул его плетью. Вороной взвился на дыбы, скакнул так, что Габриелю показалось, что он скачет, не касаясь земли, летит по небу, а следом за ним взлетают и остальные всадники, собаки и волки. Потом в голове его все перемешалось, шершавый кошачий язык лизал ушибленную щеку, а сам он лежал на каменной дороге, смотря в небо.

Он видел рассвет, так и не сомкнув глаз, он смотрел, как солнце поднимается к горизонту, а потом мир исчез, будто его и не было. Очнулся Габриель в своей постели. Рядом тихо спала Магдалена, а в окно светила луна. Но не полная, как он помнил, а немного ущербная.

Сев на перине, он стал всматриваться в окно. Странные же стали сниться ему сны. Волчица, старец, огромная Минерва, спасшая его и Магдалену… Язык Минервы на его щеке… Он поднес к щеке руку, почувствовал свежую ссадину. Поморщился. Где он так разодрал щеку? Нужно было срочно посмотреть в зеркало и обработать рану. Габриель поднялся, откинув одеяло. Шагнул по плитам, вдруг поняв, что лежал в постели прямо в плаще и в сапогах.