Тихое пение раздавалось в полной тьме. Пели на много голосов, которые не хотели вставать в строй. Молодые, старые, звонкие и совсем хриплые, кто-то попадал в ноты, кто-то с трудом знал слова. Габриель пытался открыть глаза, чтобы посмотреть, кто же поет, но никак не мог этого сделать. Казалось, тело его не проснулось еще, а сознание очнулось, и пыталось пробиться сквозь парализованное сном тело.

Смесь запахов камфоры и ладана ударил в нос. Это было первое ощущение тела, и Габриель попытался пошевелиться.

— Приношу тебе, о великий Адонай, этот ладан, самый чистый, который я смог найти, и эти угли, потому что они самого легкого дерева, — услышал он голос графа де Мон-Меркури, сильный, громкий, речитативом произносящий слова, — Я приношу это тебе, о великий Адонай, Элохим, Ариэль, Иегова, от всей души моей и от всего сердца моего. Прими благосклонно это, о Адонай! Амен!

Снова грянул хор, пародирующий церковный, разноголосый и не попадающий в ноты. Он подхватил имена Бога, и повторял их, пока Габриель пытался выбраться из своего затянувшегося сна. Наконец ему удалось открыть глаза, и он увидел, что лежит посреди огромной залы с дырой в крыше, из которой прямо на него светит огромная яркая луна. Он уставился на луну, будто она могла объяснить ему, что тут происходит, но луна была безмолвна. С трудом повернув голову, Габриель увидел, как люди в белом медленно идут вокруг его ложа, а граф стоит в очерченном круге на козлиной шкуре. В одной руке его та самая раздвоенная палка, которой он вчера чуть не убил его, а в другой золотое кадило, которым он размахивает, распространяя тот острый аромат ладана и камфоры, что заставил его проснуться. По бокам от графа стояли две длинные свечи, позади чем-то ярким были выведены буквы JHS в окружении крестов. Имя Христа, вспомнил Габриель свой опыт, имя, которое не позволит демону напасть сзади…

— Бог живой и великий, тот, кто сотворил человека, чтобы он был счастлив в этой жизни, кто создал все, что необходимо человеку, и кто сказал, что все будет подчиняться человеку, будь милостив ко мне и не позволяй мятежным духам владеть сокровищами, которые ты сам создал для нужд наших мирских! О Великий Господь, даруй мне власть управлять ими посредством могущественных и устрашающих слов Твоего Ключа! Адонай, Элохим, Ариэль и Иегова, Тетра, Гра, Матон, будь ко мне милостив! Амен!

Хор грянул так, что Габриелю захотелось закрыть руками уши. Он даже попытался это сделать, но руки оказались привязаны к ложу, и он забился в оковах, как бабочка в паутине. Ослепленный луной, сбитый с толку всем происходящим, он вдруг осознал, что все это не игра. Что все его приключения в замке, вызовы демона, которые казались ему чем-то вроде развлечения, попытка сбежать в шкуре волка, все это слишком серьезно. В груди жгло, будто луна зажгла там свое холодное пламя. Граф бросил на него взгляд, но тут же отвернулся, вернувшись к своим молитвам. Люди же, стоявшие вокруг, вооруженные такими же, как у него, рогатинами, то и дело поднимали головы, чтобы посмотреть на Габриеля, как он бьется в оковах, в панике пытаясь вырваться из-под холодного света луны. Граф плеснул что-то в огонь, и снова заговорил нараспев, а хор голосов подхватывал последнее слово, когда тот останавливался, чтобы перевести дух.

— Император Люцифер, Князь и Господин Духов, приглашаю тебя покинуть свое прибежище, где бы оно ни находилось, с тем, чтобы прийти поговорить со мной! Повелеваю тебе и заклинаю именем Бога, живого и великого, Отца, Сына и Святого Духа, явись бесшумно и не издавай зловония, дабы ответить мне громким и внятным голосом на все, о чем я спрошу тебя! Иначе я заставлю тебя могуществом великого Адоная, Элохима, Ариэля, Иеговы, Тетра, Гра, Матона и других высших духов, что принудят тебя повиноваться даже против твой воли. Явись!

Габриель замер на своем ложе, вспомнив вдруг, как забыл упомянуть, чтобы его демон не вонял. И как долго потом вдыхал эту вонь. Ему вдруг стало смешно, и он засмеялся, будто сошел с ума, безумным, каким-то не свойственным ему смехом. Тут граф вскинул руки, и Габриель увидел, как на каком-то возвышении появилась Магдалена. Она была одета во что-то белое и совершенно прозрачное, волосы струились по ее телу, а на груди пылал алым талисман. Она тоже подняла руки, и нагота ее совсем не волновала. Габриель же дернулся в путах, потому что все эти мужчины, что собрались тут, могли видеть ее наготу, и демон, что скоро явится, он в этом не сомневался, тоже мог ее видеть.

— Покорись мне, Люцифер, или тебя ждут вечные муки, благодаря силе моего жезла! — закричал что есть мочи граф, а Магдалена стала раскачиваться из стороны в сторону, будто ее, как траву, колыхал ветер.

Где-то послышалась барабанная дробь. Габриель замер, сжав руки в кулаки. Его трясло от ужаса, и он понимал, что вряд ли граф решился вызвать князя всех демонов просто так. Что он задумал? И почему Магдалена ни разу не взглянула на него, Габриеля? Что они сделают с ней и с ним?

Вдруг луна потемнела, будто кто-то задул ее, как свечу. И все свечи, что были в комнате, тоже погасли, кроме тех, что были перед графом де Мон-Меркури. Завыл ветер, обдав лицо Габриеля жаром пустыни. Он вжался в свое ложе, будто мог спрятаться в нем от того, что теперь стало неизбежным. По комнате разнесся стон ужаса, люди попадали на колени, а Габриель смотрел только на Магдалену, которая белым пятном замерла на своем возвышении. Тут луна снова появилась в дыре в крыше, осветив комнату, и Габиель понял, что она просто не минуту скрылась за облаком. В зале была полная тишина, и повернув голову Габриель увидел того, кого так желал призвать граф.

* Ритуал, молитвы и заклинания взяты почти без изменений из гримуара «Красный дракон».

Перед кругом, в котором прятался граф, к его чести сохранивший достоинство, стоял высокий тонкий человек с темными волосами до плеч. На нем был черный плащ, скрывающий его полностью, и серебряная цепь, вившаяся вокруг шеи и больше похожая на кандалы. Он стоял, опустив голову, и вся его фигура выражала полное спокойствие и какую-то покорность, совершенно не сочетающуюся с именем мятежного ангела.

— Я здесь, Адольф, почему ты нарушил мой покой? — голос демона был тихим и почтительным, будто он стоял перед отцом и готов был выполнить любой его приказ, — убери палку, я и так пришел.

Граф, стоявший, вцепившись в рогатину мертвой хваткой, казалось, расслабился.

— Поклянись, что выполнишь то, что я желаю! — голос графа был хриплым, но уверенным.

— Убери палку и скажи, чего ты желаешь. И помни, что у меня тоже есть условия.

— Каковы твои условия?

Была такая тишина, что Габриелю показалось, будто в комнате никого нет. Даже дыхание людей куда-то исчезло. Кто-то лежал на полу, сжимая руками голову, кто-то стоял, замерев и уставившись на князя демонов.

— Я дам тебе все, что ты пожелаешь, если через пятьдесят и пять лет ты вручишь мне себя, свое тело и свою душу, чтобы я делал с ними все, что пожелаю, — был ответ.

Рука графа дрожала, когда он медленно опустил рогатину.

— Я желаю отдать свою дочь тебе в жены по ее доброй воле, и получить твоего сына, как своего наследника. Я желаю, чтобы я всегда стоял у трона твоего сына, и до того момента, как ты заберешь к себе мое тело и мою душу, был царем над всеми царями мира! И я желаю познать тайны бытия, чтобы постичь тайны Великого Делания!

Демон поднял голову. Его лицо было красиво какой-то пронзительной красотой. Бледный, почти серый оттенок кожи, ярко контрастировал с иссиня черными волосами, а огромные прекрасные глаза были настолько светлы, словно сияли серебром.

— Ты знаешь, что мой сын разорвет чрево твоей дочери, и она погибнет в муках? — демон поднял тонкие брови и губы его перекосила жесткая усмешка, — ты знаешь, что ребенка могу зачать только на ложе ее бывшего любовника, чье сердце я вырву из еще теплящегося жизнью тела? Ты готов видеть, как дочь твоя будет сходить с ума, одержимая безумием и видениями ада все время, что будет носить мое дитя?