– Ну что, господин Дэвис, – прошептала она, замирая напротив. Голос ее дрожал, словно хрустальный колокольчик, задетый ветром. – Готовы услышать приговор?

Он взял ее руки – теплые, трепетные, словно пойманные птицы. Вспомнил, как эти пальцы вчера лихорадочно перебирали свадебные заметки, а сегодня утром оставили ему ту самую записку-признание. Его большие ладони бережно укрыли ее миниатюрные кисти.

– Это не приговор, – ответил он, и его баритон, обычно такой уверенный, слегка дрогнул, как натянутая струна. – Это – помилование. Это – начало вечности, которая последует за словом "да".

Клятвы рождались из сердца, без единой бумажки, спонтанно, прерываясь от волнения, смеясь сквозь слезы.

– Обещаю… – Вася запнулась, комок подкатил к горлу, перекрывая дыхание. – Обещаю оставлять тебе смешные записки на холодильнике, даже когда мы будем старыми и седыми. И… – она всхлипнула, – и всегда целовать тебя по утрам, даже если буду смертельно опаздывать на работу.

Алекс провел большим пальцем по ее ладони, словно стирая невидимые чернила сомнений.

– А я обещаю… – он на мгновение задумался, тонул в глубине ее глаз, – …всегда находить твои потерянные сережки под кроватью. И быть тем самым плечом, в которое ты сможешь плакать над самыми глупыми мелодрамами.

Когда они обменялись кольцами, металл был согрет теплом их тел и надежд. Хрустальный перезвон бокалов коснулся сердец, и кто-то не выдержал, восторженно выкрикнув: "Горько!" – растягивая "о" так, что эхо гулко отразилось от стен зала.

И тогда все взорвалось бурей: овациями, смехом, звоном хрусталя. Гости повскакивали со своих мест, осыпая их дождем из лепестков роз, которые запутывались в волосах Васи, цеплялись за лацканы пиджака Алекса.

А где-то в тени всеобщего ликования, словно молчаливый страж, возвышался величественный шестиярусный торт. Шоколадная глазурь стекала томными бархатными волнами, а между ярусами прятались тонкие нити карамели – точь-в-точь как в том их первом совместном десерте, приготовленном в дождливую субботу два года назад.

Как и было обещано.

И когда настал миг разрезать торт, Алекс не сдержался – он украдкой провел пальцем по шоколадному бортику и оставил сладкий поцелуй на кончике носа Васи.

– Это месть за утренние пытки будильником! – рассмеялся он, а она в ответ игриво обмазала его щеку кремом, и зал вновь взорвался взрывом смеха и аплодисментов.

И в этот момент стало совершенно ясно – их сказка только начинается. А все самое сладкое еще впереди.

Шампанское искрилось золотым дождем, переполняя бокалы, и звонкий смех гостей сплетался с пульсирующими ритмами музыки в единый опьяняющий вальс. Алекс, отстранившись от этого праздничного вихря, стоял у витражного окна, за которым вспыхивали огни вечернего города, и смотрел на веселье сквозь мутную призму недопитого бокала. Внезапно спины коснулось знакомое тепло, а тонкие пальцы обвились вокруг талии.

— Убежим? — прошептала Вася, и ее горячее дыхание опалило ухо. Взгляд скользнул к неприметной двери запасного выхода, притаившейся за тяжелыми портьерами.

Он оставил бокал на холодном мраморном подоконнике, где влага рисовала причудливые морозные узоры:

— А как же наши достопочтенные гости?

— Пусть доедают канапе без нас, — отмахнулась Вася, переступая с ноги на ногу в изящных туфлях, явно моливших о пощаде. В глазах плескалась искра озорства, та самая, что покорила его с первой встречи.

Они проскользнули в полумрак служебного коридора, и Вася резко остановилась, прижав ладони к его груди. Сквозь тонкий шелк рубашки Алекс ощутил учащенное биение ее сердца, эхом отзывающееся в его собственном.

— Ты понимаешь, — выдохнула она, — что теперь мы связаны навсегда? Неразрывно? Без права на отступление?

Он притянул ее ближе, чувствуя каждый изгиб тела сквозь струящийся шелк платья:

— Я понял это в тот миг, когда ты закатила бурю из-за оттенка салфеток. "Не бирюзовые, а аквамариновые, Алекс!" — передразнил он, невесомо целуя ее в кончик носа.

Где-то в глубине здания настойчиво надрывался ее телефон – вероятно, паникующий свадебный распорядитель уже поднял на уши всю обслугу в поисках сбежавших молодоженов.

— Может, вернемся? — притворно-невинно спросил Алекс, касаясь губами ее виска и вдыхая волнующий аромат волос – коктейль из дорогих духов и чего-то неуловимо-васиного.

В ответ она потянулась к нему, легонько стирая подушечкой пальца следы помады с его губ:

— Еще пять минут… только наших.

Внезапно в коридоре тревожно замигал свет, предупреждая о чьем-то приближении. Они обменялись взглядами – и в следующее мгновение сорвались с места, давясь смехом, словно школьники, сбежавшие с уроков.

Черный лимузин, отполированный до зеркального блеска, терпеливо ждал у служебного входа. Водитель, старый друг Алекса, понимающе ухмыльнулся, глядя на них в зеркало заднего вида:

— Куда путь держим, новобрачные?

Алекс посмотрел на Васю, которая уже сбросила ненавистные туфли и торопливо заплетала растрепавшиеся волосы в небрежный хвост, выпуская на свободу золотистые непокорные пряди.

— Просто вперед, — ответил он, прижимая к себе жену. — Куда глаза глядят. Куда угодно.

Машина плавно тронулась, унося их прочь от слепящих софитов, назойливой музыки и сотен любопытных глаз, жаждущих продолжения банкета. Впереди была только ночь – темная, манящая, неизведанная. Их ночь. Их начало.

Их настоящее "навсегда", которое, как оказалось, пахло дорогим парфюмом, ускользающим ароматом шампанского и пьянящим предвкушением свободы.

Лимузин, словно тень, прочертил мокрый асфальт, шепнув шинами по алой ковровой дорожке, расстеленной, как символ страсти, у подножия величественного "Метрополя". Хрустальное кружево люстр, отражаясь в глянце кузова, создавало иллюзию танцующих звезд, предвкушение волшебной ночи. Алекс, опережая чопорного швейцара в ливрее, распахнул массивную дверцу и, словно опасаясь разрушить хрупкое видение, подхватил Васю на руки – невесомо, как перышко, но с той трепетной бережностью, с какой хранят бесценную реликвию.

— Традиция! – его голос, сорвавшийся от переполнявших чувств, прозвучал хрипло. Вася, ощущая жар смущения на щеках, попыталась протестовать, но объятия лишь сильнее стиснули ее. В этот миг он боялся, что ослабь он хватку, это эфемерное волшебство развеется, как дымка.

Лифт с зеркальными стенами, словно кулисы, стал их первым интимным убежищем в этот вечер. Заветная бутылка "Дома Периньон" в посеребренном объятии льда терпеливо ждала своего часа в номере, но Алекс больше не мог обуздать терзавшее его нетерпение. Прижав ее к холодной поверхности, он осыпал ее лицо жадными поцелуями, словно утоляя многолетнюю жажду, а затем нашел ее губы – сладкие, с дурманящим привкусом дорогой помады и шампанского. Его руки, скользя по ее талии, обжигали кожу даже сквозь шелк платья, спускаясь к волнующим изгибам бедер.