"Непременно заметит," – прошептала она, трепетно поправляя уголок подушки. Кончики пальцев покалывало озорное волнение, словно она вновь превратилась в ту робкую девчонку, впервые оставившую ему послание на зеркале ванной.

Кухня дышала ароматом корицы и свежесмолотого кофе – она отыскала редкий сорт, заставлявший его блаженно прикрывать глаза от удовольствия. В шкафчике стройными рядами выстроились стеклянные баночки со специями, каждая на своем месте – никаких больше ворчливых тирад о "хаосе, пожирающем вселенную".

Вася коснулась пожелтевшего уголка фоторамки, в которой хранились два помятых билета. Памятная дата четко отпечаталась в ее сознании – тот волшебный вечер, когда его рука впервые нечаянно коснулась ее руки в полумраке кинозала, рождая электрический разряд между ними.

Улыбка сама собой расцвела на губах, согретая теплым воспоминанием. Она закрыла глаза, рисуя в воображении его реакцию: удивленно взметнувшиеся брови, когда он окинет взглядом новые полки; лучики морщинок вокруг глаз, когда он заметит небесную россыпь на пододеяльнике; нежные объятия сзади, обжигающий шею шепот…

За окном прошелестели шины проезжающего такси, и сердце Васи на мгновение замерло, обманутое надеждой. Но нет, еще не время.

Она поймала себя на нервном переминании с ноги на ногу, словно школьница перед первым свиданием. "Ну что за глупости," – пробормотала она, но предательская улыбка тут же вернулась на лицо.

Скоро. Совсем скоро он вернется.

И этот миг – когда его глаза вспыхнут узнаванием каждой детали, когда он почувствует всю любовь, вложенную в эти маленькие знаки внимания – станет их личным, сокровенным таинством.

Вася выровняла последнюю подушку и выключила верхний свет, оставив в спальне лишь призрачное сияние ночника в форме луны – еще одного безмолвного признания.

Завтра. Всего один хрупкий день.

И ожидание уже превратилось в нестерпимое томление.

Конференц-зал в стеклянном чреве небоскреба Сити был пронизан холодом, словно операционная. Алекс машинально поправил манжету идеально выглаженной рубашки, ощущая на себе давящую тяжесть взглядов совета директоров. За панорамным окном мерцала мозаика огней ночного Лондона, но внутри царила звенящая тишина, предвещающая бурю.

10:00 AM.

— Господин Дэвис, — голос главы совета директоров, сэра Джеймса Колтрейна, прозвучал сухо и отрывисто, словно скрип старинного пергамента. Он откинулся в кожаном кресле, и его тень зловеще легла на стол. — Ваши прогнозы по азиатскому рынку представляются нам… чрезмерно оптимистичными, если не сказать, рискованными.

Алекс медленно поднялся, выпрямляясь во весь рост. Луч проектора высветил на экране слайды с цифрами – четкими, выверенными до сотой доли процента, бескомпромиссными в своей убедительности.

— Сэр Джеймс, — произнес он ровным, приглушенным тоном, заставляя каждый звук в комнате казаться оглушительным, — это не прогнозы. Это констатация фактов, подтвержденная реальностью.

Легким щелчком презентера он сменил слайд. Графики взмыли вверх, демонстрируя ошеломляющий рост.

— За последний квартал наша доля на рынке увеличилась на семнадцать процентов. Конкуренты безнадежно отстают. И знаете, почему?

Он выдержал драматическую паузу, давая словам время проникнуть в сознание каждого присутствующего.

— Потому что мы осмеливаемся рисковать. Потому что мы видим возможности там, где другие видят лишь угрозы.

В дальнем углу заложило горло финансовому директору – высокому, худощавому мужчине с лицом надменного и недовольного бульдога.

— Риск – это не стратегия, Дэвис. Это безрассудство.

На губах Алекса появилась едва заметная, хищная улыбка.

— Согласен. Стратегия – это умение контролировать риск, направлять его в нужное русло и извлекать из него максимальную выгоду.

Он сделал шаг вперед, и его тень, словно предупреждение, накрыла часть стола переговоров.

— Вы хотите стабильности? Она у вас есть. — Еще один щелчок. На экране появился слайд, демонстрирующий стагнацию рынка. — Но если мы упустим этот беспрецедентный шанс, то уже через год нам придется отчаянно догонять ушедший вперед поезд. А догонять, как известно, всегда обходится в разы дороже.

Сэр Джеймс обменялся долгими, красноречивыми взглядами с коллегами. В воздухе повисла плотная, осязаемая тишина. Напряжение можно было резать ножом.

Алекс использовал паузу, как опытный шахматист.

— Я предлагаю не слепой прыжок в пропасть. Я предлагаю тщательно просчитанный, взвешенный риск, основанный на глубоком анализе и понимании тенденций рынка. — Он небрежно бросил на стол толстую папку. — Здесь представлены все детали. Возьмите двадцать четыре часа на размышление. Но помните – рынок не ждет. Время – деньги, господа. И мы теряем их с каждой минутой промедления.

11:30 AM.

Когда Алекс вышел из зала заседаний, его телефон в кармане пиджака бесшумно завибрировал. На экране высветилось сообщение от Васи:

"Люблю. Скучаю."

Он невольно улыбнулся, глядя на приложенную фотографию его рыжеволосой красавицы, мило ему улыбающейся.

После встречи, пока его водитель лавировал в хитросплетениях лондонского трафика, взгляд Алекса случайно зацепился за витрину крохотного антикварного магазинчика в переулке Ковент-Гардена. Среди потемневших от времени часов и чопорных фарфоровых статуэток, словно притаившаяся звезда, мерцало нечто особенное.

— Остановите здесь, — бросил он водителю, повинуясь внезапному порыву.

Дверь магазина приветливо звякнула колокольчиком, впуская в святилище старины. Здесь властвовал аромат воска, пыльных фолиантов и чего-то щемяще знакомого, словно отголосок детства, проведенного в бабушкином доме.

— Могу ли я вам помочь? — прозвучал тихий голос, и из полумрака возникла фигура пожилого джентльмена, вперившего взгляд из-под старомодных очков-пенсне.

— Это… — Алекс кивнул в сторону витрины. — Что это за вещица?

Улыбка тронула губы антиквара, когда он бережно извлек из-под стекла небольшой предмет.

— Исключительная редкость. Карманный планетарий, 1892 год.

В его ладонях покоилась изящная бронзовая сфера, испещренная тончайшей гравировкой созвездий. Стоило лишь повернуть крошечный рычажок, и внутри вспыхивали мерцающие огоньки, воссоздавая картину ночного неба.

— Видите ли, — прошептал антиквар, словно делясь сокровенной тайной, — это был подарок астронома Эдвина Хаббла своей невесте. Единственный в своем роде.