— Не замёрзли гулять? — спросила Дина и опять заулыбалась.

      — Не-а. Артёма уши большие греют, а я тепло оделся.

      И она вдруг так засмеялась, смущённо закрыла лицо руками и замахала мне, мол, молодец, молодец, пошутил над ним, так ему и надо.

      — Меня Инна зовут, — представилась Динина мама, пожилая низкая женщина с короткой седой стрижкой, глянула на меня и улыбнулась и дочке волосы на голове поправила.

      — Я Витя. Я помню, мы с Артёмом года два назад где-то к вам заходили, лекарства заносили.

      — Да, да, — заулыбалась она. — Вы с ним тогда уже подружились, да?

      — Мгм. А вы с ним не родственники вроде, да?

      Тётя Инна склонилась надо мной и сказала чуть ли не на ухо, чтобы перекричать радостные громкие голоса нашего застолья:

      — Я с Артёмкиной бабушкой в соседнем подъезде жила всё детство, в одну школу ходили, весь двор в страхе держали, за мальчишками бегали.

      И засмеялась, а потом продолжила:

      — Маму его нянчила в детстве, я у неё в садике воспитательницей работала. А Артём всё детство с Диной играл.

      — До сих пор играем! — вмешался Артём с набитым ртом и посмотрел на Дину. — Да, Дин?

      — Играем, да! — ответила она и снова засмеялась, чуть вилку из рук не выронила.

      — Сестрёнка моя единственная, — добавил Артём.

      Дина посмотрела на нас с ним и сказала:

      — Чего уж говоришь, сестрёнка, ага. Мы замуж хотели выйти, помнишь, Артём?

      — Помню, — Тёмка усмехнулся и покосился на меня.

      — И почему не женились? — я спросил её.

      Дина сказала:

      — Меня тогда в Москву вызвали, я солисткой работала у «Ранеток» в группе. Всё, не могла замуж, работать надо было, альбомы записывать.

      Она вдруг зависла бегающим улыбающимся взглядом. То на меня, то на Тёмку смотрела, и чем больше смотрела, тем сильнее улыбалась, будто уже сама не могла выдержать свою забавную выдумку.

      — Ладно, ешь давай, — велела мама, волосы ей поправила и протянула тарталетку с икрой.

      — А Дине сколько лет? — я спросил тётю Инну.

      — Двадцать пять уже, — она ответила мне.

      Я вдруг посмотрел на Артёма ошарашенными глазами, а он пожал плечами и продолжил вилкой греметь в тарелке с салатом.

      Я почему-то подумал, что Дине лет шестнадцать, не больше. А уж рост её: метр шестьдесят, может, шестьдесят пять. Вспомнил вдруг, что Артём мне рассказывал как-то про её болезнь, только я не знал, была ли с ней связана её молодая, совсем не по возрасту, внешность.

      Мама Артёма потянулась к нам через весь стол и спросила:

      — Вить, у вас дома нормально там всё, стол накрыли, всё приготовили?

      — Всё хорошо, Елена Алексеевна, да, накрыли, — ответил я.

      И Тёмка вмешался:

      — Только зачем, не знаю, мы сейчас тут всё равно нажрёмся.

      — Ну и ладно, — сказала его мама. — Зато Стас хоть с Олегом поедят, да? Заходили к вам уже?

      — Заходили, заходили, — ответил я и снова хитро покосился на Тёмку.

      — Вы только уж не пейте с ним, ладно, Витенька? — попросила меня его мама. — Ему нельзя, и тебе тоже не надо, для сердца вредно, ладно?

      — Ладно, — я кивнул и довольно заулыбался, про шампанское ей рассказывать не стал, всё равно она не про него говорила, а про водку или ещё чего покрепче.

      Гости сидели вдоль старой советской стенки, покрытой блестящим лаком. Где-то в самой её глубине стоял музыкальный центр «Aiwa». А рядышком стопки с дисками аккуратно высились, я сощурился и разглядел там Михаила Круга, Шуфутинского, Тёмкин любимый «Фактор-2», «Кино», Цоя, стандартный набор верхнекамского шестидесятилетнего мужика.

      А рядом Тёмкина фотография стояла, где он был такой весь нарядный, как рыцарь какой-то или граф. У меня тоже такие фотки дома были, с садика ещё остались. Фотографы тогда гастролировали по району и сдирали по двести рублей на рыло за всю эту прелесть. И ведь тогда, помню, родителям жалко было деньги такие отдавать за какую-то фотографию, а сейчас смотрю и понимаю, что за такие воспоминания и тысячу вывалить не грех. Не было бы их сейчас, что бы в рамочку на стенку ставили, на кого бы тогда любовались?

      — Витенька, ешь давай, чего сидишь? — заботливо спросила меня его бабушка. — Положить тебе чего?

      — Да я сам, спасибо.

      Глаза разбежались от пёстрого вида домашнего застолья: золотистая картошка, такая тёплая-тёплая и пряная, будто взгляд обжечь можно от одного лишь пушистого пара. Яркая россыпь салатов - шуба, зимний, крабовый, оливье. Колбасы разные сверкали жирными пятнами в ярком свете люстры, оливки и маслины барахтались в мисках с мутной водицей, масляные грибы переливались в тарелке с лучком рядом с кусочками селёдки и красной рыбы.

      И в самом-самом центре, словно крепкие нерушимые башни, мерцали прозрачным стеклом бутылки ещё не открытой водки с позолоченной надписью и берёзками на этикетке. Стояли посреди стола, будто его весь и накрыли только ради них, расставили вокруг еду, словно подношения этим всеми почитаемым сорокаградусным божествам. И я так раздосадованно выдохнул и расстроился от одной лишь мысли – с чего же начать-то?