К сожалению, полезной информации для выживания на необитаемом острове, Николай для себя не нашел, так как Робинзон оказался на тропическом острове. И, кроме того, в его распоряжении были все необходимые вещи, которые он спас с разбитого корабля.

Вздохнув, Николай отложил Робинзона в сторону и предался размышлениям. Он не сомневался, что остров обязательно появится на пути корабля, и он, Николай, на этот остров обязательно сбежит с помощью  водной стихии и своего статуса. Единственная проблема — запертая дверь, которую, во-первых, нечем сломать, а даже, если бы и было чем, то делать этого не стоит, так как грохот привлечет внимание экипажа корабля.

— «А не попросить ли мне Энди сделать это?» — мелькнула озорная мысль. — «Он, наверняка, мою просьбу исполнит, только как ее передать? Кричать через дверь нет смысла, так как Энди проходит по коридору только с сопровождающим»…

— «А если…? Я же общаюсь с капитаном Неустроевым без канала телефонной связи и, молча, то есть при помощи телепатии. А может быть, и Энди обладает такой способностью? А здесь, на воде, и она должна помочь. И почему бы мне не попробовать?»

И Николай, сначала попросив водичку помочь, представил перед собой образ Энди, и начал мысленно передавать ему то, что он от него хочет и повторил это еще раз, и еще. И совершенно неожиданно ему показалось, что Энди его информацию принял. Конечно, это было не так, как происходило при общении с капитаном, но в том, что Энди информацию принял, Николай был уверен.

Между тем, за всеми этими делами, подошло время обеда, который Николай с удовольствием скушал, а потом улегся на кровать, вспомнив тихий послеобеденный час в госпитале. Читать Робинзона Крузо было не интересно, и он отдал предпочтение Тому Сойеру, и даже немножко подремал.

Встав с кровати, он первым делом подошел к иллюминатору. Кроме водного простора, покрытого довольно большими волнами, ничего не было видно, но Николай исхитрился, и, чуть не вывернув себе шею, умудрился посмотреть в сторону движения корабля и заметил на самом горизонте появляющийся остров. Наверное, моряки в таких случаях кричат «земля», но Николай ничего кричать не стал, подумав, что сон продолжает сбываться и ему пора действовать.

Он прошел в санузел, умылся и, не вытираясь, положил ладонь правой руки на знак «В» на своей левой руке, и затем, молча, и только мысленно начал свое обращение к водным стихиям: «Воды морские, цари морские и обитатели морские, сделайте, пожалуйста, так, чтобы этот корабль затормозился вблизи этого острова, и не мог двигаться до тех пор, пока не наступит темнота, чтобы я смог благополучно добраться до этого острова. Прошу вас, не откажите в моей просьбе!»

И только теперь он сообразил, что фраза «прошу вас не отказать в моей просьбе», которую его когда-то заставили приписать к заявлению, пришла из глубокой древности, когда люди молились неведомым богам.

Все что он мог сделать, он уже сделал и поэтому со спокойной душой вернулся к приключениям Тома Сойера. Прошло минут пятнадцать, в течение которых ничего не менялось, но когда в очередной раз Николай встал и подошел к иллюминатору, он почувствовал, как его немного наклонило в сторону движения, как это бывает при торможении трамвая. Еще он почувствовал, как значительно увеличилась вибрация корабля, как взревел главный двигатель крейсера, а затем совсем остановился, и наступила полная тишина.

Не было никаких сомнений в том, что корабль теряет ход, и Николай снова занял свой наблюдательный пост возле двери. По коридору начали бегать матросы, на ходу обмениваясь новостями. Из их разговоров Николай понял, что крейсер наткнулся на сорванную с креплений стальную противолодочную сеть, скорее всего, японскую, которую намотало то ли на винт, то ли на оба винта, и теперь предстоит огромная работа по ликвидации этой сети. Матросы хвалили командира крейсера, который добился того, что в составе экипажа имеются водолазы с необходимым оборудованием, а в противном случае пришлось бы вызывать помощь, а ветер крепчает, и в таких условиях крейсер становится игрушкой водной стихии.

Послушав еще некоторое время, Николай узнал, что ветер сносит крейсер к острову, возле которого имеется множество опасных рифов, и командир дал приказ ставить плавучие якоря, чем теперь и занимается экипаж крейсера. — «Ну и славненько!» — подумал Николай. — «Можете особо не торопиться с якорями, чем ближе будем, тем лучше! Для меня, по крайней мере».

Работы по удалению коварной японской сети продолжались до самого вечера и пробный пуск главного двигателя и проворот винтов выполнили в сумерках, а плавучие якоря поднимали уже при свете прожекторов.

И, наконец, погасли прожектора, перестали визжать лебедки, прекратился топот моряков по коридору, стюард убрал посуду после ужина, а крейсер начал движение малым ходом. Теперь оставалось только ждать, пока американского летчика не поведут в туалет, и Николай еще раз, на всякий случай, подал летчику сигнал, чтобы он открыл  защелку на его двери.

Затем Николай внимательно осмотрел свою каюту, в надежде найти и прихватить с собой какие-нибудь самые необходимые предметы. В небольшом настенном шкафчике, который оказался баром с напитками, он положил глаз на небольшой, складной ножичек предназначенный, по-видимому, для обрезки сигар. Длина лезвия этого ножичка не превышала пяти сантиметров, но, тем не менее, у него было хорошее, острое лезвие, которое может ему пригодиться. И еще он решил прихватить обнаруженную там пачку галет, бутылку кока-колы и бензиновую зажигалку, полагая, что это не будет являться воровством, так как его самого, можно сказать, своровали.

Движение Энди по коридору Николай услышал еще издалека. Энди бранил качку, дурацкий крейсер и идиотов, конструкторов корабля, которые не удосужились предусмотреть перила в коридоре. — Когда я вернусь на родину, — громко провозгласил Энди, — я отправлюсь к нашему президенту, и посоветую ему, чтобы на таких кораблях предусматривали перила.

— Но ведь это военный корабль, сэр, — ответил сопровождающий, — его экипаж состоит из опытных моряков, им не нужны перила, и здесь не место для пассажиров.

— Но ведь я пассажир, и, возможно, могут быть другие, —  противоречил ему Энди, — и для меня все должно быть предусмотрено, и еще раз умоляю, не надо меня поддерживать.

— Но я опасаюсь, сэр, что вы упадете и разобьетесь.

— Подумаешь, упаду, я с неба падал и не разбился, а ты, парень, с неба падал!?

— Нет, сэр, я с неба не падал.

— Ну, тогда помалкивай и не надо меня держать.

— Есть, сэр, я не буду!

Когда Энди дошел до двери каюты Николая, он споткнулся и упал, грохнувшись о дверь и громко вскрикнув: — Черт побери!

Если бы Николай внимательно не прислушивался, то за этим шумом он бы не различил щелчка открытой защелки, а сопровождающий Энди человек этого, конечно, не заметил. И еще Николай отметил, как в щель между дверью и полом пролетел клочок бумаги. Это была записка, написанная между строк на вырванном из книги листочке:

«Ник, когда вчера вас усыпили и заперли, я стал возмущаться и меня тоже заперли. Сегодня ко мне пришла мысль, что я должен попытаться открыть задвижку на двери  каюты, в которой вас держат. И я это сделаю, когда стемнеет. Правда, я не знаю — каким образом вы сможете использовать эту свободу. Рядом с вашей дверью, справа — выход на трапы, ведущие на верхнюю палубу. Но вам, в одиночку, со спасательной шлюпкой будет не справиться. Да поможет вам Бог! Ваш друг Энди».

Энди прошел назад, в свою каюту, как всегда, чертыхаясь на ходу. Экипаж крейсера проверил задний ход, ход вперед, сначала малый, затем полный, попробовал маневрировать и, убедившись, что все в порядке, крейсер продолжил движение по своему маршруту, набирая ход. Шаги и беготня в коридоре прекратились, и Николай решил, что до утра к нему никто уже не придет, и он может начинать действовать.

Прежде всего, он взял американское «вечное перо», лежащее в специальном углублении на столе и сделал то, о чем его просил недавний визави, то есть, заполнил Заявление о предоставлении гражданства США и Расписку о получении денег. Вот только, вместо имени и своей росписи он, красивым почерком, написал в каждом экземпляре короткое русское ругательное слово, представив реакцию собеседника.