— Да, есть, вот смотри, княже! (Николай стал обращаться к нему на «ты», помня, что в древности на «вы» шли против врагов). Вот здесь, у меня на руке особый знак, изображающий воду, только ты его увидеть на сможешь, так как это дозволено только самому Богу и таким же Стражам, как я.

— Что ты мне голову морочишь! — возмутился князь, — на, посмотри, у меня таких знаков полно, — и князь поднес к лицу Николая свой внушительный кулак.

— Это не все княже, — невозмутимо продолжил Николай, — вот у меня идентификационный жетон, мне выдал его Всевышний, и через него он знает, где каждый из нас, Стражей, находится.

Князь взял жетон, который Николай достал из кармана. — Интересная штука, — промолвил он, — явно, что не наш кузнец сковал. А как ты его получил, был на небеси?

— Нет, княже, не был. Просто мне сказали — раскрыть ладонь и этот жетон оказался в ней. Он был еще горячий, я подумал, что Бог их на сковородке печет.

— Да, интересный ты парень, — пробормотал князь, — говоришь, что страж,  повелитель вод. Сейчас проверим. Слышь, Прохор! — обратился он к дружиннику, — а что у тебя в крынке.

— Квас, княже.

— Ну-ка, давай его сюда! Если ты повелитель, парень, сделай так, чтобы квас из крынки выплеснулся.

— Вообще-то, это не вода, — хмыкнул Николай, — но попробовать можно. Он наложил правую руку на знак «В», и в своем разуме попросил квас выплеснуться.

— Вот же черт! — выругался князь, вытирая лицо рукавом, — а квасок хорош! А меня-то ты зачем окатил?

— Ты же сам попросил, княже, я не причем, — ответил Николай.

— Ну, ладно, убедил, а теперь говори — какое ко мне дело?

— Княже, Всевышнему не понравилось, что из-за водной стихии, которую он создал на заливном лугу, убивают людей, его подданных, его рабов, мы все его рабы, вот он и отправил меня сюда разобраться.

— Всего-то и делов? — изумился князь, — да это же пустое дело, просто забава, подумаешь, двумя холопами меньше, а у петровских — тремя, мы им крепко поддали. И как же ты собираешься разбираться, парень, и скажи, как тебя зовут?

— Да очень просто, измерю ваш заливной луг, разделю его пополам, половину — вам, половину — петровским. А зовут меня Николай, можно проще — Никола.

— И как же ты, Никола, его собираешься измерить и разделить?

— Да уж справлюсь, не беспокойся, княже, мы этому обучены.

— Ну, давай, попробуй! — отозвался князь, а Николай подумал, что князь, наверняка, найдет повод для другой междоусобицы.

— Я займусь этим завтра, княже, — продолжил Николай, — сегодня я очень устал, а ты  только выдели мне в помощь отроков вместе с твоим сыном Василием. И у меня есть просьба, княже. Меня по пути сюда обобрали нехорошие люди, чуть не убили и отобрали все припасы, твой сын в курсе, и я теперь гол, как сокол, ничего не осталось. Можно ли как-то решить с моим пропитанием, и определить меня на постой?

— Можно, все решим, только ты не серчай, я тебя пока в свои покои не допущу, пока окончательно не пойму твоих замыслов. Давай, я тебя в людскую определю.

— Нет, спасибо! — ответил Николай, — мне бы чего-нибудь попроще, куда-нибудь на сеновал, сейчас, летом на сеновале самая благодать.

— Добро! — согласился князь, — пойдем со мной, только княжеская еда пока не готова и тебя покормят в людской, а потом я тебя определю к какой-нибудь вдове на постой.

По дороге князь начал выспрашивать у Николая про узкоглазых людей, про то, как они его схватили и чего хотели добиться. Николай вкратце ответил на его вопросы, примерно так, как объяснял детям и еще показал свою ополовиненную шапку, пояснив, что злой узкоглазый человек хотел отрубить ему голову, да Всевышний удар отвел в сторону.

— Да, знатный был клинок, — прокомментировал князь, осмотрев шапку.

— Очень острый, — подтвердил Николай, — не то, что секиры у твоих дружинников.

— Ты моих дружинников не трогай, не твое дело! — неожиданно рассердился князь.

— Да это я так, к слову пришлось, не со зла, а все подробности про этих извергов я тебе расскажу потом, когда отдохну.

После сытного, но, почти остывшего обеда, состоящего из щей, каши и кружки кваса, княжеский сын Василий повел Николая, чтобы определить его на постой.

Вдова, проворная женщина, лет тридцати с небольшим, за юбку которой цеплялись малыши «мал мала меньше», засуетилась и попыталась затащить Николая в избу, пообещав устроить ему лежанку.

Николая от такого сервиса категорически отказался,  заметив, что на небольшой площади и без него размещается много людей, да еще и опасаясь возможных домашних насекомых. — Ты меня, хозяюшка, определи на сеновал, и скажи, как тебя зовут?

— Зовут меня Лушкой, а сена, батюшко, давно уж нет, слава богу, сейчас коровка травкой питается.

— Значит, Лукерья, а сена мне не надо, мне и так сойдет, я бывший солдат, ко всему привычен.

— Да какая я, батюшка, Лукерья, просто Лушка, — зарделась молодуха, — я же, чай, не боярыня, а раз ты хочешь на сеновал, я тебе сейчас все спроворю, солома еще осталось.

— Погоди, Лукерья, не торопись, — попросил ее Николай, — я сразу хочу тебе выложить все просьбы. Я, знаешь ли, попал в переплет, да так, что у меня все отняли, и из всего имущества меня остался только полушубок, но никаких харчей нет. Я не знаю, как долго я здесь пробуду, надеюсь, что быстро все сделаю, но, если застряну, сможешь как-нибудь меня прокормишь? А я тебе отработаю, чем смогу, я вижу, что у тебя тут мужской работы полным-полно.

— Прокормлю как-нибудь, не беспокойся, мне один лишний рот не помеха, и как тебя, батюшко, зовут?

— Николай, или Никола, как тебе удобнее, Лукерья.

Проворная хозяйка, Лукерья постаралась на славу, и Николай с удовольствием растянулся на набитом соломой матрасе. Здесь оказалась и импровизированная подушка, и одеяльце, да и свой полушубок Николай тоже затащил на сеновал. Он попытался связаться с капитаном Неустроевым, но ничего не получилось — капитан не отвечал, что Николая особо не огорчило, так как капитан предупредил, что связь будет неустойчивой. Ничего делать не хотелось, и, хотя солнце только начало клониться к закату, он задремал, и проснулся только утром следующего дня.

— «Господи, да я же на сеновале», — догадался Николай после долгих раздумий о месте своего нахождения и событиях вчерашнего дня. — «Каждый раз просыпаюсь на новом, непонятном месте». Он еще раз попытался связаться с капитаном Неустроевым, но опять без положительного результата.

Спустившись с сеновала, он с удивлением обнаружил, что его дожидается ватага вчерашних мальчишек, но первой к нему подскочила босоногая девчонка лет семи. — Дядька! — сказала она, смущаясь, — мамка велела тебе дать кашу, а сама она на покосе, пошли в избу.

— А ты, деточка, вынеси ее сюда, на солнышко, — попросил Николай и, кое-как умывшись из небольшой деревянной бочки, поел остывшей каши, запив квасом из глиняной кружки.

— Дядька с небеси, нас к тебе тятя послал, — заявил княжеский сын Василий, — чтобы мы тебе пособили.

— Да, ребятки, сейчас пойдем на ваш заливной луг, только нам для работы потребуются небольшой топорик, веревочки и что-то типа бумаги или картона, чтобы можно было делать заметки.

— Топорик я запросто стащу у тятьки, — вызвался вчерашний знакомый Фрол, — веревочки мамка прячет и не даст, а про то, что ты еще сказал, то нам неведомо.

Николай забрался на сеновал, взял ремешки, которыми он был связан, и они дружной компанией отправились в путь. По дороге Фрол забежал за топориком, а Василий рассказал, что сегодня с раннего утра мужики взялись косить заливной луг и, по указанию его отца, начали с краю, а теперь там уже должны работать бабы, чтобы разгребать для просушки скошенные валки травы.

Женщины работу уже закончили и встретились по дороге. Они двигались дружной компанией, держа деревянные грабли на плечах, и весело напевали. Да и как было не петь на этом празднике жизни, когда работа сделана, греет солнышко, лаская полевые цветы, и весело поют птицы.