От массивного, чернеющего медвежьей пастью камина веяло теплом, что отгоняло сырость. Она присела возле него, поворошила угли кочергой, дунула, и лицо ее вмиг озарилось багровыми отблесками. Отчего-то ей захотелось подольше поглядеть на огонь. Пламя будто проявляло тайные знаки, от которых воспоминания ее мало-помалу слетались к нему, как мотыльки.

Таинство. Черное солнце. Палетта. Тряпичник.

Аммия помнила тот чудовищный, поглощающий все и вся рев, что пронесся над Лысым холмом, будто ураган, помнила облаченных в черное фанатиков, покорно лишивших себя жизни, дабы свершилось нечто, задуманное их госпожой. Нечто, чего Аммия разуметь была не в силах. Сама она чувствовала себя вполне здоровой: руки, ноги на месте, ничего не болит, даже накатившая в тот день головная боль оставила ее.

Двери легко поддались. Она сошла по ступеням к коридору, такому громадному, что по нему могли проехать четверо всадников в ряд, не задевая друг друга. Вокруг стояла полнейшая тишина. Все в этом великаньем дворце словно забыли об ее существовании.

По начищенному до блеска, искрящемуся камню, которого на севере не знали, озираясь, как простушка, не видавшая ничего, кроме землянки, стада овец и выпасного луга, она зашагала мимо пузатых комодов и изящных столов с витыми ножками, на которых благоухали нежностью голубоватые, будто только что сорванные цветы в хрупких стеклянных вазах. Картины и гобелены в резных рамах украшали коридор на всем протяжении, подчеркивая непозволительную, безумную, волшебную роскошь. Дивные пейзажи, портреты выряженных в невиданные одежды мужей и девиц со строгими и надменными лицами, воины, закованные в зеркальную сталь, горделивые венценосные правители, что с помоста воздевали руки над толпой — от буйства красок у Аммии зарябило в глазах.

Посреди этого радужного соцветия особняком выделялось одно написанное углем полотно, сюжет которого показался ей знакомым. Изображена на нем была укрытая призрачным облачением костлявая нескладная фигура, что держала в руках какой-то сверток, больше всего походивший на замотанное в пеленки дитя. За спиной их вдаль простиралась утопающая во мраке не то земля, не то вода, подернутая волнами. Приглядевшись, Аммия сообразила, что весь задний фон представлял собой складки их странного савана. Голову человека — она не знала, мужчина это или женщина — окружал ореол света, не затронутый углем, а лица его не было видно совсем, отчего картина производила гнетущее впечатление. Аммия никак не могла вспомнить, где раньше видела подобное.

С трудом она оторвалась от холста и двинулась дальше.

Проход ветвился на четыре стороны, и глаза разбегались от того, сколько тут места и как всего много. Девушка решила заглянуть в одну из комнат и окаменела, воззрившись на целые шеренги высоченных шкафов, доверху набитых увесистыми фолиантами и свитками. Глаза ее загорелись. Она впорхнула было внутрь, но сзади вдруг вновь послышался чей-то голос.

Разом позабыв про книги, Аммия выскочила в коридор и двинулась на звук. Скоро она добрела до зала столь обширного, что не сразу ей хватило храбрости войти. Жердинка ощутила себя крохотным муравьем, что прополз под дверью и очутился в бесконечном большом и пугающем жилище исполинов-людей.

Мощные рельефные столбы подпирали арочный потолок, лишь контуры которого проступали во тьме. Зеркальный пол скорее походил на ледяную гладь реки и слепил глаза. По боковинам зала слабо светились выложенные разноцветным стеклом окна.

Здесь тоже царила пугающая тишь.

— Эй! Есть люди?!

Голос ее разнесся по залу и отозвался громким эхом, но ответа не было. Людей будто смыло приливной волной, не оставившей ни следа, ни пылинки, ни грязного пятна — всюду завладела ослепительная белизна и безжизненный мертвенный холод.

Аммия принялась рассуждать, куда же ее забросило. Богатейшим городом во все времена слыл Теим, что некогда стоял на пересечении множества торговых путей. Он уже много лет как превратился в пожранный чумой могильник, но, может, ее занесло в прошлое, в те времена, когда властители Теима были на пике могущества. Изысканное великолепие убранства, затейливый орнамент на золоченых рамах, незнакомые мотивы рисунков на коврах — всего этого нельзя было представить ни в Городе Тысячи Башен, ни в Сорне, ни в Приречье, ни тем более в Искре. И все же часто ли на юге стоит такой густой туман? Был бы с ней Феор…

Тут вдалеке у последней в ряду колонны показалась чья-то щуплая фигура. Сперва Аммия перетрусила и спряталась, но потом смекнула, что она лишь невесомая тень, и ничего ей не грозит. Она выглянула из-за колонны и сообразила, что это всего-навсего ее отражение в гигантском зеркале, вставленным в широкий дверной створ по центру зала, отчего он представлялся вдвое больше.

Подобных зеркал она еще не видала. Умельцы Дома Негаснущих Звезд могли прилично шлифовать и полировать бронзовые диски, но отражение в них выходило мутное и расплывчатое. А в этом произведении высокого искусства можно было разглядеть каждую деталь.

Зачарованная Аммия подошла поближе и вдруг замерла на месте. Двойник помахал ей. Аммия с изумлением покосилась на собственную опущенную руку, потом вновь перевела взгляд на зеркало. Ей не почудилось. Та, вторая Аммия, перестала повиноваться и повторять ее движения. Теперь жила собственной волей.

Худенькая светловолосая девушка с миловидным лицом, обряженная в точно такое же платье, что и на ней — с вышитыми красной нитью переплетающимися узорами на переднике, остановилась у самого края зеркала, не сводя с нее взгляд. Под густыми бровями сверкали прищуренные в улыбке любопытные темные глаза, тонкие губы на бледном вытянутом лице чуть приоткрыты. Это была она — Аммия, какой она себя знала.

— Здравствуй же, сестрица! Вот ты наконец и пришла, –лучезарно улыбаясь, произнесла девушка в отражении голосом веселым и звонким, будто воды горного озера.

— Кто ты? — осмелилась спросить настоящая Аммия, как только оцепенение спало.

— Разве ты не узнаешь меня? — хихикнул двойник.

Осторожно, мелкими шажками Аммия стала приближаться. Теперь она ясно видела, что черты лица девушки все же отличаются от ее собственных, и спутать их можно было только издалека. Да и глаза ее как-то странно поблескивают.

— Не узнаю. Что это за место?

— Тебе должно быть виднее, — пожал плечами двойник, — Наверное, ты так перепугалась, что сама сотворила его в своей голове и укрылась там. Ты спишь. Я называю это Бархатным сном. Я давно ждала, когда ты меня найдешь.

— Бархатный, — повторила Аммия, силясь понять. — Но откуда ты взялась?

— Ты меня не помнишь. Я твоя сестра.

— Сестра? У меня нет сестры.

— Есть, — уверенно закивало отражение.

Аммия нахмурилась и сжала губы в узкую полоску. От двойника не исходило ни капли угрозы, но разговор этот отчего-то показался ей жутким. Он будто открывал ей давно забытые тайны, ведомые разве что ночной тишине.

— Ты врешь! У меня нет никакой сестры! Можешь оставаться в своем зеркале!

Жердинка повернулась и хотела было уйти, но тут двойник рассмеялся:

— Так в зеркале находишься как раз ты, а не я.

— О чем ты говоришь? — отозвалась Аммия, и до нее вдруг стало доходить. — Хочешь сказать, что с твоей стороны в зеркале видно меня?

— Конечно.

— Хм, занятный сон, — фыркнула Аммия, — Похоже, самый обычный, ненастоящий.

— Ты сама знаешь, что настоящий.

Двойник подошел вплотную и уткнулся в зеркало носом, и тут Аммию проняло холодом. Ее буравили не отнюдь карие, а искрящиеся, фиолетовые глаза, которые издалека трудно было разглядеть.

Девушка в отражении улыбнулась, отвесила глубокий поклон и стала кружиться в танце, прихватив подол платья. Ее распирало от смеха. Наконец она не выдержала, остановилась, уперла руки в колени и прыснула.

— Видела бы ты свою рожу. Будто вместо себя козу в отражении нашла.

Сотрясаемая дрожью Жердинка долго не могла вымолвить ни слова. Все происходящее перестало казаться ей нелепой игрой разгоряченного разума.