— Ты ясноглазая…

Десятки лет на севере не видели ясноглазых. Истории о них превратились в байки, какие рассказывают за кружкой хмельного меда у очага, чтобы потешить заскучавших знакомцев. Она, конечно, и сама принадлежала к роду ан Эффорд, что вел непрерывную линию из глубокой древности, но ясноглазый одним своим видом доказывал, что в нем течет божественная кровь первых людей, что лицезрели самого Гюнира. Даже просто смотреть на ясноглазого представлялось чем-то громадным и необъятным.

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Ханти.

— Ты правда моя сестра? Родная?

— Да.

Жердинка покачала головой.

— Мама умерла сразу после родов.

— Так и есть, — ответила Ханти, улыбка ее погасла. — Но она родила двух, а не одну.

Сбитая с толку Аммия сглотнула, опустила взгляд. Ведь так на самом деле могло быть!

— Ты умерла?

— Нет. Отец спрятал меня здесь, в Бархатном сне.

— Зачем?

— Он боялся. В тебе только человеческая природа, а во мне осталась частичка изначального пламени, в котором был сотворен мир. Ты же знаешь, какая охота открылась на ясноглазых. Он думал, что так будет безопаснее.

— Ты была здесь пятнадцать лет? Как же ты жила?

Ханти пожала плечами. Фиалковые глаза ее стали печальны.

— Я будто спала все это время и видела сон. Я ведь жила вместе с тобой и смотрела на мир твоими глазами.

— Ты знаешь все обо мне?

— Да, но память у меня своя.

Жердинка отвернулась, насупилась и скрестила руки на груди. Все это не укладывалось в ее голове. Да и взгляд Ханти, пылающий и пронзительный, какой-то нечеловеческий. Она не могла его выдержать, попросту боялась.

— Мне все равно не верится. Я брожу по снам и разговариваю с зеркалом в месте, которого не существует. Я вижу ясноглазого. Ясноглазого! Наверное, я сошла с ума, вот и все. Эти истории про ясноглазых просто сказки.

Ханти молчала.

— Почему же ты не выйдешь в наш мир? В мой мир, — спросила Аммия.

— Я не могу. Меня там нет. Вернее, могу, но если только мы поменяемся местами. Если я буду вместо тебя.

Жердинка резко повернулась к ней, лицо ее исказила гримаса отвращения.

— Что? Ты не шутишь? Поменяться? Никогда этого не будет!

– Я и не прошу об этом, — покорно произнесла Ханти. — Я знаю мне отсюда не выбраться.

Но Аммия уже не слушала. Она бросилась вон из зала, закипая от злобы и негодования, взбешенная одной мыслью о том, что это лживое чудовище из зеркала, кем бы оно ни было, может завладеть ее телом, да еще и прямо посмело заикнулось об этом.

Однако вспышка ее прошла так же быстро, как ливень в летний день. Будучи уверенной, что Ханти не сможет пробраться на ее сторону, Аммия прохаживалась по картинной галерее и старалась привести мысли в порядок. Столько головокружительных новостей свалилось на нее, что разум попросту не мог их вместить. Поначалу сон этот показался ей дурным и отталкивающим, а Ханти — несомненным врагом, замышляющим нечто жуткое, но спустя пару сотен шагов Аммия изменила этой мысли.

Ханти упомянула об отце.

Этого оказалось достаточно, чтобы какая-то частичка в груди Аммии треснула и надломилась. Она поймала себя на том, что ей хочется во все это поверить. Хочется! Потому она цепляется даже за такую тончайшую невесомую нить, которая могла бы вновь воссоединить ее потерянной семьей: с отцом, с сестрой. Вдруг она и впрямь ее сестра.

Аммия вернулась к зеркалу. Ханти сидела в том же месте, понурив голову, и, казалось, ждала ее. Озорное веселье схлынуло с лица девушки и уступило мрачной серьезности. Аммия с легкой ухмылкой подумала, что мгновенная перемена настроения присуща им обеим.

— Прости, я не должна была… — робко начала она.

— Это ничего.

— Почему я увидела тебя только теперь, спустя почти шестнадцать лет?

— Наверное, как-то повлияло то, что вышло на Лысом Холме. Ты же помнишь, как Свет защитил тебя.

Аммия кивнула.

— Что будет, когда я проснусь? Я буду слышать тебя?

— Ничего не поменяется. Я запечатана в Бархатном сне, а ты будешь жить, как и раньше. Но… Палетта. Кажется, она похитила тебя и везет куда-то. Она не остановится ни перед чем.

— Я сбегу! Найду способ!

— Я верю. Этот кошмар должен закончиться.

— Ты сказала, что отец спрятал тебя. Как у него это вышло? — спросила Аммия. — Он тоже умел бродить во сне?

— Лучше, чем кто-либо. Бархатный сон долгое время был его главной страстью, особенно после того, как умерла мама. В нем он нашел отдохновение.

— Постой, отец приходил к тебе?

— Несколько раз. Он боялся чего-то, поэтому бывал редко. И никогда не заговаривал о том, что его тревожит. А я была совсем кроха и ничего не понимала. Помнишь, как отец часто гневался по пустякам, не желал ни с кем говорить? Он терзался тем, что натворил, считал, что лишил меня жизни, оставив здесь навсегда.

— Если он научился затаскивать людей в свой сон, то мог, наверное и вытащить обратно.

— Я больше всего надеялась на это. И мне казалось, что отец и сам ищет способ вернуть меня. Но он пропал, а я осталась заперта здесь навсегда.

— Куда он делся? Ты не знаешь? Может, он и сам исчез в этом месте?

Ханти растерянно покачала головой.

— Я не знаю. Я искала его. Много лет. Ничего не вышло.

— Кажется, теперь я понимаю, зачем Палетта устроила все это. Только ради тебя. Она откуда-то узнала о тебе. Ей нужен ясноглазый, и она хочет тебя оттуда достать.

Фиолетовые глазки напротив округлились и забегали. В них поселился страх.

Аммия закивала. Она была почти уверена. Эта молнией пронесшаяся догадка все расставляла на места.

— Она не найдет меня здесь, — зашептала Ханти.

Жердинка вдруг осознала, что, должно быть, ощущает это несчастное создание, проведшее четверть жизни в мире грез. Повинуясь сердечному порыву, она подошла ближе, протянула руку и отпечатала на зеркале пятерню. Увидав это, сестра ее повторила жест и притронулась к тому же месту своей рукой.

Вдруг снаружи до них долетело эхо далекого грома. Аммия вздрогнула и повернула голову в сторону, откуда исходил звук, а когда вновь оборотилась к зеркалу, то увидела там лишь свое привычное отражение, покорное ее воле, повторяющее каждый ее жест. Ханти пропала, небесный рокот спугнул бедняжку.

Аммия позвала ее несколько раз, но вновь ей ответило лишь эхо. Она еще немного побродила меж колонн, осмотрелась с высоких балконов, пытаясь найти выход и хотя бы ради интереса выглянуть наружу. Но громадные двери в конце каждой из сторон главного зала были заперты, а в окнах по-прежнему густела сероватая мгла. Она почувствовала сонливость, вернулась к тем самым королевским покоям, легла на кровать и тут же уснула.

***

В другой раз пробуждение случилось не из приятных. Глаза что-то стягивало, отчего мир вокруг застыл в пыльной темноте. Руки и ноги были перехвачены крепкими путами. Она дернулась раз-другой, но безуспешно.

Только недавно ее переполняла неодолимая сила, дарованная Великим Светом, смутные отголоски эти еще ощущались в груди. Теперь же она снова беззащитная пленница, не способная дать отпор и ребенку.

— О, ты погляди, проснулась наша козочка, вон как задергалась, — расслышала Аммия чей-то незнакомый насмешливый голос невдалеке и инстинктивно отодвинулась подальше, забившись по земляному полу в самый угол и ощутив спиной покатые бревна сруба.

Они не бегут: не спасаются от преследования, не загоняют коней. Похитив ее, Палетта затаилась где-то и выжидает, пока переполох схлынет и следопыты вернутся в Искру ни с чем. Этого Аммия предвидеть не могла.

Послышался скрип отодвигаемой лавки.

— Пойду схожу за мастером, последи пока за ней, только близко не подходи, и повязку сымать не вздумай, — пробурчал другой голос, низкий и тягучий.

Первый мужчина заговорил с ней, когда тяжело хлопнула дверь и в дом ворвался морозный воздух:

— Вон как над тобой трясутся здесь, точно куры над яйцом. Говорят, ты колдунья взаправдашняя. Даже зенки завязали. Небось, можешь ими пук соломы поджечь, а?