В тесной комнатушке у самого шпиля обитал звездочтец — старец без имени. Иногда он выбирался на балкон и разглядывал ночное небо, стремясь в движении солнца, планет и необъятного множества звезд постичь сокрытую мудрость творения Шульда. Сказывают, что старику минуло уже сто лет. Никто не ведал, когда он в последний раз спускался — внизу его не видели ни в лютую стужу, ни в одуряющую жару.

Феор помнил еще те времена, когда в храме обитало только два послушника, один из которых был слеп, а второй глух. Само здание тогда еще не обросло нагромождением хозяйственных пристроек. Князь Хаверон, в отличие от небожителя отца, с мальчишества почитал Шульда и повелел подновить обветшалый и покосившийся сруб. Из Дома Ледяных Туч по его просьбе приехал еще молодой тогда Имм — ревностный служитель веры, человек строгих взглядов, чистый помыслами и воздержанный в излишествах.

Имм созвал учеников и отобрал среди них наиболее достойных. Так в столице возродился Дом Умирающего Творца, куда стали все чаще захаживать и сами горожане — сердца их зажигались новой надеждой. Особенно они почитали Хатран, невинную деву, чья песнь, по поверьям, не позволяет Скитальцу очнуться ото сна и окончательно уничтожить мир людей. Хатран стала заступницей, воплощением милосердия и божьей благодати, настолько возвысившись в умах искровцев, что едва не затмила святостью своей самого Шульда.

Уже почти сорок лет Имм является Хранителем. Он заматерел, годы прибавили ему ума, опыта и уважения среди братьев, за что цену пришлось заплатить небольшую — пышная шевелюра его сперва усохла и превратилась в льняную паклю, а после вовсе сошла с черепа.

На склоне лет он был занят едва ли не больше самого Феора: каждодневно монах отправлял службы, читал нравоучительные послания, устраивал дармовые кормежки для бедняков, поминал в особом зале усопших героев древности, которых чтил его Орден, а также не забывал штудировать пять толстенных томов, написанных на полузабытом языке перволюдей. Их называли Столпами Света — мудростью, дарованной теми, кого коснулась благодать Гюнира, явившегося в Нидьёр, чтобы спасти их от порождений мрака на востоке. Отвлечь Имма от этих занятий было крайне непросто.

Немой привратник храма, скрестив ноги, дремал на соломенной подстилке в полутьме сеней. Заслышав Феора, он разлепил глаза и поднес палец к губам. На вид нельзя было определенно сказать, мальчишка это или глубокий старец. Нечто странное с людьми делалось здесь, где нарушаемая лишь приглушенным звоном колокольцев тишина ценилась выше серебра. Только мудростью можно было заслужить в этом месте право говорить.

Феор кивнул ему и прошел к светлице. По вечерам, когда скрывалось солнце, тут жгли свечи и благовония — стоял густой, терпкий запах, от которого свербило в носу. Двое монахов в холщовых туниках молча стерегли двери к лестнице, ведущей в башню. Пояса их оттягивали легкие палицы. Феор справился у них, где найти Имма, но те не ответили и даже не взглянули на него, поэтому советник уселся прямо на пол в углу и принялся ждать. Он нечасто бывал в храме и никак не мог привыкнуть к здешним диковинным порядкам, отвергавшим всякую внешнюю жизнь, все условности, титулы и преимущества высокого рода.

Совсем скоро спустился Имм, и ничуть не удивившись неожиданному появлению Феора, жестом увлек его за собой в трапезную. По пути они не встретили ни единого послушника, однако их ждал накрытый стол и две плошки с пшенной кашей, сдобренной чесноком — верным средством против всех болезней.

— Ты явился поговорить об Аммии? — спросил Имм, взявшись за ложку и приглашая собеседника присоединиться.

У него был глубокий и проникновенный голос. Карие глазки глядели с любопытством, но на фоне лишенного выражения, будто вытесанного из камня лица эти угольки под тонкими бровями смотрелись жутковато. На Имме словно была нацеплена маска, отчего угадать его помыслы и намерения удавалось редко.

Феор кивнул и решил не юлить.

— На совете ты был сам не свой. Тот ритуал, который затеяли Раткар и Палетта. Он опасен для княжны?

— Я действительно беспокоюсь, но могу лишь предполагать, — пожал плечами Имм. — Угрозу таит в себе все в этом мире, особенно когда речь идет о делах божественных. Носителями Великого Света не становятся, если произнести несколько фраз перед алтарем или выпить волшебного зелья. Все это не так просто. Признаться, я вовсе не уверен, что ритуал возможно провести в наши дни, даже если братьям из Седого Загривка действительно посчастливилось восстановить его в изначальном виде.

— Расскажи, что знаешь об этом.

— Доподлинно о Прикосновении Великого Света известно немного. Мы распутываем нити прошлого, но нас слишком мало, и чем дальше мы углубляемся, тем туманнее видим грезы и тем труднее ухватиться за зерно истины. Из хроник и летописей сохранились лишь жалкие обрывки, будто проводилась некая церемония, обставленная очень пышно. Была ли это клятва, помазание, соединение крови или что-то иное? — Имм пожал плечами. — Знаем мы лишь то, что Великим Светом овладевали одни только ясноглазые, а их теперь не сыскать днем с огнем. Быть может, ничего страшного не случится, если провести ритуал с простым человеком. Но если в ходе действа и вправду призывается Великий Свет, его неземное всесильное воплощение, то он может переполнить и пожрать того, на кого обращен. Испепелить его, — ответил Имм совершенно бесстрастно, отправляя в рот очередную ложку каши.

Феор сглотнул. Есть совсем не хотелось.

— Я мог бы решить, что Раткар желает избавиться от Аммии, но ведь он хочет связать ритуалом и себя.…Зачем? Неужели не понимает последствий? Или здесь тоже таится какая-то хитрость?

— Обмануть можно человека, но не Творца. Я не думаю, что Раткар сошел с ума. Он искренне верит в то, что говорит.

Феор забарабанил по столу, размышляя над услышанным.

— Хорошо ли ты знаешь Палетту?

— Не могу похвастаться знакомством с ней. До сегодняшнего дня я видел ее лишь однажды.

— Разве она не здесь? — поднял бровь Феор.

Имм покачал головой.

— В храме она не появлялась.

В ответе монаха послышалась то ли укоризна, то ли обида.

— Странно. Не кажется ли тебе, что она слишком молода для Хранителя Ордена?

Имм наконец разделался с кашей и, тщательно обтерев губы, скрестил руки на груди.

— В Ледяных Тучах во времена моей молодости Хранителем был десятилетний мальчик. Для избранника Света не важен возраст.

— И все же, храм Искры не доверяет Палетте, так? Ведь даже в речах ее проскальзывают слова и мысли, каких я никогда не слышал на проповедях. Не думаешь ли ты, что Палетта может играть на две стороны и только прикидываться истовым Хранителем Ордена, а на деле быть заодно с другой, враждебной силой?

Имм поглядел на него пристально, будто пытаясь угадать, насколько Феор сам верит в то, о чем говорит.

— Ты подозреваешь Палетту в чем-то конкретном?

— Люди толкуют, что она связана с культистами, но я мало знаком с вашими верованиями. Кто они и чего добиваются?

— В сознании северянина любой человек, который не воспевает славу Хатран — это культист, глупый, злобный и агрессивный. Меж тем культов и других религий великое множество. Едва ли не во всякой деревне свое представление о том, как устроен мир, кому следует поклоняться и нести дары.

Если не брать в расчет южные верования, то есть всего два больших культа, чьи учения заметно отличаются от традиционного представления нашего Дома о Шульде и его творении. Но лишь один из них откровенно превратился в пристанище пороков и зломышлений.

Первые — это Скитальцевы дети. Они не представляют опасности. Их осколок веры вырос в Приречье. Храм там большой и богатый, поэтому паства множится с каждым днем. Они считают Скитальца существом, непричастным к тому хаосу, что творится в мире. Он не злодей и никогда им не был — так они думают. В остальном религия их не отличается от нашей. Они верят в Шульда, почитают Хатран и также надеются на то, что настанет день, и ясноглазый проберется через Пепельную Завесу, а после отыщет Гюнира.