Зал, освещенный великим множеством свечей и масляных ламп, был набит битком и гудел, подобно рою пчел. На всех пришедших даже не нашлось лавок и стульев, потому некоторые стояли возле стен. Впрочем, обстановка внутри была настолько горяча, что и те, кто имел под собой седалище, то и дело вскакивали, не находя себе места.

Феор и Астли упросили прискакавших вестников трижды в деталях пересказывать увиденное, ибо донесения их были столь ошеломительны, что с первого раза никто не поверил. Они подтвердили смутные слухи, разносимые караванщиками: княжеский отряд разгромлен.

Не дождавшись регента, их дюжину отправили из Южной четверти навстречу, дабы разузнать, чем вызвана задержка. По дороге недалеко от Могил они наткнулись на оставленный княжеский лагерь, где без всякого присмотра щипали траву несколько коней с седельными сумками. Рядом нашлись и обозники, проткнутые копьями.

Заслышав это впервые, совет обомлел и вспыхнул, словно сухие ветки от искры: посыпались ругательства, гневные восклицания, возбужденные возгласы. Ратные чины наперебой переспрашивали, и хватались то за голову, то за рукоять меча.

Высокородцы вели себя потише, но тоже были крайне взволнованы. Торгаши ярились пуще всех. У одних срывались контракты и пропадала выручка, другие потирали руки, готовясь снова взвинтить цены на услуги перевозки товаров и охраны. Крассур с алчным огоньком в глазах молча выслушивал этот вой и препирательства.

Первый советник раньше всех оправился от потрясения. Копья! Да это измена! Феор коротко переглянулся с Астли; без слов они поняли друг друга и стали наблюдать за реакцией остальных, стремясь выявить возможных предателей среди собравшихся. Самого Ледника Феор сразу отмел — всю жизнь тот посвятил служению Дому, все здоровье отдал за то, чтобы защитить северян. Меньше всего ему было свойственно честолюбие и жажда власти.

Меж тем гвалт немного утих, и свартов заставили продолжить рассказ.

У могильника следы лошадиных копыт отпечатались особенно густо, словно отряд регента состоял не из двух, а из десяти дюжин дружинников. Загадкой это не стало, поскольку там, ближе к центральной башне тела лежали вповалку, без доспехов и оружия — оно нынче дорого стоит. Это развеяло всякие сомнения в том, причастны ли к нападению порченые.

Феор давно наперечет знал тех, кто мог выиграть от смерти Харси. Помимо жадного до серебра Крассура и Раткара — явного претендента на княжение, можно было отметить торгового советника Ганса, однако тот слишком робок для такой рисковой выходки. Он разбогател благодаря уму, а не силе, и никогда не связывался в делах со свартами. Был еще хитрый мастер-первосуд Хатт, чьи намерения и интересы определить Феор затруднялся — уж очень тот был осторожен и скрытен. Конечно, были и другие, обиженные несправедливым судом, обманутые ранее данным обещанием или гневающиеся на Харси за сумасбродство. Оскорбленных, недовольных и тех, кто возрадуется, узнав о гибели регента, едва ли можно перечесть, но не у всякого достанет средств организовать подобное злодейство.

Картина боя рисовалась ясно. Людей Харси подстерегли заранее и прижали к входу в башню, после чего перебили. Силы нападавших явно превосходили численность княжеской дружины. Ни единого мертвого головореза они не нашли — если те и были, их забрали свои. Двери в гробницу оказались затворены и заложены крупными валунами. Подстегиваемые мыслью о том, что внутри могут быть еще живые, дружинники Южной четверти с великим трудом разобрали завал, но обнаружили в башне лишь мертвых: регента и горстку бойцов, что проливали кровь и защищали его до самого конца.

Ошеломленные воины разделились: им двоим выпало отправляться в Искорку, другие помчались за подмогой в Пасеки, а прочие остались сторожить.

Феор усомнился бы в их словах, если б на стол не легла изящная княжеская фибула в форме звезды, что привезли они в качестве доказательства.

Когда вестники в третий раз досказали то, что видели, весь совет вдруг умолк. Люди были оглушены и едва понимали, что теперь будет. Кайни откинулся на спинку кресла и, запрокинув голову, тяжело пыхтел. Натан рассеянно вперился в карту. Крассур шептался о чем-то с Гансом. Астли, угрюмо насупив брови, набивал уже вторую трубку. Он пока не произнес за столом ни единого слова, только мрачно поглядывал исподлобья.

Феор с ужасом подумал об Аммии, которую на совет не позвали, ибо остановить ее плач не представлялось возможным. Бедная девушка — сначала мать и отец, теперь дядя. Никого у нее не осталось, если не считать дальних родичей в Тучах. Он вдруг понял, что должен сам сделаться ее опекуном, ибо, кроме него и Астли, никто ей поможет дожить до шестнадцати лет.

Произошло то, чего он так боялся. Всякий знал, что в случае смерти регента эта роль перейдет к старшему в роду, то бишь к Раткару. Новая власть, что неминуемо укрепится в течение месяца, не потерпит при себе люда, лояльного к Аммии, и легко разделается с теми, на кого укажут верные соглядатаи. Стоило уже сейчас быть осторожнее в речах и до поры не выказывать свою истинную расположенность. Если Феор решится собрать под собой ненавистников Раткара, то устраивать это нужно тайно, с большой осмотрительностью, прощупывая всякого возможного союзника.

Эх, был бы он лет на двадцать моложе. Тогда жизнь кипела в нем, по венам тек настоящий огонь, да и солнце светило ярче. В пятьдесят лет состязаться в интригах непросто, особенно если под боком семья, что в первую очередь станет целью угроз и шантажа. Семью надо скорее вывезти из города, лучше всего туда, куда не дотянутся лапы Раткара и его клики.

Кто же поставил в строй сотню опытных рубак, что легко разделались с княжеской дружиной? Пожалуй, что и у Крассура не достало бы такой силы. Из всех четвертей Дома Негаснущих Звезд самой взбалмошной и мятежной была восточная, в которой распоряжался Раткар. Он годами окармливал людей баснями о том, как толстосумы из Искорки их притесняют: заставляют везти зерно, пушнину и мед, забирают медвежью долю производства металла из Черного города. У Феора в Седом Загривке были свои люди, которые делились слухами и рассказывали о настроениях в логове смутьяна. В последнее время там все чаще заговаривали о том, что неплохо было отделиться от Дома и зажить самостоятельно, как на мятежной Сосновой заставе. От этого шага Раткара останавливало разве что отсутствие удобного выхода к морю. Рыба, икра, тюлений и китовый жир — без всего этого на скудных северных просторах не прожить. Кроме того, зачем довольствоваться малым, когда можно прибрать к рукам все земли Дома?

Южная четверть, отдавшая за последние два десятилетия значительную часть территории порченым, сильно оскудела. В дружинники там шли неохотно, а мужичье, хоть и недолюбливало регента, но ни за что не пошло бы с оружием на своих столичных братьев. Северную и западную четверти отделял от Хаонитовых могил непростой двухнедельный переход — они явно не поспели бы в срок принять участие в засаде.

По всему выходило, что, кроме самого Раткара, организовать ее никто не мог. Быть может, помимо своих сил, он набрал наемников из Сорна, связался с Лепестками или ему подсобил Крассур, чьи люди совестью не обременены и за увесистый кошель готовы продать и собственных детей.

Это понимали все в зале, но каждый упорно делал вид, что отряду Харси пришлось столкнуться с врагом неведомым. Один лишь Данни, наплевав на все условности, шипел от гнева и сжимал кулаки, так что белели костяшки пальцев.

Новость об убийстве брата привела его в такое бешенство, что Астли едва удалось удержать сотника от того, чтобы сейчас же собрать оставшихся дружинников, облачиться в доспехи и отправиться за местью прямиком в Седой Загривок.

— Этот ублюдок умоется кровью, — поклялся Данни, сверкая глазами. Едва ли стоило уточнять, о ком он.

Сотник еще не вполне оправился от болезни, и надсадно кашлял, хотя старался делать это по возможности тише и незаметнее.

— Придержи коней, довольно подношений смерти, — урезонил его надменный Крассур, считавший свое положение при дворе невпример выше. Со всеми, кроме Хаверона, он говорил назидательно, хотя сам был невысокого рода.