Когда я впервые приехал в резиденцию Аттертонов, лошади меня напугали. В то время я был молод и жил на улице, и мой рацион был скудным. Это было до того, как мистер Аттертон нашёл меня.

Я мало что помню о своём детстве, а то, что помню, я хочу забыть. Он взял нас с сестрой к себе и заботился о нас обоих. Он кормил нас, давал нам кров и образование. Мне невыносима мысль о том, какой была бы наша жизнь без него. Я в немалой степени обязан ему своей жизнью.

Моя преданность и послушание — это гарантия безопасности моей сестры. Это обеспечивает ей жизнь, свободную от тягот существования, в которые я был втянут. Но это стоит того, чтобы обеспечить её безопасность. Для Эверли важно иметь выбор, возможность чего-то добиться и стать той, кем я никогда не надеялся стать. Это жертва, на которую я бы пошел снова и снова. Однако объяснить это Мии было бы почти невозможно.

Как она могла понять, что человек, который забрал её, это тот самый человек, который спас меня?

Утро только начинается, и я слышу, как шины автомобиля доктора шуршат по гравию. Я провожаю его вниз по лестнице и набираю код на двери Мии. Когда мы входим, я не могу даже взглянуть на неё, но я знаю, что она смотрит на меня. Я чувствую тяжесть её взгляда, и это вызывает у меня чувство вины, которое обжигает.

Всё, что с ней произошло, это моя вина. Возможно, не напрямую, но именно я удерживаю её здесь. Я тот, кто обеспечивает её безопасность. Пока доктор проводит осмотр, я угрюмо стою в углу, скрестив руки на груди, и изо всех сил стараюсь не показать свою внутреннюю слабость. Слабость, из-за которой мне хочется взять её на руки и унести подальше от этого места, несмотря на последствия, которые, как я знаю, это повлечёт за собой.

Вот почему я не могу смотреть на неё. Потому что, если я это сделаю, искушение будет слишком велико. Но когда он просит меня подержать её, я не могу не подчиниться. В её глазах я вижу растерянность, и она смотрит на меня с мольбой. Но я не заслуживаю такого взгляда. Не от неё. Она заслуживает гораздо большего. Мне нечего ей предложить. И я не рассказываю ей, для чего нужна инъекция, потому что не хочу думать об этом.

Когда я ухожу, она окликает меня. Её голос тих, как шепот, и сначала я думаю, что мне это кажется, что это мой разум играет со мной злую шутку, обманывая меня словами, которые я так хочу услышать. Но потом она говорит снова, и я понимаю, что её слова искренние. Она умоляет меня посмотреть на неё, но я не могу сделать это снова. Я не настолько силен.

Провожая доктора до двери, я внимательно слушаю, как он даёт мне рекомендации по уходу за ней.

— В зависимости от фазы её цикла, вам следует подождать семь дней, прежде чем вступать в половые отношения. В ближайшее время я ожидаю получить результаты всех её анализов крови. Уверен, что мистер Аттертон будет держать вас в курсе. Я не думаю, что мне нужно будет увидеть её снова до тех пор, пока примерно через двенадцать недель ей не сделают инъекцию снова.

Я провожаю его до выхода и смотрю вслед, пока его машина не исчезает из виду. Спустившись по лестнице, я сажусь перед мониторами и перехожу от экрана к экрану. Все девушки неподвижны, тупо уставившись на стены или в маленький квадрат окна. Мия стоит спиной к камере. Простыня сползла с ее бока, обнажив ярко-красные рубцы. Ей нужно нанести крем, но я не могу заставить себя сделать это. Я боюсь своей реакции, мучительного противоречия, которое бушует внутри меня. Возможно ли одновременно хотеть защищать и поглощать что-то?

Собрав крема, салфетки и бинты из коллекции, оставленной доктором, я кладу их на поднос. Затем, поразмыслив, захожу на кухню и беру несколько кусочков фруктов. Ей нужно набраться сил. Когда я открываю дверь в камеру Стар, она тут же встает, подбегает и падает к моим ногам.

— Вставай, — резко говорю я.

— Да, господин, — отвечает она, поднимаясь на ноги, но по-прежнему стоит в позе покорности, которой обучил ее Марсель.

— Не называй меня так.

— Да, гос… — Она еще ниже склоняет голову. — Да. — Затем она быстро поднимает взгляд, но не на меня, а на дверь.

— Он не придет. — От разочарования ее плечи опускаются. Я не понимаю этого. Я видел, как Марсель относился к ней с жестокостью и презрением, но вот она здесь, оплакивает его потерю.

— С ним все в порядке? — Ее голос такой слабый, что мне приходится напрячь слух, чтобы расслышать его.

— Его перевели.

Печаль покалывает ее кожу, а глаза наполняются слезами.

— Я буду подменять его, пока не прибудет твой новый тренер. — Она кивает. — Но сначала мне нужна твоя помощь кое в чем.

— Да, гос… — Она снова кивает.

— Девушка в соседней с тобой камере пострадала. Мне нужен кто-нибудь, чтобы присмотреть за ней, промыть ее раны. — Я протягиваю ей поднос. — Пойдем со мной.

Она безропотно идет за мной, не поднимая глаз от пола, даже когда я провожаю ее до двери. Я ожидаю, что она с любопытством оглянется вокруг, но этого не происходит.

— Вот, — говорю я, останавливаясь у двери Мии. — Проследи, чтобы она поела. — Затем добавляю: — И будь с ней доброй.

Возвращаясь на свое место, я наблюдаю за ними. Губы Мии шевелятся, и я увеличиваю громкость, стремясь услышать, о чем они говорят. Но их голоса слишком тихие, а слова неразборчивы. Однако Стар выполняет мои указания. Она промывает ее раны и следит за тем, чтобы Мия поела. Закончив, она направляется обратно в свою камеру под моим присмотром, но в ее глазах читается вопрос.

— Он вернется? — Спрашивает она.

Я качаю головой, не желая произносить эти слова вслух, потому что знаю, что по какой-то непонятной причине они разобьют ей сердце. Но именно сейчас она решает проявить хоть немного неповиновения.

— Я хочу его увидеть, — говорит она.

— Ты не можешь. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но она хватает меня за рубашку и тянет обратно.

— Пожалуйста, — умоляет она, падая на колени. — Мне нужно его увидеть.

— Он ушел.

Она цепляется за мою ногу, словно ребенок, не желающий отпускать свою мать, и начинает безудержно рыдать. Ее глаза наполняются слезами отчаяния. Тогда я говорю с ней на языке, который она выучила, и даю ей пощечину.

— Молчать! — Приказываю я.

Эффект следует незамедлительно. Она перестает плакать. Слезы высыхают. Она отпускает мои ноги и опускается на колени в позе покорности.

— Да, господин.

Я выхожу из ее камеры и опускаюсь на стул перед мониторами. Чувство вины за то, во что я превратился, давит на меня тяжким грузом. Мне нужно напомнить себе, зачем я это делаю, поэтому я достаю из ящика свой сотовый и набираю знакомый номер.

— Райкер! — Ее голос бодрый и счастливый, как глоток свежего воздуха.

— Привет, сестренка.

На экране появляется запрос на видеозвонок.

— Включи его, — дразняще требует её голос.

Я делаю это, и перед глазами возникает образ моей сестры. Должно быть, она только что вернулась с тренировки, потому что на ней всё ещё шорты и футболка, а шарф, обмотанный вокруг шеи, служит единственным источником тепла. Она выглядит бледной и худой, как будто потеряла вес.

— Ты что-нибудь ешь? — Спрашиваю я.

Она закатывает глаза и садится на диван в своей квартире. Квартире, за которую заплатили Аттертоны, и диван, за который тоже заплатили Аттертоны.

— Я в порядке, — настаивает она, поджимая лодыжку под колено и откидываясь на подушки. Её рука исчезает из кадра, а затем появляется снова с пачкой печенья. Печенья, покрытые бледно-розовой глазурью и украшенные разноцветными сахарными бусинками. Те самые, которые я отправил ей в посылке три недели назад.

— Видишь? — Говорит она, открывая пачку. В ней осталось всего две штуки. Положив пачку рядом с собой, она смотрит прямо на меня, слегка нахмурившись. — Где ты? — Ее взгляд блуждает по экрану, пытаясь разглядеть фон.

— Нигде, — вру я. — Я на работе.

Ее хмурость становится еще глубже.

— У тебя грустный вид. Все в порядке?

Я вздыхаю.