– Так почему Марго? Вы как-то странно угадали, меня так звал отец, мама звала Маргариткой, бабушка Мэрой…

– Не Марой?

– Шутите? Мара – носит в себе негативную коннотацию, бабушка такого не могла бы допустить…

– Да, славянская богиня смерти… это не про тебя, точно… А Маргошей?

– Если бы меня кто-то посмел назвать Маргошей, я бы его самолично удавила!

– Вот! Чисто Мара… Шучу, в этом вопросе я с тобой, Марго, солидарен. Глупейшее искажение прекрасного имени Маргарита.

– Так почему ты назвал меня именно Марго? – она смешно нахмурила лобик, и постаралась серьезно и грозно посмотреть мне в глаза…

Вот ты как со мной, хорошо, забросим тебе из будущего…

– Ты напомнила мне одну литературную героиню, которую автор иногда называет королевой Марго… – она мило улыбается, еще ничего не подозревает. Хорошо!

– «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидала она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах»! [89]

Маргарита неожиданно остановилась, как будто натолкнулась на стену.

– А у вас, королева Марго, вместо желтых цветов была пожелтевшая от времени папка… И одиночество в глазах тоже было… И есть.

Маргарита на несколько секунд замерла, уставившись взглядом в землю.

– Скажите, откуда вы знаете эти строки? Это ведь не напечатано. – голос ее дрожал, в нем появилась легкая хрипотца и какой-то надрыв.

– Стоп! Мы договаривались на «ты», хотя я сам волнуюсь и выкаю, простишь меня, хорошо?

Маргарита молча кивнула.

– Скажи, ты ведь знаешь эти строки?

Маргарита так же молча кивнула в ответ.

– Ну вот, вся Москва знает, так почему я не должен знать? – постарался перевести это в шутку, на всякий случай добавил еще одну цитату:

– «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож»! [90] – вот где-то так все и происходит. Так что Михаил Афанасьевич писал практически с нас…

– Не шутите так, знаете, как он плох?

– Знаю, врачи говорят пару дней, недель, максимум, месяц. Но наша медицина тут бессильна.

– Он потерял зрение. Он диктует эту книгу. Так откуда ВЫ знаете? Откуда? – своим «вы» Маргарита как бы подчеркивала, что не доверяет мне, что мне опять надо заслужить ее доверие. Заслужить только правдой! Тогда и я перейду на «вы», мы в такие игры играть тоже умеем.

– ВЫ еще не сказали, что над этой книгой он работает последние десять лет. Я считаю его гениальным писателем. А эта книга… даже в фрагментах производит неизгладимое впечатление.

– Он в опале. Про эту книгу лучше не говорить. Даже вам. Не посмотрят, что вы военный… – Марго произнесла последние слова почти что шепотом.

– Марго, не старайся казаться осторожней, чем есть на самом деле. И напоминаю, мы договаривались на «ты»… И еще, я не боюсь. Я свое отбоялся на финских морозах. И ничего мистического в моих знаниях нет. Я не Азазелло, честное слово, я скромный советский комдив, так что извини меня, но отступать от того, что мы перешли на «ты» я не собираюсь.

– Вы знаете, извини, у меня сложный характер и меня начальство не любит. Ценят как хорошего специалиста, но… у меня нет иллюзий. И наша встреча… И наши отношения… Я говорю глупость? Или ты отвлекаешь меня от сути вопроса?

– А почему все-таки одиночество? – не замечаю ее последней фразы.

– Старая дева, синий чулок… да? Я мужиков отпугиваю, им кого-нибудь попроще.

В голове мелькнула строка из Окуджавы: «Ему кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил». Как в этом мире все повторяется, ничего нового в сюжетах жизни нет до сих пор!

– Марго не говори глупостей, зачем это?

Так препираясь, мы вышли на Сретенку, направились в сторону сквера у Садового кольца. Когда дошли до зданий МГУ, Маргариту прорвало:

– Ну вот ты так и не сказал, откуда ты…

– Стоп, понял! Исправляюсь: мой старый друг работает в одной серьезной организации. Он мне пару дней назад показал пару страниц. Сказал, что вещь вражеская, но чертовски талантливая. Представляешь! Они там контролируют, борются, а сами этой книгой зачитываются. А я запомнил…

– Что, вот так взял и запомнил?

– У меня уникальная память. Один взгляд – и страницу запоминаю намертво.

– Шутишь над бедной Маргариткой…

– А давай проверим? Вот, что ты несешь в сумочке? Там точно какая-то книга?

– Не угадал. Это свежий номер «Литературной газеты». Там очень симпатичную сказку Валентин Катаев написал. «Цветик-семицветик» называется. Вот прямо тут прочитай и перескажи, точно чтобы было…

Ну, я не дал ей даже сумочку открыть, а тут же начал:

– Лети, лети лепесток через Запад на Восток, через Север, через Юг… – я уверенно шпарить заметив, как рука Маргарита застыла, так и не вытащив газету. У девушки было совершенно ошарашенное выражение лица…

– Но откуда… но как… я… издеваешься, да? Да кто ты такой? Да я… да ты… да…

– Стоп! Марго! Смени свой гнев на милость.

– Тебе это тоже товарищ показывал? – она смотрела на меня с подозрением. Я же расхохотался в ответ.

– Тебе что-то такое имя Боря Левин[91] говорит?

– Борис Михайлович Левин[92]?

– Он самый. Он ко мне в дивизию был командирован от «Красной звезды», с ним еще Сергей Диковский был от «Правды». Борю ранило под Оулу, Диковского немного раньше, но досталось крепче. Я видел их перед отлетом в Москву, в ленинградском госпитале навещал. Так что оттуда растут стишки, нет, всю сказку не знаю, хочешь, прочту и перескажу.

– Нет уж. Передовицу перечитывай! Я тебе не верю! – а вот в последнюю фразу уже я позволил себе не поверить.

– Хорошо, к скверу подойдем и проведем следственный эксперимент.

Мы почти дошли к искомому скверу, слева от нас была видна старинная церковь, в довольно запущенном состоянии. Так это же Храм Живоначальной Троицы в Листах!

– Маргарита! А ведь мы проходим мимо одного из самых старинных храмов Москвы. Троица в Листах, кажется так… начало семнадцатого века, как минимум. Ее недавно закрыли, а вот уже в каком состоянии… да…

– И года не прошло. – отозвалась Маргарита.

Задумавшись, мы дошли до сквера, где мне была вручена газета, передовицу которой я пересказал без запинок и ошибок – дословно!

Москва. Кремль. 9 февраля 1940 года

Что произошло в Кремле? А там Лаврентий Павлович провел мне краткий курс по поводу того, как засыпаются попаданцы. Думаете, я к Сталину попал? Фигушки! Но уже то, что мной заинтересовался сам Берия, говорило о том, что фигурка моя и Самого могла заинтересовать. Вообще есть несколько парадоксов, которые меня всегда в литературе про попаданцев смущали… Кратко они изложены в известной триединой лемме: перепеть песни Высоцкого, ввести промежуточный патрон и поставить командирскую башенку на тридцатьчетверку. Из необязательной, но стандартной программы попаданца: стать личным советником товарища Сталина, обаять его дочку, привести страну к мировому господству… Насчет мирового господства в любом его виде даже заморачиваться не буду – глупость несусветная. Все-таки я попаданец-реалист, а не какой-то там в рифму… Малолетками не балуюсь и извращенцем себя не считаю. Раздавать советы товарищу Сталину? Ага, три раза Ага! Знаете, какой эффект будет от этого: даже не нулевой, а на полтора-два метра ниже нулевой отметки. Темпоральный шок – это состояние попаданца, оказавшегося в точке вброса, но это еще и состояние человека, выяснившего его попаданческую сущность. Только это называют обратным темпоральным шоком. Кроме того, первые лица государства особой доверчивостью не страдают. Тем более Иосиф Виссарионович. Дельное предложение – это да, Сталин обладал уникальным умением для руководителя. Он умел и любил учиться. Никогда не признавал своих ошибок, но делал из них правильные выводы! Что Сталин оставил после себя? Государство с атомной бомбой, лучшей в мире армией и передовой экономикой, выжившее и победившее в самой страшной войне. И множество книг с собственноручными пометками на страницах, он делал их для себя, не для потомков! Но наивный быстровер был бы давно отстранен от руководства государством, причем самым радикальным способом! Сразу после революции лагерь большевиков напоминал банку с самыми ядовитыми пауками! Но я не об этом. Рассчитывать, что Иосиф Виссарионович все бросит и станет внимать моим мудрым советом с открытым от восхищения ртом не приходится. Так что дополнительная программа попаданца накрылась медным тазом. А вот основная тоже находится под угрозой, если я не найду нужных аргументов.