О выпавшем в городе снеге. О пришедшими вслед за снегом потеплении и распутице. О восстановленной колокольне храма Спаса на крови. О забастовке в столице, вызванной подсчитанными ушлыми газетчиками тратами на похороны великих княжон Марии и Елизаветы. О криках: «Доколе они будут обирать нас даже после своей смерти!» О начинающемся голоде в суходольской губернии, о хлынувших к зиме в город нищих, потерявших после землетрясения свое жилье, о заводе «Загоровец», чей владелец, купец первой гильдии Загорский объявил, что всем женщинами и детям, потерявшим кров, он найдет работу и предоставит заводское общежитие. О загоровчанах-мужчинах, пытавшихся устроить забастовку, — их всех попросили с завода, чтобы дать рабочие места женщинам и детям. Уволенных заводчан усмиряли всем миром — даже проповеди им читали о христианском смирении. В сам город ввели войска. Особо бунтовавших отдали под суд. Она рассказывала о суходольском сыске и его главе — говорят, у него скоро свадьба; Лапшины уже во всю готовятся. О губернской магуправе, куда приняли нового мага — коллежского асессора Даль. И этот Даль чем-то очень не нравился Серафиме Родионовне — уж больно та кривилась, когда произносила фамилию. Правда, посмотрев на Светлану, сиделка осеклась — вспомнила, что та сама служит в магуправе. Так что ничего о Дале Светлане узнать не удалось. Впрочем, Матвею она доверяла — он кого попало на службу не примет.
От непрекращающегося монолога Серафимы Родионовны у Светланы разболелась голова, но не прогонять же сиделку. Та как раз добралась в монологе до князя Волкова и снова осеклась, замолкая на слухах об уходе княгини Волковой в монастырь. Светлана улыбнулась — в последнее она не поверила. Княгиня не из тех, кто отказывается от мирской жизни даже из-за смерти любимой дочери, а князь не тот, кто отпустит любимую жену в монастырь. Мишка говорил, что все Волковы однолюбы. Не пустит Волков жену в монастырь замаливать грехи их дочери Анастасии.
Серафима Родионовна плавно перешла в пересказе новостей к Михаилу Константиновичу Волкову, и Светлана смогла вклиниться в мощный словесный поток:
— Вы не могли бы ему телефонировать? Я вам напишу номер кристальника Михаила Константиновича — сообщите ему, что я пришла в себя и жду его. Еще, если вас не затруднит, позвоните в магуправу Матвею Николаевичу Рокотову. И в суходольский сыск Александру Еремеевичу Громову — сообщите тоже самое, что и Волкову. Я вам оплачу услугу… Потом, как выпишусь.
Серафима Родионовна не стала чиниться, что ей невместно телефонировать таким людям — быстро поправила Светлане подушку, чтобы было удобнее сидеть, и помчалась телефонировать. Оказывается, все нужные номера кристальников ей уже оставили и Волков, и Рокотов, и Громов. И даже гривенники за услугу, кажется, сунули заранее.
С уходом сиделки стало непривычно тихо, только Баюша вздохнула:
— Горазды некоторые болтать! Я спать. Пока в палате тихо.
Кошка потянулась в своей корзине, стоящей на полу прямо возле кровати, и, спрятавшись под одеялом, заснула. Светлана ей позавидовала: она еще чувствовала себя отчаянно слабой, в ду́ше даже сил стоять не было — сидела на стуле, как тяжелобольная, пока Серафима Родионовна мыла её, словно ребенка. Клонило в сон, только сперва надо разобраться с делами. Не до сна. Хватит. Месяц пряталась в нигде, надо приниматься за службу. Надо хотя бы узнать: нашли ли того, кто создал ловушку со светочем. Надо понять: на кого вообще была рассчитана ловушка. У Светланы на данный момент даже особых врагов, желающих смерти, не было. Для родственников померанского графа, которого она упокоила три года назад, поздновато мстить, а других врагов вроде нажить не успела. Если только кто-то затаил злобу во время землетрясения на неё.
В палате резко потемнело. Погода за окном менялась — с Идольменя натянуло серых, низких туч, царапающих землю своими снежными брюшками, и солнце спряталось. Природа замерла в ожидании снега. Сосны за окном зашумели, мотая верхушками под внезапными порывами ветра.
Ждать визитов пришлось недолго. Еще сиделка не успела вернуться, как в палату постучали. Первым навестил Светлану неожиданно князь Волков. Его инвалидное кресло вкатил в палату огромный слуга, больше напоминающий охранника, и тут же вышел прочь, чтобы не мешать беседе — одного указавшего в сторону двери пальца князя хватило, чтобы мужчина в форменной ливрее рода Волковых вылетел прочь, еще и дверь за собой тихонечко закрыл. М-да, слуги у князя вышколенные донельзя.
Князь приветливо улыбнулся, по-доброму, как близкий родственник, рассматривая Светлану — у неё даже руки зачесались одернуть ворот сорочки и натянуть одеяло в хрустящем от крахмала, белоснежном пододеяльнике по самую шею.
— Добрый день, Елизавета, уж позвольте мне так к вам обращаться с высоты своих лет, да и по праву близкого приятельства с вашими родителями.
Что ж, Константин Львович зашел сразу с козырей, не уточняя, каких родителей он имеет в виду. Светлана подобралась и настороженно сказала, хоть и не чувствовала себя сейчас способной противостоять Волкову — он в политике почти с рождения, её же держали от политических игр как можно дальше:
— И вам добрый день, князь. — Обращение равного к равному, хотя она все же по положению выше, гораздо выше Волкова. Тот, продолжая внезапным отеческим тоном, ласково попенял ей:
— Заварили же вы кашу, Елизавета. — Еще и головой качнул, чуть-чуть осуждающе. — Как расхлебывать будете?
Светлана предпочла отмолчаться — это единственное, что она помнила из наставлений матери: взяв паузу, держи её до конца. Князя это не задело, он подкатил кресло чуть ближе — остановился почти напротив лица Светланы. Кажется, он заглянул-таки в глубокий ворот её сорочки, но явно не впечатлился — перевел взгляд вверх и продолжил, разбивая тишину — даже чириканья птиц в больничном парке не было слышно:
— Знаменитое упрямство Рюриков. Оно не одного царя подводило, Елизавета. Дурное это. Утешает одно: лучше упрямство, чем полная бесхребетность, как у вашего отца.
Светлана заметила, что о Григории — её настоящем отце, он предпочел не помнить. Все же… лелеет какие-то замыслы о венчании на царство Елизаветы?
— Что вам от меня нужно? — Голова продолжала болеть, и плести кружева ненужных заговоров Светлана была не в состоянии. Она знала: не ей тягаться с тяжеловесом в политике, каким был Волков. Лучше сразу спросить, что он от неё хочет.
Предсказуемо ответа она не получила — князь ответил вопросом на вопрос:
— А вы, Елизавета, как сами думаете?
Она обвела мрачным взглядом Волкова. За последний месяц в нем мало что изменилось. Еще далеко не старый в свои пятьдесят три года, привлекательный зрелой, выдержанной красотой, он выглядел чуть старше своего сына Михаила. Как и его жена княгиня Софья Николаевна, Константин Львович не пренебрегал молодящими заклинаниями, просто не так откровенно: эфирные плетения почти не были видны — специально истончены до предела, чтобы не бросались в глаза. Князь отличался богатырским телосложением: широкие плечи, сильные руки, крепкие кисти — остальное не разглядеть, потому что нижнюю половину своего тела Волков предпочитал прятать под пледом. Светлые волосы эдакой львиной гривой падали на плечи. Чистая, внезапно загорелая кожа — аристократы до сих пор предпочитали благородную бледность. Классические черты лица. Возраст выдавали только глаза — в тонкой сетке мелких морщинок на веках. Хорош! Михаил когда-нибудь тоже станет таким — эдакий уверенный в себе воин, богатырь, коими славилась Русь. Соль земли. И навсегда прикован к инвалидному креслу, как Илья Муромец. Тот тридцать три года сидел на печи, а Волков и трети срока пока не прожил, только по его душу не придут калики и не спасут волшебной колодезной водой. Его спасение в жилах Светланы. Горько, наверное, осознавать, что близко спасение, да в руках непослушной пигалицы. Только сдаваться на милость Волкова и лечить его она не будет — себе дороже это. Светлана твердо сказала:
— Я думаю, что вам нет до меня никакого дела. Вы не должны вмешиваться в мою судьбу. — Она подсластила горькую пилюлю: — Только на таких условиях я вам помогу.
