Его хрипловатый голос звучал горько:

— Я перепутал луну с отражением в луже. И теперь ничего не исправить.

Когда она представила, каких сил ему стоило прийти сюда и сказать ей это, то пальцы её задрожали. Она заставила себя встать. Дверь перестала прогибаться. Кажется, Саша тоже встал.

Светлана все же открыла дверь.

Коридор уже был пуст. Он ушел кромежем, а она опять ничего не почувствовала. Только горечь от осознания: она упустила свой шанс. И она не знала: к несчастью или нет. Ведь есть еще Вера, которая не подозревает о существовании Светланы. Господи, эту кашу ей, быть может, не расхлебать. Прав был Саша, когда сказал, что больше никогда не вспомнит об этом. Нельзя. Они же с Верой помолвлены, вроде бы…

Она еле доползла до кровати и провалилась в черный, беспробудный сон. Утром Лариса еле разбудила её, когда принесла завтрак.

За ночь сильно похолодало. Неприятный ветерок гнал вдоль дороги поземку. Редкие электрические фонари тускло светили, прячась в снежной пыли, как в тумане. Солнце поднимется еще нескоро, пока же в городе царил утренний тревожный сумрак.

Ноги после вчерашних экзерсисов в коридорах больницы до сих подрагивали. Мышцы то и дело тянуло, в животе тлел будущий огонек боли, несмотря на туго затянутый корсет. Рано её выписали из больницы — Светлана понимала это, только врачи сейчас нужнее пострадавшим в пожаре, чем ей. Казалось, что в городе все пропахло гарью электрического театра, хотя это был всего лишь привычный дым растопленных к утру печей. Шуршали метлы дворников, расчищающих тротуары от снега. Мимо проносились занятые пролетки — в такой холод никто не хотел добираться до службы пешком.

Светлана, замирая на крыльце дома, огляделась, поднимая вверх меховой ворот шинели — найти свободного извозчика будет трудно. Мимо неё текли немногочисленные несчастные, которым так же не повезло с извозчиками. Обычно она, привыкшая экономить на всем, ходила на службу пешком. В морозы она сдавалась перед энтузиазмом Михаила и позволяла ему довозить её до магуправы. Жаль, что он сейчас далеко. Он бы ей пригодился. Придется идти пешком или зайти в какой-нибудь проулок, где не было случайных свидетелей, и прийти в управу кромежем.

Она не прошла по улице и пару шагов, как рядом с ней остановился неприметный «Руссо-балт», если «Руссо-балты», конечно, умеют быть такими. Серого цвета, без гербов на дверцах, без эмблем полиции или жандармерии. Из салона, причем неожиданно с заднего пассажирского сиденья, выскочил незнакомый мужчина холеного вида, когда не поймешь: тридцать лет ему или уже гораздо больше? Пальто, привычно мимикрирующее под шинель: Россия — страна мундиров, тут любой штатский для солидности пытался хотя бы кроем одежд напоминать чиновников, а еще лучше военных. Никаких знаков отличия, чтобы подсказать Светлане, кто же перед ней? Обычное незапоминающееся лицо, короткие светлые волосы — мужчина был без головного убора. Ни единой знакомой черты — это только дворяне верят, что их лица сразу выдают породу.

Мужчина склонился перед Светланой гораздо ниже, чем требовалось по её чину. Придворный поклон, между прочим. Тихо, только-только перекрывая медленно нарастающий вой ветра, прозвучало:

— Ваше императорское величество, Елизавета Павловна, прошу… Позвольте вас подвезти.

Мужчина, резко выпрямляясь, чему весьма способствовала загоревшаяся сама собой на ладони Светланы боевая сфера, представился:

— Княжич Феликс Юсупов. Я от Матвея. Он обещал с вами поговорить, ваше императорское ве…

Она высокомерно поправила его:

— Высочество. Я Великая княжна, а не императрица.

Феликс, как-то совсем невзрачный для того самого Юсупова, про чью удаль и выходки ходили удивительные слухи, снова склонил голову:

— Прошу меня извинить. — Он протянул руку, и Светлана демонстративно пару раз зажгла и погасила на своей ладони огонек, прежде чем принять помощь Юсупова и сесть в магомобиль. За себя она не боялась — она всегда могла уйти кромежем.

Юсупов, почему-то бледный, с текущей по виску струйкой пота, словно испугался чего-то — может, огня? — сел рядом с ней и велел шоферу:

— В магуправу!

Естественно, магомобиль поехал как можно медленнее — хорошо обученный шофер давал время для разговора. Повезет, если он еще пару лишних кругов по городу не сделает ради хозяина, в личности которого Светлана отчаянно сомневалась. Как бы не было плохо князю Юсупову — не княжеское дело открывать двери даже магомобилей. Услужить Великой княжне, конечно же, необходимо. Но выскочить из магомобиля самостоятельно, когда за рулем шофер? Сомнительно! Вдобавок нельзя упускать из виду рассуждения Александра об артефактах мнимой личности. И предупреждение Михаила. И собственные подозрения.

Как мама учила? Не её, конечно. Дмитрия учила… Прежде, чем соглашаться на просьбу, взять паузу. Не показывать свою заинтересованность. Молчать. Присматриваться. Внимательно выслушивать и решать уже потом. Да, решать она будет потом, в магуправе, на холодную голову. Она поджала губу, понимая, что сейчас к помощи Александра не прибегнуть. После ночного разговора, такого внезапного, как холодный душ, встречаться с ним днем, лицом к лицу, было страшно. Надо выждать время. Она еще не готова встретиться с новым Сашкой, почти признавшимся в любви. Она не будет бегать от него, но и первой телефонировать ему она не может. Она справится сама, пока не прибудет из столицы образец эфира княжича — надо заказать его через магуправу. Александр тоже обещал достать образец эфира Юсупова через опричнину, но двойной контроль надежнее.

Феликс Юсупов бросил на неё странный взгляд, и Светлана напомнила себя: холод и отстраненность. Она Великая княжна! Ей нельзя проявлять эмоции.

— Прошу прощения, что заговариваю первым…

— Княжич, времени мало. Только самое главное. Вы знаете, что Рокотов в тюрьме?

Феликс чуть склонил голову:

— Знаю. Именно это заставило меня лично обратиться к вам — так бы я ждал вашего ответа от Матвея. Я… Поймите… Я люблю свою жену и своих детей, которых я даже не видел. Ни разу. Я дорожу ими. Вы сами знаете, как у нас относятся к наследницам… Поверьте, для меня моя дочь, Лизонька, так же важна, как и сын Матвей. Я не хочу выбирать своего мертвеца. Мои дети живые!

Светлана молчала. Выходит, дети Феликса родились где-то в середине октября. Именно тогда в святках встречаются рядом имена Елизаветы и Матвея. Восемнадцатое октября — день Матвея Печорского, Прозорливого. Двадцать первого октября — день Елизаветы. Получается, что Матвей прибыл в Суходольск ради неё, а не ради детей Феликса Юсупова, как утверждал Аксенов. Не то, чтобы Светлана сомневалась в Рокотове, но находить сторонние свидетельства его надежности было приятно.

— Я хочу одолеть это проклятье. Уничтожить его! Не хочу, чтобы моему Матвею пришлось выбирать своего мертвеца… Я решил, и Татьяна, моя супруга, согласна, что если не получится уничтожить проклятье, то я и она возьмём его на себя. Лучше я умру, чем моя дочь.

С таким подходом становилось понятно, почему Матвей напророчил смерть Юсуповых от руки Светланы — кажется, Александр прав: проклятье неснимаемое, его можно лишь перенести на иного члена рода. Только становиться убийцей она не хотела.

— Мое завещание уже составлено. — Юсупов продолжал, словно не замечая холодности Светланы. Может, ей плохо удавалась отстраненность? В свете того, что все больше и больше родов узнавало о её существовании, надо потренироваться перед зеркалом во владении лицом. Лишним точно не будет. — Опекунами моих детей я выбрал Матвея и… Вас.

Светлана все же вынырнула из своих мыслей. И как Саше удается и обдумывать, и беседу поддерживать? Или хотя бы выслушивать, не пропуская мимо ушей самое важное.

Феликс тревожно посмотрел в нарушение этикета Светлане прямо в глаза:

— Прошу прощения за такую дерзость, но я не мог иначе.