Они повалили ещё одного паладина и вскрыли его шлем, но были вынуждены отступить, потому что подошло ещё двое врагов. И без того странного цвета снег под ногами смешался с кровью и грязью, и иногда Эльфред спотыкался о мёртвые тела. Крики раненых, стоны умирающих, вой ветра в руинах, гул воздушных кораблей в небе. Запахи крови, железа, гари, пота, размятого снега, смерти. Это было обычным делом на поле боя (кроме гула и цвета снега), но Эльфред никак не мог привыкнуть к этому и, вероятно, никогда не сможет.

Внезапно всхлипы в его голове прекратились, хотя он уже решил, что это его всхлипы. Вместо них раздался голос, всё ещё сохраняющий хныкающие интонации:

- “Внимание, юниты фракции Мирокрай! Отходите к границе города, в сторону края мира, там вас будут ждать пеги. Конечно, оставляйте меня под руинами… Рыцари Моста… Простите. Пожалуйста, защитите остальных, дайте им отступить. Вас не забудут… надеюсь… как и меня… Спасибо.”

— Рыцари Моста! Вы всё слышали? — закричал Эльфред.

— ДА! — ответил ему хор голосов.

— Мы сделаем это! Делаем последний рубеж! Держать линию!

— ДА! — закричали рыцари Моста.

Ни стонов, ни ударов мечей, ни лязга доспехов больше не было в мире. Только дыхание мужчин, готовых умереть. А потом они закричали: “ЗА МОСТ!”

Слёзы начали катиться по щекам Эльфреда, когда он сам вставал в строй, который медленно окружали паладины Веритас, сами собираясь в строй. Это были слёзы радости. Он действительно делает это. Жертвует собой в последнем рубеже, плечом к плечу со своими людьми, против превосходящих сил, ради жизней невинных, ради его благородной леди… ради Утеры…

— ЗА МОСТ! — закричал Эльфред, не жалея горла.

Строи сомкнулись.

Необязательный комментарий автора: Я старался сделать так, чтобы все появления выглядели логично: бандиты ждали, когда рыцари уйдут, дети тоже выжидали, Купчиха искала детей, Королева — Купчиху, Утеру и Волки. Они разговаривали в дальнем конце города, чтобы дать им время на беседу, но в конце их заметили. Я сделал всё, что мог.

Да, это неироничный рыцарский last stand и hold the line.

Свет и тьма

— Мы не можем быть вместе. Ты ждёшь весну, а я — тёмная зима. Ты зовёшь рассвет, а я ночь, в которой звёзды гаснут раньше, чем ты успеешь загадать желание. Ты — Свет, а я — Тьма.

— Глупышка. Тьма не враг Света, она его условие… — Людбава Сладострастная, “Зима и Желание”.

ooo

Время потеряло свою значимость в мире Дурашки и Ромао. Осталось только движение, медленное и мучительное, и рёв мощной полноводной реки, которая усиленной мощью отогнала путников от стены края мира.

Броня Силы спасла жизнь паладина, но разрушилась. Дурашка стабилизировала эту жизнь с помощью глубоких знаний человеческой анатомии. Её лечение было не менее чудовищным, чем полученные раны: Метаморфозой она влила часть своей плоти в его, чтобы заменить раздавленные органы и удержать кости в положенных местах. Грубые швы были сделаны из её волос, и ей пришлось подключиться к его системе кровоснабжения специальной пуповиной, чтобы производить общую кровь.

Ромао брёл в темноту, волоча за собой ногу. Его пропитанная кровью рубашка была разорвана и заново обмотана вокруг тела, но уже в виде бандажа. В руках он с трудом нёс лёгкое тело суккуба и свой донорский мешок с кровью. С влажным шлепком что-то упало на землю, и ноша стала легче. Ромао сделал ещё несколько шажков, прежде чем взглянуть вниз. Дурашке стало слишком сложно поддерживать такую конфигурацию тела, и она отпустила свои руки. Или просто не сопротивлялась распаду тела под собственной тяжестью. Её дыхание было слабым и неслышным, а дыхание Ромао, напротив, тяжёлым и хриплым.

— Это не может так закончиться, Дурашка, — с этими словами паладин крепче прижал распадающуюся демоницу к своей груди. — Матушка всегда говорила, что все истории должны заканчиваться счастливо, а иначе какой смысл? Тьме никогда не затушить свечу.

Ромао продолжал свой путь, но теперь его нога служила скорее не подспорьем в ходьбе, а словно цепью, цепляющей его за землю. Свет Ромао мерк с каждым шагом, позволяя тьме приближаться. Через мгновение, тянущееся как вечность, или вечность, пролетевшую как мгновение, они достигли своей цели — края края мира. Перед ними нависла стена, такая же колоссальная, как и сбоку, но взбухшая внутрь участком земли размером с нескромный замок. В нём чудовищная трещина исторгала из себя напористый водопад, который превращался в бурную реку.

— Океан… С той стороны океан, — вновь Дурашка приблизилась к реальности сквозь своё тело, её слабый голос был едва различим на фоне гула воды. — Я… Я должна была догадаться раньше…

— Думаешь, он сможет прорваться сюда? Весь? — с робкой надеждой в голосе предположил Ромао, глядя на эту природную мощь. — Мы бы тогда смогли выплыть на каком-нибудь плоту наверх. Были же деревяшки и ткани…

— Дурак. Изобрети гидростатику… Открой закон об сообщающихся сосудах! В этих святых сосудах уровни однородных жидкостей всегда равны… считая от этой паладинской поверхности земли…

— Ты бредишь, Дурашка, — Ромао устало опустился на колени — достигнув цели, его последние силы больше не были нужны. Пуповина, соединяющая их тела, разорвалась с пустым хлопком, кровь уже давно перестала течь по ней.

— Да… Брежу, — согласилась Дурашка, закрыв глаза. — Вот ещё моего бреда… Я… Я всегда мечтала о человеческой душе. Действительно, Дурашка, как ты прав… Об истинном бессмертии. Сгореть в яркой вспышке… Вместо того чтобы течь зловонной лужей во тьме…

— Правда… Этот бред намного лучше предыдущего, — треснувшие, высохшие губы Ромао создали мимолётную улыбку. — Но… Все равно не бредовей, чем мои собственные мысли… Я… А я… Иногда думал о том… что если бы я был демоном… то сколько добра я бы смог принести миру… своими демоническими силами… Представляешь, Дурашка?

— Дурак… — прошептала Дурашка. Её голос теперь звучал совсем слабо, словно ветер, запутавшийся в руинах.

Человек и демон замолчали на время, позволяя говорить лишь реке.

— Дурашка? — наконец прошептал Ромао, но она не ответила. Тогда он протянул дрожащую руку и осторожно коснулся ее щеки. Пальцы ушли в неё как в рыхлую землю. — Ты… Ты умираешь?

— Да…

— Не умирай.

Она снова не ответила. Он просит слишком многого. Наглый человек. Тогда Ромао медленно снял с шеи свой символ веры и бережно отложил его рядом на землю. Свет из его груди стал ярче. Деревянные весы на ниточке не светились. Своими руками и светом Ромао бережно обнял то, что осталось от Дурашки.

Демоница оказалась окружена его сиянием, но почему-то чувствовала спокойствие и умиротворение. Такая смерть лучше многих. И в этот последний момент своего угасания она вдруг сильно захотела сказать Ромао своё имя.

— Я… Я… Кза… К-за… — попыталась она прорваться через пелену смерти.

Свет мешал говорить, мешал думать, мешал её демоническому существованию. Но за всё время своих мытарств она уже привыкла к нему, выработав сопротивляемость, как к неприятному и настырному знакомому, но связанному с хорошими людьми и местами. И тогда вместо того, чтобы избегать, умирать или прятаться от света, как пристало всем нормальным демонам, Кзарина начала бороться с ним. Отчаянно бунтовать против него. Спорить с ним о справедливости. Поглощать его, как похоть. Имя… Должна сказать… Истинное имя… Глупый свет, потом забери меня… Но сейчас…Важно…Хоть что-то останется… Раз нет души и тела… Но она была демоницей, а это был свет, порождённый чистой верой и любовью. Яркий, всепоглощающий, очищающий, заполняющий всё вокруг, не оставляя места для тьмы и страданий. И наступил Свет.

Кзарина вспомнила. Момент своего рождения. Джули, ребёнок даже по человеческим меркам, стояла в плотной толпе горожан и заворожено смотрела на прощальный парад Возвышенных рыцарей, торжественно уходящих на войну. Звучал героический марш, и на плечи воинов ниспадал магический дождь из разноцветных лепестков. Рыцари блистали в совершенных Бронях Силы, возвышаясь над толпой на мощных спинах боевых грифонов. Скоро они сойдут с небес ангелами мести.