— Просто хочу убедиться лично.

«Ира, блин! Твою бы энергию да… Удружила, нечего сказать! Мне тут сейчас, похоже, экзамен устроят незапланированный!»

— Вы давно знакомы с Ириной?

— Мы вместе учились, — откликнулся он, ставя на стол в углу небольшой кожаный портфель и выуживая из него внушительную стопку распечатанных нот. — Уже тогда она была лучшим вокалистом из всего выпуска. Среди женщин, разумеется. А как хорошо разбиралась в способностях окружающих! Не поверите, она еще до выпускных выступлений предсказала результаты каждого на нашем потоке. И ни в одном не ошиблась! Потрясающий слух.

— Правда? Я не знала.

— Правда, — заверил он с таким видом, будто я оскорбила его честь и достоинство этим простым вопросом. — Неудивительно, что она уже заведует факультетом. Кстати, вы любите Моцарта?

— Кто же его не любит?

— Рад это слышать. Мой любимый композитор — вам придется постараться.

Он подвинул высокий пюпитр поближе к инструменту, расставил на нем партитуру и встал, заложив одну руку в карман брюк, а другую положив на крышку пианино, настраиваясь на ритм и слегка постукивая по лакированной поверхности ухоженными пальцами.

— Приступим?

— Конечно! — Я перелистнула ноты на начало. — Вы не будете распеваться?

— Я уже разогрелся. Давайте сразу с арии Дон Жуана?

— Как скажете, Аркадий Сергеевич.

Он показательно поморщился.

— Просто Аркадий. Нам все-таки еще работать вместе неделю, предлагаю на «ты» и без официоза. Просто Аркадий и Катя, идет?

— Если вам так удобнее, — согласилась я, хотя в душе ненавидела эту форму моего имени.

— Договорились! Начнем?

Непривычно было вот так с места в карьер бросаться. С другой стороны, это было даже хорошо. Просто. Без заморочек с настройкой и без долгих предварительных инструкций как именно мне нужно будет сыграть. Пришли репетировать? Репетируем. Ни расшаркиваний, ни бесед за жизнь и попыток залезть мне в душу и в жизнь — таких солистов я всегда на дух не переносила.

Улыбнулась, вспомнив один случай, случившийся еще зимой. В какой-то мере он даже был забавным.

— Катя? — Девятов выдернул меня обратно требовательным постукиванием по пианино. Внутри все перевернулось от этого его обращения. — Рад, что вызываю у тебя радость, но это очень грустная ария. Я не смогу ее спеть, ты мне весь трагизм сбиваешь.

— Извини, пожалуйста. Начинаем.

Вот сейчас и посмотрим, что он за звезда такая. Я сосредоточилась на нотах передо мной. Нужно собраться. «Дон Жуан». Финал. Мое вступление.

Первые аккорды очень важны. Пригласить певца, сразу, с самого начала вовлечь его в мелодию, погрузить в музыку, — это моя задача. Задать не просто ритм, а характер арии так, чтобы дальше раскрыть голос исполнителя, а не задавить его. Еще несколько секунд я смотрела на ноты, настраиваясь. Ария погибающего мужчины.

Погибающего из-за трагичной любви.

Вот оно.

То, что я сейчас могла прочувствовать лучше всего. Нужно просто воскресить в себе эмоции, которые были еще так свежи недавно. Те раны в моем сердце, что не успели зарубцеваться с прошлого вечера, — они мне были нужны сейчас.

Я вступила. Сильные, грозные аккорды сами выплеснулись из рук, мощным потоком обрушившись на клавиатуру, превращая в музыку бурю чувств, поднявшуюся внутри. Моя боль выходила вместе с игрой. Мне нужно было сделать это раньше, но сейчас все сложилось как нельзя кстати.

А потом зазвучала мужская партия, и мир вокруг пропал. Потому что Аркадий пел не просто хорошо. Он пел великолепно. Совершенно. Я почти физически ощущала переплетение наших мелодий, гармонию моего инструмента и его голоса. Настроение героя, ужас неизбежной смерти, его тяга к жизни и боль от осознания своей судьбы — я все это чувствовала и вкладывала в игру, а солист черпал из нее силу для своего исполнения. Идеальный симбиоз. Музыка расцветала сильнее и сильнее, переливалась насыщенными темными красками, наполнялась глубиной и проникала внутрь, где брала в ладонь бьющееся сердце и медленно его сжимала. Я играла всего ничего. Минут пять от силы. Пять минут, а хотелось продолжать часами. Играть и слушать, как он поет. Истинное наслаждение.

Лучше всякого секса.

Ария закончилась. Мы смотрели друг на друга, не веря в ту магию, что только что случилась. Не знаю как у него, но у меня такого никогда еще не было. Ни с одним солистом. Сейчас я сыграла даже лучше, чем на выпускном концерте. Лучше чем, наверное, когда-либо.

— Кхм, — он прочистил горло, потирая его рукой. — Ты хороша…

И за эти слова я почти простила ему холод, которым он морозил меня с того момента, как перешагнул порог аудитории. Потому что сейчас он произнес то, что думал на самом деле, абсолютно искренне. Его пение, его голос рассказали мне об этом. О том, что он действительно чувствовал.

— Спасибо.

— Катя…

— Рина.

— Что?

— Друзья называют меня Риной, не Катей, — пояснила я.

— Рина, — повторил он мое имя с каким-то особенным чувством, — красиво звучит. Ты так предлагаешь мне дружбу?

— Возможно, — ответила я уклончиво, сдерживая коварную улыбку, готовую расцвести на губах.

И тут Аркадий сам улыбнулся. В первый раз с начала нашей встречи я увидела его улыбку, и она была такая светлая, солнечная, что где-то внутри словно родник забил. А еще впервые подумала, что можно попробовать дать ему шанс, потому что я очень хотела узнать его лучше. Ведь обычный человек не может так петь и так улыбаться!

И еще я подумала, что и с бородой он выглядит неплохо. Очень даже!

«Неплохо. Очень даже!»

Я немного задержался у большого зеркала, в последний раз поправляя новый галстук. Все нормально: прическа не сбилась, лицо выбрито, узел подтянут, костюм не помялся. Похудеть, конечно, не мешало бы. Весы утром показали шестьдесят семь — на два килограмма больше положенной при моем росте нормы. Ладно, потом займусь. Начинаем!

Едва войдя в комнату, сразу отметил, что свет не горит. Машинально щелкнул выключателем — и на потолке замерцали холодные вспышки галогеновых ламп. Царивший ранее оживленный гомон стих, а в спину донесся шепот недовольного ворчания.

— Напоминаю всем, что по СаНПиНу в рабочем помещении свет должен быть включен. Доброе утро, коллеги!

— Доброе утро, Егор… — унылым гулом ответил мне десяток голосов.

— Что у нас сегодня плохого?

Я подошел к большому настенному календарю с обнаженной грудастой брюнеткой на нем и обвел в красный кружок шестое июня. Двадцать дней. Почти получилось. Машинально покрутил разноцветную фенечку на левом запястье, повесил сумку в шкаф, устроился за столом, расстегивая пиджак и включая ноутбук. Три монитора синхронно поприветствовали меня и тут же разразились скопом уведомлений о произошедших за выходные инцидентах. Мысленно чертыхнулся: многовато.

— Сегодня понедельник, — отозвался на мой вопрос колобок Антон, не выныривая из-за своей баррикады экранов и увлеченно щелкая мышкой, — это уже плохо.

— Спасибо за очевидный факт. Я за кофе, через десять минут жду всех в переговорке.

Ненавижу понедельники. Полдня уходит только на разгребание почты. Потом еще полдня на составление еженедельных отчетов. Самый бесполезно потраченный день. Я с тоской посмотрел на большую пустую чашку, сиротливо стоящую рядом с настольным календариком, где помимо срочных дел отмечены и сверхсрочные. Так, сначала кофе!

Спустя десять минут я сидел во главе большого круглого стола, обводя мрачным взглядом свою команду и потягивая терпкий горьковатый напиток. Вкус был, мягко говоря, посредственный. Надо будет завхозу Свете сказать, чтобы поменяла поставщика зерен, совсем уж дешевку подсовывают. Поморщившись от пережженного запаха, обвел коллег пристальным взглядом.

Девять пар глаз жадно следили за мной, ожидая разноса. Ну что ж, не будем разочаровывать публику.

— А где Андрей и Юля?

Ответом было молчание.