— Если ты действительно профи, то предлагаю поднять ставки! Два?

— Принимается, — легко согласилась я. — Тебе же их выполнять. Хочешь, три желания?

Он откинулся назад, всем видом показывая уверенность в своей победе. Так и хотелось щелкнуть его по носу. Жаль, интернет пока не позволял такие фокусы.

— Окей. Рахманинов, Прелюдия соль минор. Месяц.

— Договорились!

— По рукам!

И мы шутливо пожали на камеру протянутые ладони, символично разбив спор.

— Сколько тебе лет? — задала я вопрос, вертевшийся на языке.

— Если скажу, что восемнадцать — ты мне поверишь?

Риторический вопрос. Но теперь уже настала моя очередь задуматься. Действительно, что ему стоило солгать? Не буду же я просить его документы показать? Или буду? Да ну, бред!

Я поняла, что зря мучаюсь внутренними терзаниями. Обманет он или нет — я на его выбор никак не могу повлиять. Нельзя же вообще всем не доверять: как жить тогда? А значит…

— Поверю. — Я сказала это с милой улыбкой. — Но проверю.

— Тогда мне тридцать четыре.

Егор явно забавлялся палитрой чувств, промелькнувших на моем лице. Целых тридцать четыре?! Выглядел-то он явно моложе.

— Что, хорошо сохранился?

— Я бы тебе ни за что не дала.

Боже, как-то извращенно это прозвучало. Уже второй раз за вечер, я прямо в ударе сегодня. Егор по-джентльменски не стал смеяться над моими словами, чем заслужил себе одно очко. Обычно парни не упускают возможности отпустить шутку ниже пояса.

— Может, тебе еще и паспорт показать? — спросил он, откровенно веселясь.

— А ты покажешь?

— Да легко!

И он действительно показал разворот паспорта. Я опять невольно вспомнила слова Иры о безопасности и анонимности. Егор, похоже, был абсолютно безбашенным.

— Лукашин Егор Сергеевич. Восемьдесят восьмого года рождения, — специально для меня зачитал вслух.

— А тебе сколько?

— Женщинам такие вопросы задавать не вежливо, в курсе?

— Только если им больше сорока. И это очередной феминистский бред.

— Опять начинаешь?

— Хорошо, если это такая тайна, молчи, — неожиданно согласился он с хитрой ухмылкой.

— А в чем подвох?

— Никакого подвоха. Женщинам же нельзя о таком говорить? Вот и не говори… Я сам угадаю, ты кивни только. Двадцать два?

Захотелось одновременно застонать и постучаться лбом об стол. Но я смогла улыбнуться и отрицательно покачать головой.

— Двадцать три?

Снова мимо.

— Двадцать четыре? Двадцать пять? Не поверю, что больше — ты слишком красивая для старухи!

— Через месяц двадцать пять будет. — Я засмеялась над его корявой шуткой. — Шестого июля.

Егор быстро что-то настучал по клавиатуре.

— А ты знаешь, что шестого июля во всем мире отмечают «День Поцелуев»?

— Ха! Думаешь, у меня был хоть один шанс остаться в неведении? Да лет с двенадцати все мальчишки вокруг считали, что именно такое поздравление на день рождения будет самым оригинальным и запоминающимся.

— Ох, сочувствую.

— Вот только не надо этого, — отмахнулась я. — Не люблю, когда меня жалеют.

Он зевнул, поспешно прикрыв рот ладонью.

— А я и не жалел вовсе, а сочувствовал. Это разные вещи. Ты хорошая девушка, Рина. Спасибо!

Это было очень приятно услышать. Какие бы закидоны у него ни были в голове, но меня похвалил красивый парень с обаятельной улыбкой. А такое случалось очень редко.

— А за что спасибо?

— Как за что? С тобой вечер стал лучше, и настроение поднялось!

— Всегда пожалуйста, Егор.

Теперь уже я не смогла сдержать зевок. Всегда знала, что этот процесс заразен! Быстро посмотрела на часы. Ничего себе, сколько уже времени! Вот это мы засиделись, я даже и не заметила.

Естественно, он не мог не прокомментировать мой взгляд.

— Тоже хочешь спать?

— Вовсе нет! — сказала и тут же зевнула повторно, выдавая себя с головой. — Завтра выходной, могу отоспаться.

— Это не значит, что нужно засиживаться до утра, — произнес он поучительным тоном. — Правильный сон предполагает минимум восемь часов отдыха.

— Я учту. Спасибо за заботу! — улыбнулась я.

О том, что ночь — это самое развратное время в Рулетке лучше умолчать. А у меня ежедневная «домашка» все еще не сделана.

— Пойду я, пожалуй, спать.

— Спокойной ночи, Рина.

— И тебе спокойной ночи. Надеюсь, мы скоро поболтаем. Хотя бы еще немного.

— Хотя бы еще немного!

Мышцы звенели от напряжения. Руки уже дрожали, но я упорно продолжал сгибать их, стараясь держать тело вытянутым строго вертикально.

— Семнадцать!

Подбородок коснулся перекладины, и я так же медленно разогнул локти, опускаясь вниз.

— И еще раз!

Бицепсы горели. Домашний турник, прикрученный к стене массивными болтами, натужно скрипел и грозил вот-вот вырваться из креплений. Но я упорно продолжал тянуть тело вверх. Пот стекал со лба по вискам, скатываясь по шее и дальше, вниз. Футболка на спине была уже абсолютно мокрой.

— Восемнадцать! — отсчитал я, разжимая пальцы и спрыгивая вниз. — Все. Не могу больше.

Восемнадцать подтягиваний пока оставалось пределом. Но даже такой результат был колоссальным прогрессом всего за один год, прошедший с последней операции. Ключица все еще ныла, напоминая о том, что для полной нагрузки время пока не пришло. Первые несколько месяцев врачи вообще запрещали мне физические упражнения. И когда, наконец, разрешили, дряблые мышцы напоминали плохо застывшее желе. Сейчас же они приобрели хотя бы подобие былой твердости и рельефа.

Покончив с подтягиваниями, я перешел к скручиваниям на пресс. Следом сделал планку, немного попрыгал со скакалкой и завершил ежедневную гимнастику растяжкой. Хорошая тренировка, после которой и настроение в норме, и заряд бодрости на весь день сохранится. Уходя в душ, легонько стукнул макивару, прикрученную к стене. Дубовая доска завибрировала, и я, по привычке, скинул на нее влажную футболку. Рано мне пока с тренажером полноценно заниматься — хоть вешалкой послужит.

За это я и любил выходные: можно никуда не торопиться и спокойно посвятить время себе. Сделать не минимальную нагрузку, а отработать по полной, так, чтобы тело на следующее утро приятно ныло и просило повторения. Можно было проторчать в душе не десять минут, а столько, сколько угодно. Не ограничивать себя на завтрак овсянкой, залитой кипятком, а пожарить что-нибудь особенное. Бельгийские вафли, например, на которые выбор пал сегодня.

— Итак, поехали! — скомандовал я сам себе и включил секундомер. Разбить яйца и отделить белки — восемнадцать секунд. Добавить сахар, перемешать — сорок. Добавить сливочное масло — еще плюс тридцать. Влить молоко и перемешать тщательно все вместе — три минуты сверху.

Просеял муку, засыпал в миску, опять перемешал. Облизнул кончик ложки: вкусно! Пришлось ложку отправить в раковину, достать новую. Выдавил чуть-чуть сгущенки, и снова перемешал. Не удержался — еще раз облизнул ложку. Теперь их в раковине уже лежала пара. Посолил белки и взбил миксером до состояния воздушной пены. Взбивать пришлось пять минут, за которые я успел порядком обляпать половину столешницы. Хотел было сунуть палец для пробы — очередную ложку было жалко — но сам же дал себе мысленно по рукам. Аккуратными круговыми движениями вмешал пенку в тесто и залил в разогретую вафельницу. Пока вафли готовились, засыпал кофе в электрическую турку, залил водой и нажал на варку.

Посмотрел на часы. Неплохо. Меньше чем полчаса на все про все, а завтрак получился очень даже. Кто молодец? Правильно: я молодец!

Я присел за стол, собираясь насладиться вкусной, правильной едой. Обвел его взглядом, чертыхнулся, оценив последствия кулинарного порыва, взял тряпку и начисто все вытер. Устроившись поудобнее за идеально блестящим столом, подумал и решил все-таки включить Рулетку. Сейчас же утро, а не поздний вечер. Сомневаюсь, что спозаранку найдутся желающие извращенцы. Спать-то всем надо когда-нибудь, даже таким уродам.