Стоило ему открыть рот, люди вокруг тут же начинали оглядываться – и разумнее было бы не поддерживать этот странный момент откровенности, но любопытство было сильнее – и она не удержалась.

- Что случилось?

- Я возвращался из Испании, - ответил Цезарь, - Был там в должности пропретора, воевал. Тогда казалось, что серьезно, сейчас… - он неопределенно махнул рукой, - Не важно. Суть в том, что мне был положен триумф. Я приехал весной, но с его назначением протянули аж до лета, так и не утвердили – и я внезапно обнаружил, что меня поставили на растяжку. Или я остаюсь с войсками под Городом и упускаю возможность избраться консулом на следующий год, или слагаю полномочия, распускаю войска, но могу избираться. Беспроигрышная ситуация для них, и проигрышная, как ни крути, для меня.

- И что ты выбрал?

- Второе, - он усмехнулся, - Триумфа тогда можно было ждать годами. А… Знаешь ведь, как оно на выборах. Пока твое имя на слуху – ты можешь все. Как только о тебе забудут хоть ненадолго…

Виттория хохотнула и помотала головой:

- Вот уж точно, что-то никогда не меняется.

- Именно, - кивнул Цезарь, - Мне нужна была эта должность. В моем роду лет триста никто не проходил cursus honorum до конца, и я просто не мог упустить этот шанс.

Его взгляд скользил куда-то поверх крыш, словно он разглядывал что-то, видимое только ему.

- Когда я должен был вернуться из Галлии, Катон хотел провернуть этот трюк еще раз, в идеале – выдернуть меня из провинции до того, как война будет полностью закончена. С последним у него ничего не вышло, а с первым… Я думал, что подстраховался со всех сторон. Соглашение с Помпеем, закон, который разрешал мне выставить свою кандидатуру на выборы заочно. Никак нельзя было бы подкопаться, если бы этот закон собирались исполнять.

Виттория нахмурилась. Обычно практически неощущаемая грань между ними сейчас встала в полный рост.

- Слушай, ну если на одной чаше весов война – а на другой выбор между триумфом и консульством, по-моему, выбор очевиден.

Цезарь помотал головой:

- Абсолютно нет. В этот раз все было по-другому, и я не мог просто так отказаться от триумфа. Это стало бы политическим самоубийством.

- Тогда можно было отказаться от консульства… - робко предположила Виттория, внимательно наблюдая за каждым его движением.

Этот взгляд в никуда начинал ее пугать непредсказуемостью своих последствий.

- И стать новым Тиберием Гракхом? – Цезарь хмыкнул, - Я не мог проиграть выборы, если бы на них пошел. Ни в тот год, ни в следующий. Меня не могли осудить ни за что, как бы Катону ни хотелось иного. Поэтому… Меня бы просто убили ровно в тот момент, когда я бы сложил полномочия и оказался без защиты армии. Очень быстро, одним днем.

- Но… Но это же преступление? – прозвучало как-то неуверенно.

Ответ буквально поставил точку на всех возможных обсуждениях:

- И что с того?

Стало как-то некомфортно – и Виттория тут же достала телефон, бессознательно пытаясь убежать от этого ощущения. Главный экран. Навигатор. Пробки.

И возможное спасение.

- Гай, смотри, пробка уже рассосалась, - с облегчением объявила она, - Можно ехать.

Еще каких-то пять часов за рулем – и за объездной магистралью наконец-то выросли очертания окраин Рима.

Маленький и непримечательный белый знак мелькнул через несколько километров широкой дороги, прорезавшей спальные кварталы насквозь. Сперва, Виттория по привычке не обратила на него никакого внимания, но прошло несколько секунд – и по спине побежали мурашки.

Годы шли, но некоторые вещи оставались неизменными – как нежелание, чтобы центр стоял в бесконечных многокилометровых пробках, так и желание набить городской бюджет штрафами с неосмотрительных туристов на арендованных машинах. Встретившись вместе, они породили этот маленький знак с тремя черными буквами.

ZTL. Зона ограниченного траффика.

Три буквы, которые Виттория давно привыкла игнорировать.

Три буквы, которые сейчас она игнорировать больше не могла.

Ударив по тормозам и выкрутив руль как можно сильнее вправо, она резко отправила машину в поворот, прочь от нежеланного, но неизбежного, столкновения с дорожной полицией. Другим водителям такой маневр не пришелся по душе, о чем они не преминули сообщить недовольными гудками клаксонов.

Опустив окно, она высунула в окно ладонь с отставленным средним пальцем и громко выругалась. Где-нибудь в Германии за такое на нее могли подать в суд за оскорбление, но здесь все было по-другому.

Все-таки за все те годы, что она работала в Мюнхене, она успела чертовски соскучиться по дому.

- Виттория, ты чего?! – от встряски Цезарь вернулся в реальность, - Ты нас убить хочешь?

- Наоборот, - буднично отозвалась она, - Видишь вон тут знак сзади? Маленький такой, белый.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы найти искомое.

- Вижу.

- Видишь, что на нем написано?

- Виттория, ты издеваешься? – возмутился Цезарь, - Мне давно не двадцать, и я слепой на один глаз.

Стало как-то неловко, и она попыталась побыстрее загладить свою вину:

- Там написано “Зона ограниченного траффика”. Туда можно только с местной регистрацией.

- Но ты ведь говорила…

Виттория перебила его, не дослушав:

- Говорила. Я родилась здесь, но регистрация у меня последние пять лет Мюнхенская. Там без нее просто невозможно было жить, пришлось сделать.

Такой ответ его вполне удовлетворил.

Припарковав машину на перехватывающей парковке, Виттория быстрым шагом направилась к метро. Если какая камера и успела снять ее маленькое нарушение, им никогда было ее не найти, чтобы вручить штраф.

С жутким, отражающимся от стен туннеля грохотом, поезд отправился со станции, не дождавшись их на какие-то несколько секунд.

- Я смотрю, вы настолько обожаете эти поезда, что даже под землю их запихнули, - хмыкнул Цезарь.

Бесконечный калейдоскоп обычных наземных поездов все-таки пошел ему на пользу, и сейчас он хотя бы перестал зеленеть от одного их вида.

Людей на платформе было мало – и только это спасло их от нежелательного внимания.

На время. На очень короткое время.

Исполинское здание вокзала нависало над головой. Дурацкая бетонная коробка с редкими окнами, он выделялся из окружающего пейзажа, как зуб выделялся бы в носу – и каждый раз отправляясь с него куда-нибудь, Виттория думала, что его архитектору надо было бы оторвать руки и пришить их туда, откуда они у него на самом деле растут.

Сейчас, в первый раз за последние три дня, им нужно было не вовнутрь, а наружу.

- Отсюда пешком, - прокомментировала Виттория, - Так будет быстрее.

Сверливший невидящим взглядом руины стены справа от входа на вокзал Цезарь вздрогнул, приходя в себя.

- Куда мы дальше?

- К моему брату, - ответила Виттория, - Он живет в центре, возле Гетто.

- Хорошо, - сухо и односложно отозвался он.

Возвращение домой определенно не пошло ему на пользу.

В центре всегда было полным-полно туристов. Это не зависело от времени года. Не зависело от погоды за окном. Не зависело вообще ни от чего. Рим всегда притягивал к себе толпы любопытствующих путешественников – и они превращали жизни местных в кошмар.

Но даже для центра такая толпа была чем-то необычным.

Возле руин рядом с автобусной остановкой совсем недалеко от дома Джузеппе было не протолкнуться. Люди облепили парапеты, ограждающие ничуть не изменившуюся за эти годы зону раскопок. Бока муниципальных такси на стоянке белели в просветах между ними – и можно было с легкостью догадаться, что обо всем этом думают таксисты.

Внизу явно что-то происходило.

Усиленный динамиками голос пронесся над пустым пространством между плотно застроенными кварталами – и по спине побежали холодные мурашки.

Чертова ежегодная реконструкция.

С этой проклятой бесконечной дорогой Виттория потеряла счет времени – и забыла.

Сегодня было 15ое марта.

- Гай… - она обернулась.