Если говорить честно, Кирихе была за них рада. Видеть, как краснеет и бледнеет, стоит ему встретится взглядом с великаншей юный барон, как в ответ, покрывается трещинами маска вечного недовольства горянки, было немного смешно и… неожиданно приятно. Хоть кто-то в этой безумной круговерти смог друг друга найти. И, может быть это не просто мимолетная влюбленность и плотские утехи, а начало чего-то большего? Да наверняка большего. Майе почему-то очень хотелось, чтобы это было именно так. Пусть хоть у кого-то получится.
Но как же я устала… Обменяла ли бы я эту компанию на крышу над головой и спокойную размеренную жизнь?»
Окинув взглядом угрюмо шагающую впереди с огромным топором наперевес дикарку, что-то бормочущего себе под нос, лихорадочно чиркающего в своем журнале Абеляра и бледного как мел сжимающего ложе взведенного арбалета с такой силой, что казалось вот-вот дерево треснет Августа, Майя с трудом сдержала истерический смешок. Да. Наверняка да. Она просто устала. Устала от походной жизни, от опасностей, от преследований. От пугающей тени демона-ворона, что являлся, когда ему вздумается и давал странные указания от человека которого она никогда в своей жизни не видела. От холода, он неопределенности, от того что в любой момент могло произойти что-то такое, что даже нельзя представить. От того, что почти любая встреча, или новое знакомство означала лишь опасность и скорее всего драку. От того, что каждый ее день мог быть последним. От того, что она сейчас ощущала вокруг. Под ногами и над головой. Сверху, снизу, с боков. Со всех сторон. Скрытую, сковарно прячущуюся за каменными, покрытыми фресками и барельефами стенами силу. И взгляд. Да. Теперь, когда ее чувства обострились до предела, она чувствовала взгляд. Как будто-кто то безмерно огромный, смотрел на нее откуда-то сверху. Она даже не понимала кто она теперь. Маг восьмого класса силы? Вряд ли. Еретичка-душелов, чье место на очищающем костре? Сертификат ловчего говорил об обратном. Может быть, охотник конгрегации, если уж у нее есть утверждающие это бумаги? Сомнительно. Иначе бы они не пошли бы сюда в болота. Кирихе прикусила губу. Ее уютный правильный, спокойный мир был разорван, сломан и сметен. Словно она была моллюском, что злой мальчишка доставал на берег и расколотив раковину бросил обратно в море. Каждое ее решение, каждая ее попытка исправить ситуацию приводила только к большим ошибками и катастрофам. Смерть дочери. Потом Стархедве. Решение бежать. Неужели новый барон так плохо с ней обращался? Нет. Ее поселили в замке в комнате для гостей. Не отправили к слугам. Ее кормили, поили, ей дарили платья и жемчуга у нее даже была своя служанка. А то, что барон хотел затащить ее в постель… Что же… Многие женщины наверняка с радостью бы раздвинули перед ним ноги в обмен на подобную жизнь. Но она бежала. Бежала за Вал. Несколько лет выстраивала свой новый, почти уютный быт в Дуденцах. И не смогла бросить его, когда в деревню приехали Роджелус и новый плебан. Просто испугалась начинать все сначала. Испугалась бросать свою раковину. Несколько лет терпела унижения, латала вновь и вновь появляющиеся в выстроенных ей стенах под ударами судьбы трещинки… Стены, что она построила для защиты, оказались ее тюрьмой. Почему она не уехала, как только начали пропадать люди? Майя вздохнула. Тогда она говорила себе, что все разрешится. Что ее обереги ее защитят. Что ее дом — это ее крепость, вот-вот приедут инквизиторы или паладины и во всем разберутся. Она каждый день повторяла себе, что нужна этим людям и пусть они даже плюют ей в след. Убеждала себя в придуманной ей лжи пока сама в нее не поверила. Но стоит смотреть правде в глаза. Она просто на просто побоялась уехать. А потом стало слишком поздно. И вот. Теперь она и вся остальная кампания с каждой седмицей отдаляется все дальше от цивилизации и встречает на пути все больше чудес. Только, к сожалению, эти чудеса совсем не похожи на те добрые сказки, что ей рассказывали в детстве. А встреченные ими люди все отвратительней безумнее. Всплывший перед ней образ заросшего жиром полуголого татуированного гиганта заставил ее содрогнуться. Шама был не просто отвратителен и страшен. И не просто безумен. Может остальные этого не замечали. Но в глубине глаз хозяина грибов жило зло. И голод. Было в нем что-то такое от чего той части души где она хранила самые светлые воспоминания хотелось кричать. Перед ней был не дорвавшийся до денег и власти варвар. Нет, сейчас она была почти уверенна, что Шама не человек. Существо лишь притворяющееся человеком, словно волк на которого нацепили баранью шкуру. И это друг Сив? Как горянка вообще могла работать на это чудовище? Как она вообще могла дышать с ним одним воздухом? Ничего не делать, зная, какая мерзость захватила власть на этих проклятых болотах? Что происходит за стенами богатого подворья? Почему она привела их к нему? Почему они сидели за столом и обменивались любезностями, будто и вправду были старыми друзьями?
Но я и сама молчала. Ела его еду. Приняла его подарки. И даже сумела ему улыбаться. Так что не мне судить.
Коридор вывел их к очередной огромной комнате. Обширный зал был заставлен какими-то механизмами. Хотя это не очень походила на те шестерни и пружины, что она понимала под словом механизм, но другого определения Кирихе подобрать не могла. Массивные тумбы блестящего камня гудели на разные лады и светились разноцветными огнями, от них по покрытому пылью каменному полу расползалась черная, едва заметно пульсирующая лоза обвившая массивные, доходящие до потолка, заполненные мутноватой жижей прозрачные кувшины. Их были десятки, сотни, тысячи, стоящие вдоль стен, вырастающие из каменного потолка и растущие из пола. А внутри… — Травница с трудом подавила испуганный вздох. — Это было… Некоторые медикусы любили ставить у себя дома подобные штуки. Банки с заспиртованными органами и частями тел, уродливые двухголовые младенцы погибшие при родах, необычные аномалии или патологии. Некоторые лекари считали, что подобные вещи придают им значимости. Но то, что она видела перед собой… В ближайшем гигантском кувшине, в полупрозрачной жиже медленно плавал свинотавр. Окруженные побегами, пробравшейся внутрь сосуда черной лозы, жирные бока были раздуты будто чудище страдало от газов, толстые лапы растопырились не доставая до дна пару пальцев. В соседнем чане зависла тошнотворная смесь человека и сколопендры, в следующем сосуде медленно вращался крысочеловек. Раздутые или наоборот ссохшиеся, изогнутые и растянутые, двух и трехголовые, одно, пяти, дестяирукие, щупальцемордые, ногокрылые, клешнеротые, искаженные какой-то злой и безжалостной силой создания, пялились на них из-за покрытого пылью стекла невидящими буркалами.
— Невероятно! — Почти упав на колени перед чаном со свинотавром, Эддард принялся рукавом стирать пыль с постамента. — Здесь что-то написано. Да… Точно…
— Вы можете это прочитать? — Напряженно выдавил из себя казалось вот-вот готовый упасть в обморок Август. Пальцы юноши со скрипом прошлись по ложу арбалета. — Вы знаете язык древних?
— Конечно, мой друг, конечно. Достав из рукава лист тонкого пергамента Эддард начал споро перерисовывать надпись на приклепанной к кувшину табличке. — Язык древних лег в основу многих языков. Я долго работал над этим и теперь могу расшифровать большинство из их записей… — Образец эл одиннадцать дробь восемьдесят три. Штурмовик. Класс эм сорок по таблице Бренза. Стойкость к энтропийному воздействию восемь и три десятых. Потенциал коррекции до класса эм сорок три по Брензу.
— Бессмыслица. — Фыркнула великанша и подойдя к кувшину постучала по толстой стенке кончиком пальца. — Они не такие как наверху. Похожие, но не такие. Выглядят более… здоровыми что ли… Слушай, ты говорил, это святилище три тысячи лет никто не открывал… Такого не бывает. Я как-то башку одного мужика в медовом выморожне замариновала. Тан, который мне за нее заплатил тогда ее в большом стеклянном кувшине поставил. В своем зале. Так она за несколько сезонов все равно сгнила…
