«Мама беги!»

Шама помотал головой, и стиснул рукоятку меча. Давно пора забыть. Усвоить урок. Так устроен мир, выбора никогда не бывает, есть лишь судьба. Судьба и жалкая иллюзия свободы. Безбородый тихонько захихикал, и махнул рукой, подзывая к себе духанщика.

«У них тоже нет выбора, и они не станут мишенью для твоей злобы.»

Несколько раз хлопнув ладонью по кошелю, Шама вытряхнул на потрескавшиеся, изрезанные доски стола, две медные чешуйки, последние свои деньги, и перевел взгляд на духанщика. Этого не хватило бы и на оплату одной кружки, но хозяин забегаловки видимо думал по-другому.

— Спасибо, добрый господин. — Пробормотал он и неожиданно ловким движением смахнув со столешницы медь, поспешно отошел подальше от гостя.

— И тебе, свинья степная. — Прогрохотал Шама.

«Судьба или нет, но надо дать им еще один шанс.»

— А если кому не понравились мои слова, — добавил он, вставая с жалобно заскрипевшей лавки и сильно пригибаясь чтобы не задеть головой за притолоку, — я буду недалеко. Мы можем встретиться за свалкой, что у торгового места. И поговорить. На языке стали. Меч привычно лег в руку, оттягивая ее приятной тяжестью. Безбородый знал, что огромный двуручник, в его руках уже не выглядит столь большим. Зажав его подмышкой словно богатый гуляка трость, он, согнувшись вышел из духана через занавешенную пыльным куском ткани дверь.

«Бесова жара. Ну почему здесь так мало воздуха?»

Здесь, в сулждуке, непостижимо далеко от его родины, даже ночью невыносимо жарко, а днем можно запросто зажарить яичницу на пороге собственного дома просто вылив яйцо на камни. Это казалось неправильным и странным, потому что всего лишь в недели пути отсюда начинались черные пески, где за ночь бурдюк с водой промораживает насквозь, а лошадь замерзает до смерти, если не накрыть ее теплой попоной. Даже песчаные люди, единственные южане которых он хоть немного уважал, не рискуют заходить в те земли слишком далеко. Песчаные люди не настолько глупы как он.

«Мама беги!»

Зарычав, Шама обрушил кулак на угол дома. В стороны полетели пыль и куски обожженной глины, а костяшки пальцев укрытые толстой кожей рукавиц засаднило. Но боль помогла. Боль всегда помогала, только ненадолго. Ловко перекинув меч, из-под мышки, привычным движением кисти, Безбородый, утвердил двуручник на плече, и медленно зашагал по направлению к рыночной площади. Торопится не хотелось. Да и некуда было ему торопится. Луна заливающая светом, пустынную улицу, на мгновенье показалась ему, отбеленным временем, ухмыляющимся черепом, зависшим посреди непроглядно черного неба. Шама удивленно моргнул и наваждение пропало.

«Видимо я слишком много выпил.» Хмыкнул он про себя. «Бесова жара. Сколько я уже здесь. Два года? Мог бы и привыкнуть к тому как оно есть. Но нет». Лунный свет блеснул на металле меча, и Безбородый невольно перевел свой взгляд на клинок. Искусная гравировка, казалось ожила, чудища изображенные на клинке медленно переползали с места на место, показывая на что-то у него за спиной. Узор колебался, словно живой, извивался, затягивал куда-то в глубь, туда где нет обиды и боли, а только одна лишь тьма…

Шама слабо улыбнулся уголком рта, и огладил усы…

«У них был выбор, но судьба решила иначе. Удача мне, горе им.».

Четверо. На этот раз четверо. Вооруженные кривыми кинжалами и мечами. С завитыми в косички густо намазанными маслом бородами. У всех глаза подведены углем — знаки воинов.

«В моих краях так делают только женщины… Боги, как давно у меня не было женщины…»

Шама вздохнул, повел плечами, и чуть сильнее сжал рукоять меча. В сорока шагах, от него уже виднелся знакомый проход в глухой переулок.

«Там нас не побеспокоят».

Губы Безбородого раздвинулись в предвкушающей улыбке.

[1] Нечто среднее между раубриттером и атаманом разбойников.

Большая, собранная из дубовых досок лодка с плоским дном, неохотно продавливала покрытую ряской и тиной воду в такт движения весел. Август зябко поежился. Стелящийся над водой туман легко проникал сквозь шерстяную ткань новой куртки и замшу штанов, заставляя шелк нижнего белья неприятно прилипать к коже. В сапогах хлюпало. Было холодно. Юноша вздохнул. Сидящие на баке, изредка обменивающиеся в пол голоса короткими фразами Абеляр и Майя так же выглядели замерзшими и не выспавшимися. Поплотнее запахнув высокий воротник, и обернувшись к носу их движущегося к невидимой пока цели суденышка, Август посмотрел на мерно гребущего проводника.

Представленный им Шамой как Калиска знаток болот больше походил на быка чем на человека. Здоровенный, хоть и уступающий ростом горянке-великанше он был почти в два раза шире и казался почти квадратным от распирающих одежду мускулов. Лицо походило на старый, побывавший во многих боях щит. Изрубленное, разорванное, смятое, деформированное. Расплющенный, похожий на раздавленную репку нос, ушедшая куда-то в бок тяжелая челюсть, не единожды разорванные, криво сросшиеся губы, один глаз намного больше и выше другого, под правым сложная вязь пересеченной глубокими рубцами татуировки. Уши изломанные настолько, что от них остались два торчащих между редеющими, криво и коротко остриженными сальными волосами, пенька, место шеи занимала сплошная складка мускулов и жил. Тяжелые, покрытые застарелыми шрамами, руки похожие на обвитые канатами дубовые сваи. Могучая грудная клетка. Длинные и толстые, но при этом какие-то чуткие пальцы все в ссадинах и царапинах. Да уж. Этот человек походил на быка. Он казался медленным и тяжелым. Но что-то подсказывало Августу, что эта медлительность обманчива. Наверное, все дело было во взгляде. Внимательный, цепкий, прищур удивительно живых и умных для обладателя подобного лица глаз, скользил по Майе, Абеляру, Августу, изучал обстановку вокруг и снова возвращался к прикрытым набедренной повязкой исчерченным боевой раскраской бедрам сидящей перед ним с горящим факелом в руках великанши. Их проводник выглядел опасным. Очень опасным. Слишком опасным, чтобы подпускать такого к себе слишком близко. Покосившись на висящий на поясе гребца здоровенный, в локоть длинной, тяжелый нож, Август поправил лежащий на коленях заряженный арбалет.

Гребаная гора мышц. Редкостный урод. Но зато у него два глаза. Сволочь.

— Ни шиша не видать. — Поморщилась Сив и привстав в лодке подняла факел повыше. — Эта штука точно работает? Жрец не обманул?

— Нет. — Проворчал человек-бык и сделав еще один мощный гребок, снова вернулся к созерцанию затянутых туманной дымкой бочагов и проток. — В башке. Ничего. Не путается. Мы. Правильно. Идем. Через. Пол свечи. На месте. Будем. Сядь. Ты. Тяжелая. Лодку. Перевернешь.

Август невольно хмыкнул. Чтобы перевернуть лодку длинной в пятнадцать шагов и шириной в три требовался кто-то потяжелее великанши. Шама например.

— Хм… — Послушно Сев, дикарка переложила факел в левую руку и принялась разглядывать что-то в воде. — Мне твое лицо кажется знакомым. Мы раньше не виделись? А, Калиска?

— Нет. — Немного подумав, буркнул продолжающий мерно месить воду веслами следопыт.

— Смотри-ка. А безбородый не брехал. Брухт. — Неожиданно заявила Сив и опустив руку в ряску достала из нее нечто извивающееся мерзкое и липкое.

Август вздрогнул от отвращения. В руке горянки билось и щелкало острым даже на вид клювом маленькое чудовище. Закрученная в спираль раковина напоминала о морских моллюсках если бы не покрывающие ее шипы, из глубины шипастого убежища пучила выкаченные налитые злобой глазки, окруженная клубком жадно хватающихся за воздух, оканчивающихся когтями щупалец, злобная морда, длинный клюв вытягивался на своем мускульном основании, рыскал то в право то влево в тщетных попытках добраться до крепко прихвативших панцирь пальцах.

— Armatae polypus! — Восхищенно прицокнув языком Эддард достал из за пазухе свой журнал начал лихорадочно что-то записывать. — Несомненно! Armatae polypus! Я видел гравюры! Но всегда считал, что это миф! Он правда смертельно ядовитый?