— Книгочеи… Те, кто ищут истину… Сив, я не хочу, чтобы ты уходила одна. — Прикусив губу Август осторожно притронулся к бугрящемуся мышцами предплечью великанши. — У меня нехорошее предчувствие. Давай попросим у Шамы арбалет. Как у его охранников. Вряд ли он тебе откажет. Пойдем вместе.

— Духи тоже не хотят, чтобы я шла одна. — Поджала губы дикарка. — Говорят, мне нельзя вас бросать. Подай мне сумку. — Указав рукой на груду ремней и шкур, великанша снова откинулась на спину.

— Эту? — Подтянув к себе тощий дорожный мешок Август протянул его дикарке.

— Ты видел у меня еще сумки? Вот. — Распустив завязки горянка продемонстрировала цу Вернстрому небольшую, не больше кулака, деревянную, слегка кривобоко раскрашенную фигурку совы. — Я ее в Дуденцах взяла. Она… красивая. Хочу, чтобы если что-то случится, ты ее сберег. Ей тяжело одной. Хочется быть с кем-то.

Я… — Взяв в руки лишившийся шнурка противовес, Август замолчал и принялся задумчиво пробовать зубы кончиком языка. Что же. Прореха никуда не делась. Игрушка была тяжелой. Видимо, залитой изнутри свинцом. Отполированное дерево ласкало ладонь и казалось слегка теплым.

— Нет. — Наконец произнес он и поставив сову на пол взглянул великанше в глаза. — То есть, если хочешь, я возьму ее, но думаю, у тебя ей будет лучше. А завтра мы пойдем в это капище вместе.

— Ты не знаешь о чем просишь. — Покачала головой Сив. — Это не лучшее место для южан. Оно на границе урочища. Порча. Ты не такой крепкий как я. Ты можешь подхватить порчу.

— Я пойду на этот риск. К тому же Шама обещал заплатить мясными грибами. Если хотя-бы половина того, что я слышал об этой дряни правда, эта штука не только сможет вернуть мне глаз но и вытравит из меня любую порчу. В очередной раз коснувшись языком обломков зубов Август тихонько рассмеялся. — И тебе не придется целоваться с калекой.

— Ты не умеешь ходить по болотам. — Немного неуверенно протянула явно заколебавшаяся дикарка.

— Я постараюсь сделать это лучше чем в первый раз. К тому же подозреваю, что мы поплывем на лодке.

— Откуда ты знаешь? — Подозрительно прищурилась горянка.

— Во-первых ты сама об этом говорила. Во-вторых, когда мы вышли из дома, люди Шамы тащили из сарая большую плоскодонку. — Пожал плечами юноша. — Я знаю, что ты не хочешь нас брать только потому, что считаешь что там опасно. Но здесь… — Сделав паузу юноша покрутил головой. — Я не знаю как объяснить, но здесь тоже что-то не так.

— Глазастый ты стал. — Криво усмехнулась великанша. — Да. Если вода поднялась большую часть пути придется грести. Но я не хочу оставлять здесь книгочея и Майю.

— Тогда пойдем все вместе. Гретта, не приходит в сознание. Не знаю права ты насчет заложников или нет, но думаю… все же здесь она будет в большей безопасности, чем с нами на болотах. И даже если она поправится, твой… знакомый не даст ей сбежать.

— Когда поправится. — Поправила юношу Сив и тяжело вздохнула. — Ты забыл, как я тебя накормила мясным грибом? Он был сырой, невызревший, и не больше половины ногтя пальца ребенка. У тебя тогда все нутро было отбито. Кишки прорваны. И ты умирал от яда, что я не смогла выпустить до конца. Взвар, который готовит Шама, может вернуть человеку отрубленную ногу за седмицу. Если того, кто его выпил хорошо кормить, конечно. Так что, думаю, пара кружек этой дряни и ты действительно снова будешь видеть двумя глазами. И пальцы у тебя отрастут. И зубы. Знаешь. Когда я тебя первый раз увидела, мне понравились твои зубы. Они такие белые. И маленькие как косточки яблока. — Дикарка усмехнулась и повернувшись к Августу положила руку себе на грудь. — Вот все никак не пойму. Почему я тебя слушаю? Мягкого как кусок масла трусливого южанина? Потому, что ты говоришь умные вещи или потому, что мы с тобой трахаемся?

— Может потому, что мы живем одним днем? — Рассмеялся юноша и проворно стряхнув с ног сапоги подвинулся поближе к великанше.

--

— Бесова жара! — прорычал Шама Безбородый и грохнул помятой оловянной кружкой по рассохшимся доскам шаткого, слегка кособокого стола. Кувшин наполовину наполненный мутной, отвратительно пахнущей подгнившим виноградом, брагой, подпрыгнул и жалобно зазвенел, столкнувшись с задребезжавшими ему в унисон тремя своими, уже пустыми братьями.

— Бесова жара, провались в задницу ваш гребаный Сулджук, ваши сраные пески и степи, ваши вонючие лошади, и ваши гребаные пророки! — Рявкнул Шама еще раз, и усмехнувшись окинул душный, пропахший, потом и скисшей едой духан мутным взглядом. — Еще вина!

По залу пронесся еле слышный ропот, но ни один из посетителей не рискнул подойти к пьяному чужеземцу. Гордые южане лишь стискивали кулаки, хватались за рукояти кривых ножей, выпячивали подбородки, еле слышно ругались себе под нос, но встретившись взглядом с незваным гостем, поспешно отворачивались. Духанщик, втянув голову в плечи, опасливо, по крабьи семеня боком подобрался к занятому Шамой столу и поставил на его дальний край очередной кувшин.

— Не хотите, чего ни будь поесть, господин? Промямлил он, старательно смотря себе под ноги. — Или может еще чего?

Шама расхохотался и неуловимым движением, схватив кувшин, подтянул его поближе и отпил несколько глотков через край.

— Если я захочу есть, то пойду в другое место! Не хочу ужинать среди свиней! — Проворчал он достаточно громко, чтобы его услышали даже в самых отдаленных углах зала и сделал еще несколько глотков прямо из кувшина.

— Как пожелаете, господин, как-то по-птичьи, дернул головой духанщик, и поспешно вернулся к себе за стойку.

Шама усмехнулся и огладил длинные свисающие ниже подбородка «рыцарские» усы. Он знал, как он выглядит. Макушка изрядно помятого, тронутого ржавчиной шлема, возвышалась над головой стоящего духанщика на ладонь, несмотря на то, что он сидел, а хозяина постоялого двора нельзя было назвать коротышкой. По меркам гребаных южан конечно. Скамья занятая им, была рассчитана на троих, но он с трудом уместил на ней свой зад. Его плечи плотно облегала местами порванная, неаккуратно заштопанная проволокой кольчуга, тройного плетения. А тяжелые кожаные рукавицы с нашитыми железными бляшками, могли бы подойти иному человеку вместо шляпы.

«Жалкие трусы, только и способны нападать на мирных людей, трясти купцов, насиловать одиноких баб, да пушить перья словно петухи перед курами. А сразиться с настоящим воином, что, кишка тонка? Или вы боитесь не меня, а моего меча?»

Пьяновато хихикнув, Безбородый провел пальцами по металлу небрежно прислоненного к столу клинка. Меч. Тяжелый, широкий, покрытый искусной гравировкой клинок, с кромкой в виде зубьев пилы и листовидным острием. Старое железо. Очень старое. Такое не сломаеться и не затупится. Он пробовал его точить, не из-за необходимости, скорее по привычке. Но только испортил точильный камень. На клинке были изображены чудовища и из детских сказок и страшных снов. Некоторые похожие на людей, некоторые не очень. Как-то раз он решил подсчитать их, но сбился со счета. Зато выяснил, что не знает названий и четверти изображенных на клинке чудовищ. Гравер наверняка был настоящим мастером. В неверном, тусклом свете жировых свечей, твари, казалось, двигались, ревели и хохотали, насмешливо глядя на хозяина клинка. Хороший меч. Его трофей. Совершенное в своей соразмерности оружие. Пожалуй, все, что он получил за последние два года службы на южан. Меч, несколько новых шрамов, переломанный нос, боли в проткнутом некогда боку по утрам, и обиду.

«Возможно, это просто твоя судьба. Ты ведь знаешь, выбора нет. Его никогда не бывает.» Мысленно вздохнул Шама. «А может просто собственная глупость. Ведь что, как не глупость, надежда цепного пса, стать одним из хозяев. Как бы хорошо ты не служил, получишь лишь пинки, и возможно, новый ошейник, если сильно повезет. А когда станешь слишком слаб или стар для службы, и тебя просто выкинут на улицу. А если начнешь кусаться…»

— Мама… — Еле слышно прошептал он себе под нос, и влил в глотку остатки браги из одного кувшина, потом из второго. От кислого запаха заслезились глаза, но он совершенно не почувствовал вкуса. Хмельной туман, сгустившийся было в голове исчез, растаял под порывом смеси из ледяной тоски и ужаса прорвавшихся так некстати воспоминаний.