Кое-как вычистив испачканную и обзаведшуюся первыми прорехами во время короткой но безжалостно-грязной драки одежду и пересчитав оставшиеся после общения с городской стражей монеты, он потирая отбитое ребро посетил местное отделение банка, и забрав, как ему тогда показалось, приличествующую случаю часть, выделенной на его работу, университетом суммы, спрятал большую часть монет в подошвы сапог, после чего со всей поспешностью покинул оказавшимся таким негостеприимным, город и устремился к предместьям. Но и тут его ждало лишь горькое разочарование. Немногочисленные, встреченные им нордлинги оказались совсем не такими как он ожидал. Под дикостью скрывалась лишь еще большая дикость, под суровостью жестокость, под клановыми законами хитрость и двоедушие. Эти деградировавшие от вечного пьянства и подаренных цивилизацией излишеств дикари, не хранили традиций и обычаев, жили одним днем, каждую минуту проводя в пьянстве и безделье, в итоге мало чем отличаясь от обитателей дна Лютеция. Тунеядцы и пьяницы. В равном счете живущие попрошайничеством, воровством, и разбавленной редкими периодами черной работы, разбоем. Народ, потерявший свою историю. Опустившиеся бродяги. Кровожадные недолюди, отличающиеся от животных лишь хождением на двух ногах и клановыми татуировками. Принесенный из летописей и рассказов предшественников образ благородных, упрямо не склоняющихся перед империей варваров, людей ставящих традиции и честь рода выше собственной жизни, выдержал четыре попытки ограбления, одну попытку убийства, и три акта воровства после чего распался как карточный домик под порывом ветра.
Природа севера тоже оказалась совсем не такой как он ожидал. Восхищаться проросшими мхом развалинами, нависающими над пейзажем горными пиками и вечно затянутым свинцово-серыми тучами небом, когда с этого самого неба на тебя, несмотря на лето, сыплет то дождь, то снег, в сапогах хлюпает утренняя мразь, на бороде, по утрам оседает иней, а ветер и сырость пробирают до костей оказалось довольно сложным делом. И с каждым днем это дело становилось все сложней.
Но Эддард не стал бы лектором, сдавшись так рано, потому он решил продолжить свою работу. А потом, потом, случилось то, что случилось… Мор и последовавший за ним бунт черни… Пределы Вала он покинул вовремя. Конечно, вынужден он был делать это предельно поспешно, кольцо карантина почти замкнулось и ему лишь чудом удалось проскользнуть мимо стреляющих во все чо крупнее мыши из арбалетов легионеров. Также пришлось пожертвовать ездовым мулом и некоторой частью багажа, но, в конце концов, настоящий исследователь не должен боятся трудностей. Физически здоровому мужчине, прошедшему в свои годы не одну сотню лиг, путешествие пешком не в тягость. Как же он тогда ошибался.
К сожалению, поспешное ночное бегство, судьба и дорога привели его в табор магутов, где он получил обогрев, кров, еду, и иллюзию безопасности. Даже начал вести кое-какие записи. А через некоторое время расстался почти со всеми деньгами и большей частью своего имущества. Не помогли ни осторожность, ни тайники в подошвах сапог. Память на этом моменте тоже отказывала. Все, что он помнил, это громкий смех, стук игральных костей, бряцанье расстроенной лютни, мельтешение цветастых юбок, привкус кислого молодого вина на языке, темные как колодцы глаза, и прикосновения, тонких, загорелых, неожиданно сильных, женских рук. Очнулся он на обочине дороги в обнимку с опустевшим дорожным мешком и той частью его одежды и вещей, что караванщики судя по всему посчитали неинтересными. Хоть дорожные карты и журнал для записей ему оставили. И сапоги. И даже пару монет. По своему, они оказались честными ребятами. В конце концов, никто не пробил ему голову и не сбросил труп в придорожную канаву.
Так или иначе экспедиция была провалена. Полностью и бесповоротно. Нет, можно еще было дождаться окончания мора, вернуться в Ислев, забрать оставшиеся деньги и попробовать снова. Но вряд ли в ближайшие несколько седмиц это было… разумно. Шмыгнув носом мужчина приостановился и покачав головой не удержавшись зло пнул торчащий из земли камень. Он застрял. Застрял по эту сторону Стены. И судя по новостям, что он узнал у пары встреченных им по дороге коробейников это надолго. А ему надо как-то жить. И единственный его шанс найти ближайшее село и предложить там работу писаря. Или учителя… или… или то, что предложат и радоватся если за эту работу он получит краюху хлеба и миску каши. Надо смотреть правде в глаза. Выбора у него не так уж и много.
— Не время расклеиваться. — Проворчал он в пространство и с прищуром оглядел вроде бы начавшее постепенно редеть, белое марево. — Сейчас есть более насущные и животрепещущие вопросы. Ночлег, например. И пища. — Привычку разговаривать сам с собой он приобрел пару лет назад. И через некоторое время заметил, что произнесение собственных мыслей вслух очень здорово приводит в чувство. Вот и сейчас накатившая было волна раздражения, злости и жалости к себе ослабла, отступая перед голосом разума. С усилием расправив плечи, Эддард сделал несколько глубоких вдохов и зашагал вниз.
Предчувствие его не обмануло. Спустя пару падений, и одно излишне тесное знакомство с ежевичным кустом, предательская кручина холма сменилась разнотравьем долины, молочно- мерзкий кисель утреней мари начал рассеиваться, а до слуха мужчины донесся вселивший в сердце надежду звук текущей воды.
— Что же, если карта верна, а пока она не слишком меня обманывала, Кабанья падь, находится на берегу ручья. Значит все, что мне надо, это спустится вдоль его русла
Широко улыбнувшись Абеляр поймал лицом чудом пробившийся через пелену туч солнечный лучик и склонив голову на бок попытался сориентироваться.
— Нет. Слишком туманно пока что, так что лучше будет спуститься к воде. Заодно и флягу наполню. — Степенно произнес он, и согласно кивнув самому себе, ускорив насколько позволяла местность, самочувствие, и состояние обуви, шаг, бодро двинулся вперед, туда, откуда слышался приглушенный серебряный колокольчик текущей меж камней воды.
Ручей открылся неожиданно. И оказался не ручьем, а вполне себе небольшой, бойкой, шумно несущей свои холодные даже на вид воды, через каменные пороги, речушкой. Обогнув очередной, раскинувший, жадно ощетинившиеся шипами, ветви куст, казалось преследующей его, ежевики, Абеляр, споткнулся о подвернувшийся под ноги корень, неловко шагнул вперед, отчаянно взмахнув руками, забалансировал на краю выступающего над берегом камня, чудом сохранил равновесие, оглянулся вокруг и застыл. Буквально в паре шагов от него по колено в воде стоял… стояла…
С трудом сдержав рвущийся между сцепленных зубов восхищенно испуганный выдох, Эддард сделал осторожный шажок назад.
Молодая. Вряд-ли разменявшая вторую дюжину лет. Просто чудовищный рост. Футов восемь не меньше. Крепкие плечи, мощные, мускулистые бедра, неожиданно тонкая талия, перевитый жгутами мышц оголенный торс, выбритые виски, с макушки на широкую спину свисает блестящая от жира, усеянная вплетенными в нее косточками, продырявленными медными монетами и железными кольцами коса. На жилистой шее деревянные бусы совершенно варварского вида.
В каком-то десятке шагов, спиной к нему, по колено в воде стояла, будто сошедшая с гравюры времен первого завоевания, дева-воительница. — Ха. — Переступив с ноги на ногу, великанша зашипела рассерженной камышовой кошкой, чуть повернула голову, и неожиданно ткнув куда-то под ноги зажатой в мускулистой руке огромной, больше похожей на насаженный на ствол дерева меч, чем на копье, рогатиной, довольно фыркнула.
— Так и будешь подглядывать? — Неожиданно мелодичным голосом, по северному слегка распевая гласные, поинтересовалась она и ухнув от натуги выдернула свое оружие из воды. На острие копья вяло билась усатая, головастая, незнакомая Эддарду рыба в половину человеческого роста. — Или все таки выйдешь на свет, скажешь, кто ты такой и чего здесь забыл? — Резким взмахом перебросив обмякшую добычу на берег, великанша, неторопливо развернувшись, положила рогатину на плечи словно коромысло и широко улыбнувшись принялась беззастенчиво разглядывать мужчину. Собственная нагота ее по всей видимости совершено не смущала.
