— Сив боится лошадей. — С улыбкой пояснила травница.
— Я не боюсь. — Надулась великанша. — Просто не люблю. Ладно, хоть кобыла… Но все равно… Неприятно…
Колдун? Гнездо гибридов? Демоны? Невероятно. Просто невероятно. Возможно, конечно допустить, что северянка лжет, или смеется надо мной, но госпожа Майя похоже совершенно не сомневается в ее словах. И видимо также участвовала в этих событиях. Явление демона? В наши дни!? Боги, какой материал…
— Если позволите, торопливо заглотив остатки похлебки, Абеляр, не удержавшись облизнул ложку и убрав ее в рукав куртки потянулся к журналу. — Вы могли бы рассказать…
— Как нибудь в другой раз, книгочей. — Аккуратно положив между ног распотрошенную рыбью голову, дикарка, склонила голову на бок и, с хрустом потянувшись, прищурившись, уставилась на Эддарда. — Только если мы с тобой подружимся. — Духи говорят, что надо рассказать тебе другую историю. Про то, что здесь происходит, почему ты везучий как бес, и почему в Кабанью падь лучше тебе не соваться. Посмотрим, умеешь ли ты держать слово. Эта история будет стоить тебе медяк.
— Эм-м-м. — Я… — Абеляр деликатно кашлянул. — Мне интересны немного другие истории. Я приехал сюда собрать рассказы о богах и героях севера. Понимаешь, со времен раскола, когда наши народы воевали… То, что записано в современных трактатах слишком… однобоко. Мне хотелось бы узнать, как все видится… с другой стороны. Как и чем живет ваш народ сейчас. Какая память сохранилась. Вот ты, Сив. Ты не носишь на лице никаких знаков, твой плед без тартана и цветов. Ни броши, ни браслета, ни гривны на шее. К какому клану ты относишься? Какие у тебя были славные предки? Чем занимались твой отец и мать? Как ты жила до этого момента?
Повисшую над углями тишину казалось, можно было резать ножом. Лицо великанши закаменело, превратившись в пугающую маску, в глазах вспыхнул недобрый огонь.
— Эм… Я что-то не так сказал? — Облизнув губы выдавил из себя Эддард.
— Такое либо знают, либо никогда не спрашивают, книгочей. — Голос дикарки огрубел, превратившись в приглушенное медвежье ворчание. — Но я отвечу. Мой отец… Взгляни туда и ты его увидишь. Вон он. — Махнув рукой в сторону высящихся на горизонте черно-белых клыков Разломного хребта, северянка оскалилась в хищной ухмылке. — Старый ворчун, что тысячу лет спит на вершине мира. Мою мать ты тоже наверняка встречал. Моя мать — буря, что приходит весной. Моя сестра молния, бьющая в вершины гор, а братья, тьма и огонь при виде которых южанские псы ссутся прямо себе в штаны. Вот что обо мне говорили, а может и сейчас говорят. И этого будет тебе достаточно. А если ты захочешь, узнать больше — сможешь спросить у духов тех, кого я отправила на ту сторону за такие расспросы. Хотя… — Стремительно наклонившись вперед, великанша приглушенно хохотнув хлопнула вздрогнувшего от неожиданности мужчину по плечу. — Я думаю, ты просто дурень, ничего не знающий о наших обычаях, южанский книгочей. И ты не хотел меня обидеть.
— Я действительно… — Кашлянув, Эддард перевел замершее от испуга дыхание и выдавил из себя подобие улыбки. — Не хотел.
— Вот и хорошо. — Хмыкнула северянка. А теперь, гони мне скойц и я расскажу тебе историю.
— Эмм… — Облизнув губы, Абеляр запустил руку под куртку и достав тощий кошелек вытряхнул на ладонь его содержимое. — Вот. — Отделив от общей, вызывающей своим видом смутную тревогу завтрашнем дне, кучки монет один медяк он протянул его северянке. Держи.
— Айе. — Ловко выхватив монету Сив подбросила ее на ладони, попробовала на зуб потерла между пальцами и довольно сверкнув зубами, спрятала добычу куда-то в глубь пледа. — Самые легкие деньги в моей жизни. Причем честные. Приятно. Тогда слушай… Духи говорят, тебе понравится.
Все началось в начале весны. Кабанья падь стояла в отдалении от больших купеческих трактов, так что селяне предпочитали жить так, чтобы обеспечивать себя самостоятельно. Впрочем, здесь на краю Чернолесья это было не так, чтобы очень сложно. Земля, хоть ее и приходилось отнимать у леса, была достаточно плодородной, древесина имелась в избытке, в ручьях было достаточно рыбы, на берегу лежащего в паре миль горного озера нашлось вдоволь железных самородков, таких крупных и чистых, что их можно было обрабатывать даже холодной ковкой. А протекающая неподалеку быстрая речушка оказалась достаточно полноводной и сильной, чтобы крутить колеса кузни и мельницы. Но большая часть прибытка все же шла с охоты. Дичи было в избытке, а шкурки в изобилии водившихся вокруг лис привлекали к селу достаточно бродячих торговцев, чтобы обеспечить жителей солью, очищенным земляным маслом, отрезами тканей, кое каким инструментом, и прочим, что они не могли добыть или сделать сами. Жилось вольно, люди богатели из года в год. К тому же не попадающее под власть вольных баронов, стоящее за границей вала, село получало кучу привилегий, так что имперские мытари если и заезжали, то не слишком зверствовали. Десятина церкви, десятина в Императорскую казну, ни барщины ни оброков, ни права первой ночи. А проживающие в расположенной, в паре дневных переходов крепостице-заставе, солдаты, готовы прийти на помощь по первому зову. Случалось конечно всякое, то залетная банда дикарей-северян начнет озоровать, то невесть почему проснувшийся посреди зимы медведь-шатун к частоколу подойдет, но и крестьяне ведь не лыком шиты. Лук у каждого почитай в доме имеется. А тяжелая стрела срезень и мишку угомонит, и недоброго человека успокоит. Но этой весной случилось то, что напомнило всем, почему эти места называют пустошами. Из Дубравниц, поселка находящегося в паре дневных переходов не пришли сваты. Это не было чем-то из ряда вон выходящим, зима выдалась суровая, снега намело выше двух человеческих ростов. Тропы завалило напрочь. Какой уж там договариваться о свадьбах. Но из Щетиного яра и Клыкачей люди все же пришли. На лыжах. И принесли новости. У них начали пропадать люди. Вдова Тайя пошла на реку — постирать белье и не вернулась. Жена углежога Винланда отправилась в лес — приспичило ей набрать из под снега мха (хотя какой мох зимой — явно ведь к полюбовнику своему — Илошу Полоумку, молодому вдовцу, что бобылем в лесу жил, побежала) и тоже пропала. Энна — молодая совсем девчонка, только в возраст вошла, была отправлена за хворостом и исчезла. Их, конечно искали да все без толку. Сначала все списали на зверей. Мол — волки оголодали, или очередной медведь — хозяин леса решил проведать, чем люди живут. Даже облаву устроили. Горе конечно, но не так, чтобы что-то из ряда вон. Баб и детей решили одних за частокол не пускать. Чтоб всегда либо кучей, либо мужик с топором или рогатиной рядом. А потом, когда морозы спали и настала пора грести снег, да расчищать новые земли под пашню, пропавших нашли. И Тайю, и углежогову жену, и Энну, и даже Илошу Полоумка. Плохо нашли. Манко — Полбочонка, что на Энну наткнулся, за ночь поседел и заикаться начал. Ну и не удивительно то, он ведь на следующий год к ней свататься хотел. А тут такое. Девушку мучили. Долго, страшно, не по человечески жестоко. Отрубили руки и ноги. Не сразу. Частями. Раны прижгли. Выкололи глаза. Вырвали зубы и отрезали язык. Жгли огнем. Содрали скальп и облили голову горячей смолой. Переломали почти все ребра. Все это явно продолжалось не один день. Под снегом тело хорошо сохранилось и было видно — некоторые раны начали заживать, а некоторые гнить. Ее кормили. Скорее всего насильно. А в конце, насадили то, что осталось от ее тела на кол. Эхор, лекарь, что взялся обмывать останки, трясущимися губами выдал, будто была она тяжела, а плод из нее перед смертью вырвали, после чего отбросил трясущимися руками окровавленную тряпицу, и заперся в избе на седмицу. Пить выморожень[2], да так горько, что самого потом еле откачали. С другими пропавшими, судя по виду тел, поступили не менее чудовищно. Раздробленные кости, порванные суставы, растянутые на кольях внутренности, сорванная пластами кожа… А потом охотники нашли след. Не человеческий. Не бывает у людей таких огромных ног. Даже у нордлингов. Поразмыслив выслали к стене голубя, но солдаты отчего-то не пришли.
