— Если бы я ничего не делал… Сидел и обдумывал все… это, то наверное сейчас просто сошел бы с ума. — Беспомощно развел руками ученый и снова рассмеялся. — Работа отвлекает. Просто сейчас… опять навалилось.

— Ну… — В улыбке женщина появилась тень лукавства. — В таком случае, мы можем придумать что-то еще. — Например, опять смазать оси фургона, перебрать еду, развести костер побольше, чтобы попробовать просушить этот дурацкий шалаш… В крайнем случае можете натаскать камней от ручья и расширить костровую площадку. Или вы можете показать мне свой журнал записей, который, если верить господину Вернстрому, все больше напоминает собрание пахабных картинок для развлечения черни.

— Я… Ну… Да. Господин Август интересовался… — Заметно покраснев, ученый смущенно поскреб изрядно отросшую за последние дни бороду.

— Вернее было бы сказать, заглядывал через плечо при каждом удобном случае. — Рассмеялась травница. — И кривился будто увидел таракана в супе.

— Да. — Вернув Майе улыбку Эддард рассеянно помассировал бок и покачал головой. — Можно сказать и так. Просто, сейчас я веду записи об отношении северян к одежде. И естественно делаю множество зарисовок. А учитывая, что у меня только одна… модель. Ну, сами понимаете. Мне кажется это очень занятным. Не покрой, мода и прочее. Именно отношение. Казалось бы небольшое различие между нами. Кто-то найдет его пикантным, кто-то посмеется, но мне кажется это довольно важная черта образа мысли северян. Сив не стремится прикрыть наготу, не считает ее чем-то постыдным. Для нее одежда это утилитарная вещь. Инструмент. Я знаю, что в фургоне у нее лежат сапоги, но она в основном ходит босиком потому, что сейчас по ее мнению недостаточно холодно. А когда мы выходим на каменистые участки, обматывает ноги кожаными лентами потому, как они защищают ступни от ранений, но не мешают лазить по скалам. А ее плед это по большому счету палатка, и способ хранения личных вещей. И рубахи она тоже явно бережет. И так во многом другом. Получается, что северяне…. — Перехватив взгляд травницы Абеляр осекся на середине фразы. — Извините. Опять меня занесло.

— Ну что вы, господин Абеляр. — Немного подумав покачала головой травница. — Я давно не встречала увлеченных своим делом людей. То, что вы говорите довольно поучительно и во многом правда. Добавлю только от себя еще пару вещей. Одежда служит северянам не только защитой от непогоды, она указывает их статус. Буде попали мы в какое ни будь поселение северян, или в город, где, ей могут встретиться кто-то из кланов, Сив, несмотря ни на какую жару, подвела бы глаза углем, заплела в волосы шелковые ленты, надела самую красивую рубаху, натянула сапоги и нацепила на себя столько золота сколько у нее есть, только ради того чтобы кто-то не посчитал ее плохим воином или чьей-то служанкой. Я это знаю, потому, как мой супруг Стархедве тоже был северянином. То, что она разрешает себе показываться перед нами без одежды и украшений, это знак доверия. Она этим как бы говорит «Вы меня знаете. Знаете, кто я такая и чего стою. Я не буду носить оружие в руках, не буду похвалятся золотом, и даже позволю ему лежать где ни будь, потому что я знаю, что вы мои друзья.»

— Хм… — Задумчиво причмокнул глазами Эддард. — Получается, мы не так уж и различаемся.

— Когда-то я слышала, что внутри все люди едины. — Изящно поведя плечами Майя отломила от прутика еще один кусочек. — И вы правы. Готова спорить, что у господина Августа, когда он владел замком, была шикарная шляпа с разноцветными перьями.

— Ха… Ха-ха-ха-ха! — Громко рассмеявшись ученый хлопнул себя по бедру. — Да уж. Ну… Если вам интересно то вот… Как я и говорил, я делаю наброски того, что вижу, отложив миску в сторону Эддард запустив руку за пазуху, извлек пергаментную тетрадь и раскрыв ее на одной из страниц повернул к травнице. Здесь есть и ваши наброски. Вот это вы при нашей первой встрече. Готовите рыбную похлебку. А здесь мои соображения.

— Я умею читать господин Абеляр. — Сухо усмехнулась женщина. — И на зрение не жалуюсь. В конце концов, я дипломированный маг.

— Простите. Не хотел вас обидеть. — Смутился ученый и привстав протянул журнал женщине. — Можете посмотреть. Если найдете что-то оскорбительное для себя, я это вымараю.

Молча приняв тетрадь, Майя принялась медленно перелистывать страницы.

— Вы… Похоже, это мне нужно просить прощения, господина Абеляр. — Произнесла она после некоторого молчания. — Вы обладаете редким талантом живописца. А то, что вы про меня написали… довольно лестно.

— Просто стараюсь придерживаться того, что вижу своими глазами. Стараюсь быть откровенным с будущими читателями.

— Это… — Склонив голову на бок, красавица окинула Абеляра задумчивым взглядом. — Смущает… Вы назвали меня образцом гармонии, скромности и красоты настоящей гражданки империи. Пишете, что только мой голос мира сохраняет в нашей кампании равновесие, и способен унять, как разрушительное пламя северной натуры, так и упрямую гордыню старых имперских родов. Пишите, что подобному образцу смирения и непреклонной воли стоит подражать каждому гражданину нашей родины. Вы действительно так считаете?

— Госпожа Майя, — Тяжело вздохнув, ученый устало покачав головой, скрестил на груди руки, — Я записываю в журнал лишь свои наблюдения. Свое виденье. Я не могу претендовать на истину, но мне, как историку критически важно быть объективным. И поверьте, если бы я воспылав к вам некоторыми сердечными чувствами решил бы исказить увиденное, то наверняка использовал бы другие выражения. Вы красивы. Умны. Притягательны. Спору нет. Я восхищаюсь вашими поступками и образом мыслей, и это тоже правда. Но я не позволю своим эмоциям исказить суть.

Окинув ученого долгим, задумчивым взглядом, Майя кивнула. Уголки губ женщины чуть заметно дрогнули.

— Исказить суть… Вы не похожи на других.

— Других? — Непонимающе нахмурился Эддард.

— Благородных. — Пояснила травница и закрыв тетрадь протянула ее ученому. — Обычно они считают окружающих… как бы сказать… немного хуже себя. А здесь в журнале, описывая битву с гибридами, вы уделили себе лишь малую роль.

— Возможно дело в том, что из благородного во мне только имя. — Облегченно рассмеявшись, Абеляр спрятал кипу листов обратно за пазуху. — Мой отец получил дворянство всего за несколько месяцев до моего рождения. Большую часть жизни он был обычным конезаводчиком. Не слишком известным, кстати. А к приставке «Цу» в фамилии не прилагалось, ни земель, ни золота ни слуг. Ничего кроме пары украшенных императорской печатью свитков да записи в реестре родоначалия. Так что большую часть детства я выгребал навоз, таскал воду и присматривал за лошадьми. Я и дом-то покинул после того… — Осекшись, Эддард тяжело вздохнул. — Госпожа Майя. Что бы ни сказало это крылатое чудовище… Я не убивал своего брата. Это был несчастный случай.

— Я верю. — Скупо кивнула травница и сложив руки между колен, снова принялась крутить между пальцами обгорелый прут.

— Нет. — Распрямив спину Эддард взглянув в лицо женщине нервно огладил штаны и с хрустом покрутив шеей зажмурился, будто готовясь прыгнуть в холодную воду. — Если позволите… Я должен рассказать. Между нами не должно стоять это. Просто выслушайте меня, а потом решите какие у меня скелеты на конюшне. Так или иначе, мы сейчас в одной упряжке, а я не хочу, чтобы вы думали обо мне как о злодее или скрывающимся от правосудия преступнике.

— Когда вы волнуетесь вы действительно говорите как сын конезаводчика. — Разломав прутик красавица отправила его в костер. — Но я понимаю. Иногда хочется облегчить душу. Немного откровенности вряд ли повредит. Так что если хотите…

— Не знаю. Наверное. Хотя, скорее не хочу. Просто понимаю, что должен. — Сжав кулаки, ученый поджал губы и надолго замолчал. — Наверное, стоит начать сначала. Это было… чуть больше тридцати лет назад. Мне было девять. Агнусу тринадцать. И мы терпеть друг друга не могли. Сейчас, я думаю все дело в том, что каждый из нас считал, что отец и мать уделяют другому намного больше внимания, чем ему. Конечно, это было не так, но в наших играх я частенько оказывался битым. Случайно и не очень. Жизнь за пределами большого города обделена развлечениями. А кони не могут расти в предместьях. Им нужен простор. Так, что, так или иначе, жизнь наша проходила на отшибе и никакой другой кампании выбирать не приходилось. А в полулиге от нашего дома стояла башня. Остатки полуразвалившейся крепости времен первого Императорского похода. Эдакий каменный палец, торчащий посреди поля. Родители запрещали туда ходить. Но разве какие-то запреты могут удержать двух мальчишек? Это было весело. Прятаться меж камнями и полуразрушенными стенами, биться деревянными палками представляя себя то атакующим крепость варваром то стойким ее защитником. Или спускаться в подвалы, будто ты бесстрашный охотник за древними сокровищами или ловчий инквизиции. И хотя я часто оказывался, бит мне это все равно нравилось. И вот. Однажды Агнус предложил забраться на самую верхушку башни. Мы никогда так не делали. Лестница большей частью обвалилась, а с зубцов, поднимись ветер, частенько падали камни, так что это было действительно опасно. Но Агнус сказал, что где-то наверху спрятан сундук с сокровищами и я полез. Не знаю, как это получилось, сейчас я такой подъем повторить не решился, даже если бы кто-нибудь угрожал мне перерезать горло. Но девятилетний мальчишка смог. Цеплялся за лозы вьюна, втискивал пальцы в трещины, пару раз чуть не упал, но смог. Брат, конечно же меня опередил и забрался туда первым. И спрятался меж обвалившихся камней. Может он хотел меня только напугать, или пошутить. — Судорожно выпустив воздух Абеляр хрустнул костяшками пальцев. — Я не знаю. Но стоило мне подняться он набросился на меня со спины и начал молотить чем ни попадя. Сейчас я думаю все дело было в лошадке. Да… В деревянной лошадке, что вырезал мой отец. Это была его игрушка. Но за пару дней до нашего подъема мать отдала ее мне сказав что Агнус слишком взрослый для такого. Потому сейчас я думаю, это была месть. Он затащил меня на вершину башни, чтобы никто не услышал, что он со мной делает. Не знаю, что на него нашло. Он бил меня так, будто хотел сломать все кости. Я был меньше, младше, слабее. И мог только защищаться. Но когда он ударил меня по голове камнем… — Ученый испустил очередной полный муки вздох. — Меня как молнией пробило… И я разозлился. А потом чернота. Помню только, что вскочил на ноги. А потом как я стою уже внизу. Как пытаюсь растолкать Агнуса. А из его рта течет кровь. Большой камень вывалился из кладки. И он упал. Вниз. С пятидесяти шагов. Вместе с камнем. Я не толкал его с башни. Не бросал камень вслед. Чтобы сдвинуть такую глыбу нужно не меньше шести взрослых мужчин. Я это знаю. Видел своими глазами как отваливали клятый камень. Просто потолок обвалился, а глыба переломала ему все ниже пояса. Пока я бежал домой, пока звал отца… Агнус… умер. Мне конечно крепко досталось. А потом ни отец, ни мать никогда не смотрели на меня как раньше. Никогда. Наверное, потому я и ушел из дома как только мне стукнуло пятнадцать. Чтобы не видеть их взглядов. Не слышать их молчания. Но я не мог его убить. Это был несчастный случай.