— А где же остальные? — спросили необыкновенно располневшую за лето щуку.

— Сама не знаю, — лениво ответила наставница. — Я давно стала замечать: что ни день, то два-три карпа куда-то исчезают. Что ни день, то на две-три рыбины становится меньше. Решила я тогда сигнализировать правлению. Но разве до него докричишься?!

— Что ты вертишься, как будто тебя ершиными иголками колют, — ворчала щука на юного отпрыска. — Будь спокойней, держись посолиднее, ты не какая-нибудь верхоплавка, а щука.

— Щуренок, пока только щуренок, — внес поправку юнец.

— А ты и не заметишь, как станешь взрослым. Учиться надо смолоду, — наставительно сказала щука-мать. — Скажи мне, можешь ты стать совершенно неподвижным? Смотри, вот так, как я.

И щука замерла, ни один плавничок у нее не шелохнулся.

— Мама, а зачем ты так? — спросил щуренок.

— Чтобы глупую плотвицу обмануть. Проплывает она мимо безо всякой опаски, приняв меня за затонувшее бревно, а я ее — цап!

— Здорово! — восхитился щуренок. — Но ведь я-то, мама, совсем не похож на бревно.

— Да, пока ты как прутик.

И вот однажды малыш увидел в воде торчащий из обрывистого берега прутик и принял его за щуренка. «Попробую и я так», — решил наш герой и пристроился к прутику. Стоит рядом, не шелохнется. А любопытство его разбирает.

— Давно ты так? — спрашивает щуренок.

Молчит прутик, ничего не отвечает.

— Скажи хоть, как звать-то тебя?

Опять ничего не говорит прутик, застыл как деревянный. «Ну, и я так буду! — подумал щуренок. — Ни на что не буду обращать внимания».

А в это время у него прямо перед носом какая-то петелька, свитая из конского волоса, появилась. «Ну и пусть, не буду замечать ее», — решил щуренок. И в этот же момент петля захлестнулась, и, высоко взлетев в воздух, щуренок шлепнулся на берег.

— Попался! — закричал мальчишка, распутывая сделанную из камышинки снасть.

Щуренок же, оказавшись в ведерке с водой, подумал: «Чему же меня научила мамаша? Из ума, что ли, выжила?»

А между тем щуренок напрасно гневался: щука-мать давала ему правильные советы. Единственная ее ошибка была такая: она забыла предупредить любимого сынка, что не надо каждый совет воспринимать буквально.

Дед и внук поехали на рыбалку. Заночевали на берегу небольшой речки. Лежа в палатке, внук услышал сильный всплеск на реке.

— Дед, а дед. Что там? — спросил с тревогой внук.

— Щука играет. Спи спокойно, внучек.

Через некоторое время всплеск послышался снова.

— Дед, а это что?

— Щука играет, я же сказал.

В третий раз кто-то всплеснулся в реке.

— Дед, это опять щука?

— Опять она, внучек. Кому же еще плескаться?

Так прошла короткая летняя ночь. Рано утром дед поймал на живца большую щуку. Рассматривая ее, внук спросил:

— Дедушка, а как ты угадывал, какая рыба на реке играет? Ведь мы с тобой в палатке находились, да и темно было, ничего не видно.

— А и не надо было ничего видеть, — ответил дед. — Раз в речушке щука завелась, значит, там другой рыбе и делать нечего.

Для студентов — будущих ихтиологов — устроили встречу со щукой. В числе других ей было задан и такой вопрос:

— Как вы относитесь к карасям?

Упоминание об этих соблазнительных, симпатичных рыбешках вызвало у щуки огромный прилив энтузиазма.

— Вы даже не можете себе представить, как я к ним отношусь! — воскликнула она. — Если бы они исчезли, жизнь для меня потеряла бы всю свою привлекательность и смысл. Я втюрилась в них буквально по самые жабры. Причем с первого взгляда.

Студенты тщательно законспектировали ответ в разделе «Устойчивые симпатии и связи, складывающиеся между рыбами различных пород».

Казалось бы, затевать разговор об осле в наше время, по меньшей мере, странно. Другое дело — глубокая древность. Тогда этот представитель семейства копытных пользовался всеобщим уважением и почетом.

Я уж не говорю о том времени, когда сам Иисус Навин, совершая инспекторские поездки, величаво восседал на ослике. Невзрачное и тупое на вид животное воспел Апулей. Верой и правдой служил осел Санчо Пансо — оруженосцу Дон-Кихота. Даже в более поздние эпохи осел был ничем не запятнан, он делил с человеком его заботы и своей несколько нескладной фигурой украшал сельский пейзаж. И вдруг все переменилось.

От осла отвернулись, к нему стали относиться с презрением, он стал изгоем. И произошло это, на мой взгляд, по двум причинам:

1. Широко распространилось мнение, что осел упрям, ленив, коварен и, самое главное, глуп. Не случайно его имя стало синонимом этого малопривлекательного свойства человека. «Глуп как осел» — гласит поговорка. Правда, Брем и другие естествоиспытатели все эти приписываемые ослу дурные черты категорически отвергают. Но, между нами говоря, кое-какие отрицательные качества ослу все-таки присущи…

2. В наш век бурного технического прогресса осел стал также символом отсталости. Не вписывается он в наш космический век! И дело дошло до крайностей: даже в тех хозяйствах, где ослы были хорошими помощниками в работе, от них стали избавляться. Приедет, например, начальство в колхоз и как бы невзначай спрашивает:

— А ослы у вас есть?

— Какие там ослы, мы их давно перевели, — отвечает председатель, распорядившийся еще накануне загнать осликов в самую гущу овечьей отары.

Но запрятать осла не так просто: уши-то торчат!

А я считаю, что разговор об осле уместен и сегодня. Стыдиться осла, а тем более избавляться от него не стоит. Ей-ей, он по-своему красив, в меру трудолюбив и даже умен. А если и допускает иногда кое-какие промашки, то с кем не бывает!..

В леспромхоз поступил новый работник — осел. Через некоторое время он обратил внимание на довольно странную технологию заготовки древесины в этом леспромхозе. Рабочие взбирались на высокую сосну, обрубали все сучья, а уж потом валили ее.

Новичок внес рационализаторское предложение: он рекомендовал сначала подпилить дерево и лишь после того, как оно упадет на землю, обрубать сучья.

— Осел, осел, а ведь соображает! — удивились в БРИЗе.

В штате одной телестудии состоял и ослик. Он работал много и хорошо: возил тележки с осветительной аппаратурой, помогал дворникам убирать мусор, доставлял для студийного буфета ящики с кефиром и молоком. А когда кинооператоры отправлялись на натурные съемки в горы, он, навьюченный тяжелыми камерами, бодро взбирался по кручам.

Ослика полюбили. Как-то его фотография появилась на экранах телевизоров в качестве заставки. На него даже потратили несколько десятков метров кинопленки и показали в передаче «Природа и люди». Ослик был доволен.

И вдруг с некоторых пор он загрустил, помрачнел и стал выполнять свои прямые обязанности с крайней неохотой. Его вызвали в отдел кадров:

— Вы чем-то недовольны? Может быть, с вами грубо обращаются, плохо кормят?

— Нет, кормят хорошо, не грубят.

— Тогда в чем же дело? Ведь вас даже телезрителям показывают!

— Показывают.

— Так чего же еще вам надо?

— Да понимаете… — замялся ослик. — Когда меня показывают, то выключают микрофоны. А я бы мог и спеть!

Ишака пригласили работать в научно-исследовательский институт по выведению трехкопытных животных. Ему предложили должность лаборанта с довольно широким кругом обязанностей и весьма скромным материальным вознаграждением.

— Значит, — спросил ишак, — вы будете платить мне гроши, а я должен служить науке?

— Нет, зачем же, — ответил кадровик, — служить будут другие. — И указал на длинный список заведующих лабораториями, старших и младших научных сотрудников.