Что это? Рано пробудившиеся наклонности карьериста? Бесплодные грезы юного, но такого стародавнего Обломова? Или вполне осознанное кредо сибарита наших дней — длинноволосого хиппи? Может быть, может быть…

Но тогда давайте назовем циником и ловчилой лупоглазого лягушонка, который спозаранку карабкается на лист кувшинки, чтобы встретить солнечный восход на этой идеально ровной зеленой площадке. А стройному буку, гордо взметнувшему ввысь свою зеленую вершину, скажем:

— Ты карьерист, бук. Неприятно смотреть со стороны, как ты изо всех сил тянешься к солнцу. Хочешь растолкать соседей и всех их опередить?

Промолчит бук, ничего не ответит на такие несправедливые речи. Потому что не такая уж блестящая карьера — попасть в руки колесного мастера и потом всю жизнь бежать куда-то вслед за быстрой упряжкой, нести на себе тяжелую поклажу.

Между прочим, и лягушонок, если его даже рассматривать в лупу, совсем не волосатик, он голенький, как ладонь. А трудится так самозабвенно! И когда пожирает разных вредных для человека и животного мошек и мушек. И когда, натужась до предела, вплетает свой голос в общий лягушиный оркестр, стройности и мелодичности которого могут только позавидовать иные музыкальные ансамбли, призванные услаждать слух меломанов с транзисторами. А если лягушонок иногда и понежится на солнцепеке, то нельзя же считать это обломовщиной или хуже того — хиппизмом…

Вдумайтесь, друзья, хорошенько в эти и подобные им примеры. Не сомневаюсь: вы придете к выводу, что в моих поисках места под солнцем не было абсолютно ничего предосудительного!

Шли годы, я искал. Солнце было далеко-далеко и казалось недостижимым. Я выбирал пригорок, холмик, бугорок и карабкался на него, в надежде оказаться хотя бы на несколько метров поближе к заветной цели. Но случалось, оступался и катился вниз. А иногда меня подводило пресловутое чувство локтя. Вдруг что-то острое впивалось мне в бок, из-за боли я терял равновесие и летел кувырком на исходную позицию. Мои колени были постоянно в ссадинах, а в тех случаях, когда не удавалось заслонить лицо, на лбу возникали синяки и шишки.

И вот однажды, поднимаясь с земли и потирая ушибленное место, я услышал за спиной чей-то ангельский голосок:

— Бедненький, как мне вас жалко! Неужели вам никогда не приходила в голову такая простая мысль, что в одиночку ничего добиться нельзя?

Я живо обернулся и увидел девушку. Ничто так не будоражит душу, как чье-нибудь сочувствие и участие. Я был растроган, ее глаза заметно увлажнились. А ведь от жалости до любви — один шаг. Опять же, не страшась выспренности, сразу же сообщу, что два нежных робких ручейка слились в единый бурный говорливый поток. Впрочем, говорила главным образом она.

— Милый, я убеждена, что мужчины ужасно непрактичны, — рассуждала прелестная женушка, нежно врачуя мои застарелые ссадины и царапины. — Отныне, дурачок, слушайся меня, и тогда ты быстро получишь все, чего тебе хочется достигнуть в жизни.

Я сказал, что мне ничего особенного не нужно, только было бы крохотное местечко под солнцем. Она коротко ответила: будет!

А потом стало происходить что-то странное. Она критически расценивала каждый мой шаг.

Вот мы направляемся в «Распредсолнце».

— Милый, почему ты так спешишь? Ведь мы идем не на пожар, не правда ли?

Я стараюсь идти медленнее.

— Голубчик, ну что ты тянешься, будто неживой? Очнись! Если двигаться по-черепашьи, то мы как раз попадем к шапочному разбору.

Из-за пререканий опоздали. На «Распредсолнце» — огромный висячий замок. И записка: «Уехала на базу за лимитами».

Но вот, кажется, мне подвернулась удача: я нашел подходящее местечко и стою не шелохнувшись, словно врос в землю. Но тут же слышу ее голос:

— Глупышка, не стой как истукан, а оглянись назад — ты отбрасываешь совершенно косую тень. Хочешь, чтобы и вся жизнь у нас пошла наперекосяк?

Нет, я не хочу. И покидаю облюбованное местечко. В другой раз место оказалось идеальным, тень короткой и ровной. Но все равно ей оно не понравилось.

— Птенчик, умоляю, спрячься под дерево. Иначе тебе напечет головку, она у тебя и без того слабая.

Повинуюсь и сую свою голову в пыльную, нагретую солнцем листву.

С годами становится хуже и хуже. Стоит мне мало-мальски сносно устроиться, как она приказывает:

— Уступи место этому симпатичному юноше. Я уверена, что он отзывчив!

Я покорно уступаю место парню, хотя мне до сих пор неясно, каким образом она определила степень отзывчивости его сердца.

Мне все труднее и труднее подлаживаться под ее команды. А они сыплются как горох из худой торбы.

— Поворачивайся быстрее!

— Не юли.

— Держись левой стороны.

— Я сказала тебе: иди направо!

— Не сутулься.

— Чего ты стоишь, будто аршин проглотил?

— Лезь в гору!

— Сейчас же спускайся вниз!

Она четко руководит моим общением с людьми.

— Поклонись Петровым.

— Не замечай их!

— Поласковей с Ивановым, он очень влиятелен.

— Не смей лизаться с этим проходимцем!

— Позвони Сидорову.

— Забудь номер его телефона!

Не знаю, как себя чувствуют марионетки после очередного спектакля, устают ли они? Но я себя чувствовал прескверно, тем паче, что моя женушка устраивала представление за представлением, постоянно обновляя репертуар и сокращая время антрактов. И я забастовал.

— Больше не хочу, — заявил я однажды.

— Чего не хочешь?

— Места.

— Какого места?

— Под солнцем.

— Ну и дурак, — откровенно рассердилась жена. — А у меня как раз наметился прекрасный вариант для тебя.

— Хватит, — отрезал я, — никаких вариантов. Сыт по горло.

Но, конечно, тут мне пришлось покривить душой. Один вариант у меня остался. Вот какой.

Едва наступает ночь и моя супруга погружается в глубокий сон, чтобы рано утром с новыми силами обкатывать и обтесывать меня, я покидаю дом. На улице ни души, царят тишина и покой. В темном ночном небе ярко сияет луна.

Теперь никто мне не мешает, никто не тычет острым локтем в бок, никто не заставляет дергаться и уподобляться бездушной кукле в театре марионеток. Я свободен, устраиваюсь как хочу и блаженствую.

Наконец-то я нашел то, чего искал всю жизнь. Ведь луна тоже небесное светило и тоже чудо из чудес. Можете мне позавидовать: я имею место под луною.

Хотя иногда мне бывает грустно оттого, что она только светит, но не греет…

Зря говорят, что время тех самых, выражаясь по-ученому, катаклизмов давно прошло. Неверно! Откройте любую газету, почитайте последний столбец, напечатанный мелкими буквами. Там только о том и пишут. Где-то в горах после хорошенькой встряски образовалось озеро, да с такой целебной водичкой, что нырни в него пенсионер, а выберется на берег молодец молодцом, хоть садись в «Чайку» с розовыми ленточками и правь прямиком во дворец бракосочетаний. В другом месте кусок материка отломился и превратился в остров. А на острове, конечно, бананы, кокосовые орехи величиной с астраханский арбуз, и внутри бодрящий напиток. Вроде жигулевского пива. Бывает, что подземная лава выталкивает наружу чистое золото. Да не в виде песка, а кусковое, наподобие сахара, только не белого, а желтого цвета. Обыкновенное золотишко, из которого у нас куют зубные коронки, а у них буржуи на биржах с жиру бесятся.

Нет, и в наши дни отламываются лакомые кусочки. Только не теряйся, вовремя кошель подставляй. Лично я всегда об этом помню, всегда наготове.

Заходит ко мне как-то знакомый зававтобазой и просит помочь. Крыша над ним закачалась, вот-вот рухнет. Помоги, мол, а то мне уже первое блюдо под названием баланда по ночам стало сниться. И просыпаюсь по утрам с неприятным привкусом во рту. А у тебя, говорит, дружки есть в ревизионном управлении. Ну, есть, не скрываю, кому какое дело? Если у кого над головой крыша трещит, то мне под нее соваться совсем не обязательно. И что мне от той шаткой кровли отломиться может? А он намекает, сулит… Ну, помог я, шепнул кому следует что полагается. И отломился мне… автомобильчик. Уютный такой, красивенький, «мерседес» называется. Он у моего знакомого завбазой числился на балансе несколько лет, пока не пришло время списать его как утиль. А утилек подходящий оказался, крепенький, бегает будто молодой конь.