Позже, когда я набрал ей ванну с пеной, я поднимаю ее на руки и несу в ванную. Она обхватывает меня за шею и ухмыляется. Восхитительная ухмылка, полная удовлетворения, самодовольства и врожденного высокомерия Блэквудов.

— Это было не так уж и сложно, правда?

Мой член просит о другом, я думаю.

И я предал своего друга ради тебя.

И нет, это было совсем не трудно, Захара, доставить тебе удовольствие. Это все, что я когда-либо хотел сделать.

В ночь той проклятой вечеринки я выхожу из квартиры с комом ужаса в горле. Что-то должно пойти не так. Не могу сказать, откуда я это знаю, но я это знаю. Может, это просто паранойя, смешанная с моей ненавистью к Мэттнеру. Будем надеяться, что это только так.

Захара уехала меньше часа назад, за ней приехал лимузин, присланный отцом Санви. Она сказала мне, что пробудет на красной дорожке около часа и что мы встретимся в "Ritz" около девяти вечера.

Только вот когда я добираюсь до своего мотоцикла, я замираю на месте.

В горле завязывается комок ужаса. На секунду я даже не могу вздохнуть.

Мой мотоцикл лежит на обочине дороги. Его черные блестящие куски разбросаны по асфальту. Он разбит до неузнаваемости, разлетелся на куски, безвозвратно уничтожен.

Должно быть, кто-то из жителей Найтсбриджа уже вызвал полицию. Возле обломков моего мотоцикла припаркованы две машины, мигают красные и синие фары, несколько полицейских снуют туда-сюда по улицам, беседуя с прохожими и жителями.

Черт.

Я засовываю руки в карманы, разворачиваюсь и отправляюсь в противоположном направлении. Нет смысла разговаривать с полицией. Мой мотоцикл зарегистрирован на вымышленное имя и адрес, и я уже знаю, кто его уничтожил.

Антон пытался предупредить меня. Игнорируя его, я не мог избавиться от проблемы.

А теперь, похоже, проблема в Лондоне, она нашла, где я остановился, и прислала мне предупреждение.

Мой мотоцикл всегда был продолжением меня. Если мой отец уничтожил его, то это не для того, чтобы быть расточительным или мелочным.

Это чтобы сказать: "Ты следующий, шавка".

Лондон — не самое сложное место для пешего передвижения, но все же мне понадобился почти час, чтобы добраться до "Ritz". Сначала меня останавливает охрана, но Захара, как она и говорила, внесла мое имя в список. Охранник оглядывает меня с ног до головы и ворчит: "Это мероприятие для черных".

Я окидываю себя взглядом. Я одет как обычно: черные джинсы, черная толстовка, кожаная куртка и ботинки. Одежда — последнее, о чем я думаю в любой момент, но сейчас — как никогда. Я пожимаю плечами.

— Я — персонал, а не гость.

Он хмурится. — Вы в списке гостей.

— Я из охраны Захары Блэквуд. Позвоните ее отцу герцогу и спросите, если хотите.

Он вздыхает и закатывает глаза. — Полагаю, вы в списке.

Я отрывисто киваю и, не дожидаясь, пока он что-то скажет, прорываюсь мимо него и стеклянных дверей, которые он охраняет. Внутри я останавливаюсь, чтобы сориентироваться. Войдя в " Ritz" в канун Нового года, я словно перенесся во времени. Экстравагантный декор — люстры, колонны, белый мрамор, золотая позолота, огромные рождественские гирлянды и елки, светящиеся тысячами огней. Сев был бы в восторге от этого дерьма, рассеянно думаю я.

Но место не просто грандиозное, оно еще и огромное, и кишит богатыми и знаменитыми. Ужин, похоже, только что закончился, и все переходят в большой открытый бальный зал, который выглядит прямо как из фильмов Захары.

Как, черт возьми, я собираюсь найти ее во всем этом?

Не останавливаясь, пока не найду.

Я пробираюсь по танцполу, беззастенчиво врезаясь в подвыпивших танцоров, когда у меня за плечом появляется голова. Я резко поворачиваюсь и тут же расслабляюсь, увидев знакомое лицо, добрые глаза и шелковистые черные волосы, рассыпанные по изящной цепочке из золота и рубинов.

— Санви.

— Яков, я думала, это ты. — Она улыбается, но беспокойство в ее голосе очевидно. Это заставляет красные сигналы тревоги вспыхивать в моем черепе. — Ты пришел за Захарой?

— Где она?

— Она вышла в сад подышать свежим воздухом. — Она сглотнула и покачала головой. — С этим своим мерзким бывшим.

Моя грудь напрягается. Кулаки сжимаются в карманах.

— С каким? — спрашиваю я, хотя уже знаю.

— Эрик, — говорит Санви. Ее гримаса говорит о том, что техномаг ей нравится примерно так же, как и мне.

— Хорошо. Я пойду проверю ее. — Я достаю руку из кармана, чтобы ободряюще похлопать ее. — Не волнуйся. — И прежде чем уйти, я спрашиваю: — С тобой все будет в порядке?

Она кивает. — Да, я здесь со своими сестрами и родителями. Мы можем подвезти вас домой позже, если хочешь.

— Нет, все в порядке. А ты можешь вызвать нам такси?

— Конечно.

Я показываю ей большой палец вверх и выхожу на улицу в причудливые сады. Над головой перекрещиваются гирлянды, а вместо столов и обеденных стульев стоят маленькие шезлонги под лампами накаливания. Гости сидят или стоят небольшими группами, курят и курят. Я прохожу мимо них, ища глазами лицо Захары. Сад окружен деревьями, и, несмотря на маленькие бумажные фонарики над головой, под тенью деревьев гораздо темнее.

— Если бы ты не ушла той ночью, я бы не расстался с тобой.

Я слышу голос Эрика Маттнера, этот самодовольный приглушенный говор, прежде чем вижу его.

— Это не ты меня бросил, это я тебя бросила.

Голос Захары, напротив, громкий, хриплый и полный эмоций. Я подхожу ближе. Они стоят среди деревьев. Захара похожа на русалку в длинном платье, окаймленном кристаллами, но она прижимается к холодному ветру, а ее плечи расправлены и напряжены. Мэттнер курит сигарету, он стоит ко мне спиной, поэтому я не вижу его выражения лица, но в его поведении чувствуется лень и комфорт. На нем смокинг, который, вероятно, стоит больше, чем мой мотоцикл, на шее модный шелковый шарф.

Одного его вида достаточно, чтобы моя кровь забурлила от ярости и насилия. Но когда я вижу его в пиджаке, в то время как Захара обнимает себя голыми руками от холода, мне хочется оторвать его голову от шеи.

— Ты никогда бы не порвала со мной, — говорит Маттнер. — Ты всегда так отчаянно нуждалась в моем внимании. Но мне все равно, что ты говоришь всем своим маленьким друзьям. Все знают правду.

— Правда — это не то, что ты говоришь, — говорит Захара.

Я никогда не видел ее такой. Весь огонь и свирепость Захары словно сгорели, оставив после себя маленькую кучку тлеющего пепла. Все ее тело скручивается в клубок, как у маленького зверька, пытающегося защититься. А Маттнер, большой и светловолосый, в своем теплом пиджаке-смокинге, смотрит на нее сверху вниз, как на добычу.

— Правда в том, что ты влюблена в меня и всегда будешь влюблена. А все эти глупые жалкие поступки, которые ты совершаешь, рассказывая всем, что ты порвала со мной, встречаясь с этими неудачниками, — просто крики о внимании. — Он раздавливает окурок в пепельнице и подходит к Захаре, беря ее за руки. — Но тебе лучше знать, чем играть со мной в эти игры, Зи. У нас с тобой все по-настоящему. Наши отношения не были сказкой, и я не рыцарь в сияющих доспехах. Но то, что у нас было, было чистым, настоящим.

— Какие отношения? — говорит Захара, пытаясь отстраниться. — Ты не можешь быть в отношениях с кем-то и при этом спать, когда тебе вздумается.

Я шагаю вперед через деревья, все еще скрытые тенью. Все инстинкты кричат мне, чтобы я оторвал Маттнера от Захары, разорвал его на куски, как бумагу. Но я сдерживаюсь.

Захара не хотела бы, чтобы я слышал все это, но я не могу оставить ее одну. Захара не хочет, чтобы я контролировал ситуацию, не хочет, чтобы я вмешивался. Но если я уйду, то оставлю ее наедине с этим куском дерьма, а я не смогу себе этого простить. Я колеблюсь, разрываясь между инстинктом и разумом.