Когда я просыпаюсь ранним утром, ее уже нет в моей постели. Окно закрыто, на мне лежит одеяло, а под головой вместо сумки — подушка. Я не помню, чтобы она делала что-то из этого. Рядом с моей головой лежит закрытая "Республика" Платона.

Я встаю и потягиваюсь, хрустя костями. Падая на кровать, я сворачиваюсь в одеяла. Кровать пахнет Захарой, ее духами, ее волосами и кожей. Она пахнет десертом, богатой девушкой, которая на вкус как макароны, ежевика и ганаш. Я снова засыпаю и просыпаюсь так резко, что моя рука уже наполовину спустилась в боксеры, прежде чем я поймал себя.

Я вскакиваю с кровати и принимаю ледяной душ. Одеваюсь и за завтраком проверяю телефон. Есть еще несколько сообщений от Зака с просьбой подтвердить, что я все еще жив. От Луки ничего нового. Сообщение от Сева, в котором он спрашивает меня, не будет ли нелепостью сделать предложение его невесте. Я улыбаюсь, несмотря на себя.

— Тупой урод, — бормочу я в телефон.

Трудно не хотеть того, что есть у него. То, что есть у них всех. Сев и его красивая невеста-художница, Эван и его умница-адвокат Софи Саттон, Зак и его суженая Теодора. Никто из них не знает, как им повезло. Даже Лука, наверняка, в порядке, несмотря на то, что он садистский ублюдок без души.

А я — всего лишь одинокий бессонник, вынужденный игнорировать свои засовы, чтобы младшая сестра моего лучшего друга не зашла ко мне, и я не стал бы ласкать себя при мысли о ее грустных глазах и великолепном лице.

Я стыдливо пишу Заку ответное сообщение о том, что я жив и что все пока идет хорошо (это как-то и преувеличение, и преуменьшение одновременно), а затем пишу Сев ответное сообщение.

Яков: Сделай ей предложение после секса. Женщины принимают свои худшие решения после оргазма.

Он отвечает немедленно.

Сев: Ты теперь комик?

И спустя несколько мгновений:

Сев: Все равно хорошая идея. Ты точно будешь шафером на моей свадьбе.

Я закатываю глаза, но смеюсь вслух.

Затем еще два сообщения ждут моего внимания. Они сидели в моих уведомлениях, притаившись, как поджидающие монстры. Оба — от Антона.

Одно — неделю назад или около того.

Антон: Какого хрена ты натворил? Ты же говорил, что разберешься с этим.

Другое — два дня назад.

Антон: Твой отец в Лондоне. Только Бог может помочь тебе сейчас, пацан.

Но если Бог существует, я уверен, что он ненавидит меня так же сильно, как и мой отец.

Яков

На следующий день я слежу за адресом журналиста, чтобы убедиться, что он уехал или хотя бы затаился. Он не появляется, и мне остается только надеяться, что он воспринял мое предупреждение всерьез.

После этого я некоторое время верчу в руках письмо, которое украл из почтового ящика Уиллоу Линч. Отдать его ли нет? Отдать его или нет? Я не могу вечно находиться под контролем отца. Но какой мужчина откажется от одной женщины ради другой? Насколько я знаю, Лена в безопасности, где бы она ни была. Уиллоу Линч не будет в тот момент, когда Лука узнает, как ее найти.

В итоге я кладу письмо обратно в карман и отправляюсь на пробежку, надеясь, что суровый зимний воздух хоть немного прояснит мою голову. Когда вечером я возвращаюсь в квартиру, то сталкиваюсь с Захарой, выходящей из дома.

Я замираю на месте и стою в дверях квартиры, наблюдая, как она запихивает крошечный флакон духов, золотое компактное зеркальце и губную помаду в самую маленькую сумочку, которую я когда-либо видел в своей жизни.

— Горячее свидание? — спрашиваю я.

— О да, можешь сказать? — говорит она, бросая мне через плечо ухмылку.

Я вижу. На ней платье насыщенного коричневого цвета, идеально подходящего к ее коже, ткань облегает ее тело, словно вырезанная на ней. Ее волосы наполовину подняты, наполовину опущены, коричневые и золотистые локоны каскадом ниспадают по спине. На ней золотые украшения, а макияж простой — блестящие губы и мерцающие тени для век. Ее туфли на каблуках цвета слоновой кости, такого же цвета, как и ее сумочка.

— Счастливчик, — говорю я ей, хотя внутри у меня такое чувство, будто я только что проглотил кучу колючек.

Она перекидывает сумку через плечо, берет свое черное пальто и поворачивается ко мне. — С тех пор как Рианнон порвала с Джеймсом, а ты вышвырнул его на землю — не уверена, что ты помнишь об этом, но, кстати, это стало новостью для сплетников, — я полагаю, что могу вернуться на сцену знакомств.

Мои пальцы пытаются скрутиться в кулаки, но я заставляю их оставаться неподвижными. Не могу ревновать чужую девушку. Не могу ревновать девушку, которую не могу иметь. Не могу ревновать сестру моего лучшего друга.

Как будто у меня и так мало проблем.

— Верно, — говорю я. — Не чувствуй, что ты должен объясняться со мной, Колючка.

— Я и не чувствую. — Она бросает на меня взгляд и чопорно качает головой. — Я просто держу тебя в курсе.

Я пожимаю плечами. — Как я и говорил. Счастливчик.

Она делает шаг ко мне, и я не могу понять, пытается ли она выйти из двери или пытается встать ко мне вровень. У нее такая ухмылка на лице, будто ей больше всего на свете хочется разрезать меня и намазать мою кровь помадой. — Ты так не думаешь.

— Я никогда тебе не вру.

— О да, конечно. — Она подходит ко мне вплотную, так близко, что я чувствую только запах ее духов, вижу только мерцание ее губ и карие глаза, а ее грудь прижимается к моей. — Пожелай мне всего хорошего, дружок. Будем надеяться, что сегодня вечером я получу немного действия, верно?

Я отталкиваю ее от себя длиной бедра, и она смотрит вниз, губы удивленно приоткрываются. Я приподнимаю ее подбородок одним пальцем, заставляя поднять взгляд.

— Надеюсь, член твоего спутника засохнет и отвалится.

Она издала полушок-полусмех, откинув голову назад. — Идиот, не говори так! Ты просто завидуешь, потому что он встречается, а ты целыми днями только и делаешь, что думаешь о смерти и грустно мастурбируешь.

Я не могу сдержаться. Я смеюсь. Затем я ухожу с ее пути. — Оставайся в безопасности, Захара.

— Не говори так зловеще, — говорит она, махнув на меня рукой. — Со мной все будет в порядке.

Она проносится мимо меня, и я останавливаю ее, положив руку ей на талию. Она замирает. Ее кожа теплая сквозь ткань платья, и на мгновение мне приходится сопротивляться желанию впиться пальцами в плоть ее талии, притянуть ее к себе. Есть в ней что-то такое, что заставляет меня обхватить ее, как броню, прижать к себе крепко, крепко и надолго.

Если бы только жизнь не поставила между нами столько колючек.

Вместо этого я тянусь к ней, чтобы взять у нее из рук телефон. Я набираю свой номер телефона и сохраняю его в ее контактах.

— Позвони мне, — говорю я, возвращая телефон ей в руку. — Если я тебе понадоблюсь, позвони мне. Я приеду за тобой.

Она сглатывает, ее горло вздрагивает.

— Отпусти, — говорит она, задыхаясь.

Я убираю руку с ее талии. Я и забыл, что она все еще там. Она отстраняется и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Глазами, полными неуверенности, нужды, желания и страха.

— Не жди! — задыхаясь, говорит она наконец, поворачивается и бежит по коридору.

У меня возникает желание проследить за ней на свидании и убедиться, что это свидание не превратится в еще одного дерьмового бывшего в реестре дерьмовых бывших Захары. Но она и так чувствует себя подавленной, а поскольку между нами все идет если не хорошо, то лучше, я не хочу давать ей больше причин ненавидеть меня.

После ее ухода я ем, принимаю еще один холодный душ, одеваюсь и открываю бутылку водки. Не в силах больше смотреть на "Республику" Платона, я иду в гостиную Захары и просматриваю ее книги. Много истории, много классики и много романтики. Ничего удивительного. Она любила их, когда ей было шестнадцать; я помню, как не раз получал корешком пиратских романов.