Яков

— Ты не учишься на своих ошибках, Блэквуд?

— Я учусь на своих ошибках, Кавински. Проблема в том, что она не учится на своих.

Наше воссоединение было не совсем обычным, но, опять же, Закари Блэквуд — единственный друг, с которым я регулярно вижусь. Я даже провел прошлое Рождество с ним и его Теодорой в их квартире в Оксфорде, и хотя я не имел ни малейшего понятия, о чем они говорили половину времени, это был лучший сон за весь год. Мы расстались, пообещав вскоре увидеться снова, и Закари дал мне свой экземпляр "Республики" Платона, чтобы я пока почитал.

Я пока не осилил первые пятьдесят страниц, но я и не ожидал, что увижу его так скоро.

— Ты думаешь, это ее вина? — спрашиваю я, глядя из окна такси на пролетающий мимо серо-зеленый Лондон. — Вся эта история с преследователем?

— Конечно, это не ее вина. — Закари вздыхает и проводит рукой по лицу.

Несмотря на то, как часто я его вижу, Закари никогда не меняется. Время течет по нему, как вода по камню. Он выглядит так же, как и в Спиркресте, — в шерстяном джемпере, кожаных мокасинах и очках в золотой оправе.

Но сегодня он впервые выглядит старше. Обеспокоенным.

Усталым.

Я замечаю это сразу же, как только он забирает меня из аэропорта. Даже в тусклом полумраке затемненных окон его частного такси я вижу, как хмурится его лицо, как страх таится в его глазах.

Я не привык видеть его таким, и мне это чертовски не нравится.

— Я просто хочу, чтобы она была в безопасности — почему это так сложно? — Закари с гримасой покачал головой. — Ей двадцать один год, ради всего святого. Я думал, что защищать ее станет проще, а не сложнее.

— Ей не нужна твоя защита.

Это суровая правда, и Закари должен ее услышать. Я слишком уважаю его, чтобы не сказать ему это в лицо.

Но он не собирается слушать. Я бы не послушал. Когда дело касается Лены, здравый смысл улетучивается в окно, и единственное, что остается, — это первобытное желание защищать и оберегать. Я чувствовал то же самое первобытное желание все эти годы, когда Зак впервые попросил меня защитить его младшую сестру, так как же я мог не послушаться?

Не то чтобы это имело для нее значение. Ей все равно, что он чувствует; она просто хочет быть свободной. А почему бы и нет? Разве не этого мы все хотим?

— Почему бы ей просто не переехать? — спрашиваю я, бросая на Зака косой взгляд. — Держать новый адрес в секрете? Компромисс и все такое.

— Она не хочет отдавать квартиру. — Зак качает головой. — Я пытался.

— Не могу ее винить. — Я показываю жестом на жилой дом, перед которым припарковалось такси. — Милое местечко. Найтсбридж, да? Чертовски шикарное.

— Не настолько шикарное, чтобы рисковать быть убитой в собственной постели, — мрачно бурчит Закари.

Я выпрямляюсь и хлопаю его по плечу. — Этого не случится. Я ведь теперь здесь, правда?

Закари кивает, но уверенность на его лице быстро исчезает, сменяясь мрачным отчаянием.

— Она будет очень зла, Кав.

— На тебя, да. Она уже ненавидит меня.

— Она не ненавидит тебя.

Зак говорит это как утверждение, но его глаза вопросительно расширяются.

— Она ненавидит мои гребаные кишки. Не удивлюсь, если она снова вызовет на меня полицию.

— Она тебя не ненавидит. — Закари нахмурился. — Она взяла тебя в Париж, не так ли? В наш последний год в Спиркресте.

— Потому что этого хотели ее друзья.

— Ну, да, и потому что ты заслуживаешь доверия и можешь обеспечить ее безопасность. — Рот Закари искривляется. — Правда…?

Я смеюсь. — Неправильно. Она взяла меня, потому что я слишком чертовски туп, чтобы иметь хоть одну самостоятельную мысль, и буду просто делать то, что мне скажут, как собака.

— Она так сказала?

— Да.

Закари медленно моргает, его умные глаза изучают мое лицо.

— Мне жаль, Кав. Ты не тупой, и ты не собака.

Я думаю о том, как Данил Степанович заставлял меня бегать по Москве, выполняя его приказы, как отец дергал меня за поводок и отправлял в Лондон убивать журналистов. Я ухмыляюсь Захару. — Ты свистнул, и я пришел, да?

— Все не так.

Закари кажется настолько искренне пораженным идеей, что мне приходится бросить ему кость. Иронично.

— Успокойся, парень. Это шутка. Я не собака, не надо со мной так обращаться. Хорошо? Все в порядке.

Он вздыхает и проверяет свой телефон. — Лучше поднимись.

Мы выходим из такси, и я достаю из кармана коробку сигарет. — Ты сказал ей?

— Нет, Кав, не сказал. Я боялся, что она… Боже, я даже не знаю. Накричит на меня. Убежит. — Закари издал усталый смешок, проведя руками по лицу. — Вызовит полицию на нас обоих?

Я пожимаю плечами — это определенно возможно — и следую за Закари в жилой дом. Внутри он еще более причудливый, чем снаружи, с большими мраморными камнями, старомодными лампами, свисающими с потолка, и лифтом с бронзовой решеткой. Я жестом показываю на потолки.

— Никакого видеонаблюдения?

— Очевидно, нет, — говорит Закари, ведя меня к лифту. — Вот почему мне нужна твоя помощь. Думаешь, сможешь найти парня?

— Я могу попробовать. — колючка Захара, вероятно, собирается максимально усложнить мне задачу, но я не говорю этого Закари. — Что мы будем делать, если найдем его? Убьем его?

Закари колеблется. Он смотрит на меня так, будто не знает, шучу я или нет.

— Это заманчивое предложение, — говорит он наконец. — Но давай решим, когда приедем туда. А пока ты не будешь против, если ты присмотришь за ней? Я знаю, что прошу многого, Кав, и я и так уже задолжал тебе целую жизнь.

— Мне нужно кое-что сделать в Лондоне, — говорю я ему. — Но я сделаю все, что в моих силах. — Я ухмыляюсь ему. — Спать у нее на пороге и следить, чтобы никто не прошел мимо.

— У нее есть гостевая спальня, знаешь ли, — говорит Закари с коротким смешком. — Чем ты вообще занимаешься в эти дни? Я не получал от тебя ответа с Рождества — ты отвечаешь на сообщения едва ли не хуже, чем Захара. Боже, — внезапно говорит он, прикрывая рот рукой, — мы даже не успели как следует пообщаться. Я чувствую себя таким ублюдком. Я не… не отрываю тебя от работы, девушки или еще чего-нибудь?

— Нет. Моя единственная работа сейчас — убивать журналистов, а это хороший перерыв.

Глаза Закари расширились. — Убивать журналистов — пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Я смеюсь, и прежде чем я успеваю что-то сказать, Закари останавливается перед высокой дверью с цифрой 12, выбитой на блестящей табличке.

— Мы здесь, — говорит он тихим тоном, беспокойство написано на каждой черточке его лица. — Она будет очень зла, Кав.

— Давай сделаем ставки, — говорю я, бодро постукивая его по плечу. — Кого она ударит первым, тебя или меня?

— Ха. Определенно тебя.

Зак достает из кармана ключ, тянется к замку, а потом останавливается, оглядываясь на меня.

— Яков. От всего сердца — спасибо тебе. Я в долгу перед тобой — и всегда буду в долгу. Все, что тебе нужно от меня, проси.

Я наклоняю голову.

— Да? У меня не было времени забрать свой лондонский мотоцикл. Он все еще в камере хранения возле аэропорта. Он мне нужен, чтобы передвигаться.

Он быстро кивает. — Пришли мне адрес хранилища, и я завезу его завтра первым делом. Что-нибудь еще?

Я вздыхаю.

— "Республика Платона". Да ладно, чувак. Неужели я должен ее читать?

Лицо Закари опускается. — Ну, это идеальное введение в философию, но… Я не говорю, что ты должен ее прочитать, конечно, просто это значительно улучшит твой ум и дух…

С первой за долгое время настоящей улыбкой я обнимаю его за шею и прижимаю к себе. — Я скучал по тебе, парень.

— Я тоже по тебе скучал, Кав.

А потом он открывает дверь, и весь ад вырывается наружу.

Когда я впервые встретил Захару Блэквуд, ей было шестнадцать лет, и она была полна боли и голода.

Это было все, что я видел, когда смотрел на нее, даже сквозь блеск ее красоты, этот блестящий панцирь из туфель на высоких каблуках, блеска для губ и сверкающих локонов. Он скапливался в ее глазах, этих больших карих глазах, как у олененка-сироты, как у мультяшной лани с убитой семьей. Ее глаза были того же цвета, что и у брата, но если взгляд Зака был уверенным и самодостаточным, то взгляд его младшей сестры был тонущим бассейном печали и неудовлетворенных желаний.