Я не могу его выносить. Его рост, его молчание, его шрамы и синяки, эта ужасная стрижка, которую он упорно носит. Вся его боль и молчание. На него больно смотреть, а когда он смотрит на меня, с меня словно сдирают кожу.
Я бы никогда не осмелилась ничего сказать, если бы не Эрик Маттнер.
Эрику около тридцати лет. Он богат, высок и светловолос, и в VIP-зале клуба он господствует, как завоеватель. Он подходит ко мне, как охотник, нацелившийся на конкретную добычу. И, что самое приятное, он не отступает, когда Яков встает на его пути и говорит: — Ей шестнадцать.
— Если бы было, ее бы здесь не было, — говорит Эрик, подмигивая мне. — Правда, красавица?
Позже, за пределами клуба, он приглашает меня вернуться в его отель. Я не намерена идти, пока Яков не убирает руку Эрика и не говорит: — Не пойдет.
Я не хочу идти с Эриком в его отель. Какой бы беспомощной меня все ни считали, даже я понимаю, что это будет безрассудным поступком. Но получить реакцию от Якова в этот момент кажется важнее, чем обеспечить свою безопасность.
Поэтому я пытаюсь вернуться с ним в отель к Эрику. Оглядываясь назад, я очень жалею об этом — одно из многих моих сожалений. Сожаления на ниточке, ожерелье из них, которое я ношу на шее.
И в любом случае, все идет не очень хорошо.
Я получаю гораздо больше, чем рассчитывала, пытаясь добиться от Якова реакции, потому что он избивает Эрика до полусмерти и пытается бросить его в Темзу. Приходится применить все свои навыки убеждения (и попытку позвонить в полицию), чтобы отговорить его.
Но и тогда победа оказывается недолгой: Яков бросает бессознательное тело Эрика на тротуар, хватает меня за талию, перекидывает через плечо и запихивает в такси.
Ему все равно, как сильно я с ним борюсь, он даже не вздрагивает, когда я даю ему пощечину. Он бесстрастен на протяжении всей поездки в Спиркрест, не реагируя ни на какие мои оскорбления и протесты. Когда мы приезжаем, он несет меня в здание для девочек и в мою спальню, где бесцеремонно бросает меня на кровать.
Он поворачивается, чтобы уйти, а я не могу заставить себя позволить ему уйти, не попытавшись нанести последний удар.
— Ты фальшивка и лжец. Думаешь, я не знаю, что ты хочешь того же, что и Эрик? Ты настолько ревнив, что просто жалок.
Яков останавливается на месте и медленно поворачивается ко мне. Всплеск триумфа просто безумен. Я сажусь на кровати и вызывающе улыбаюсь ему.
— Ревную? — удивленно произносит он. — К кому?
— Меня, ко всем. К тому, что мы все веселимся, а ты стоишь и смотришь, как послушный пес, потому что так тебе приказал мой брат.
И тут Яков делает то, чего я от него меньше всего ожидал. Он смеется.
— Ты трахаешься не для удовольствия, Колючка. Ты трахаешься, чтобы причинить себе вред.
И когда он говорит, в его голосе не веселье.
Это жалость.
Жалость на лицах Рианнон и Санви не такая, как у Якова. Но мне все равно больно, хотя ничто и никогда не могло ранить так сильно, как слова Якова в ту ночь.
— Послушай меня, маленькая чертовка, — свирепо говорит мне Рианнон. — Ты ни в чем не виновата. То, что это продолжается, не делает это твоей виной.
— Нет, я знаю, — говорю я, но мой голос дрожит. До этого момента я не понимала, как сильно мне нужно это услышать. Я моргаю глазами и быстро тянусь к своему стакану, надеясь, что вода смоет комок в горле.
— Послушай, ты не должна говорить отцу, — добавляет Санви, протягивая руку через стол, чтобы погладить меня по руке. — Все в порядке. У нас есть ты, Захара. Мы поможем тебе. Почему бы нам не попробовать разобраться с этим вместе?
Она улыбается. — Я уверена, что втроем мы сможем перехитрить одного жуткого извращенца.
— То есть мы всегда можем обратиться в полицию? — говорит Рианнон, наклоняя голову. — А может, у богатых людей есть специальная полиция, которая выполняет их поручения?
Мы с Санви выросли в высших эшелонах британского общества, а Рианнон — нет. Рианнон выросла в небольшом сельском городке в Северной Ирландии. Ее родители владеют несколькими стоматологическими клиниками, но по тому, как она говорит о нашей жизни, можно подумать, что она — бедная деревенская простушка среди принцесс.
— Думаю, ты имеешь в виду коррупцию в полиции, — деликатно улыбаясь, говорит Санви. — Мы, жители Даяла, стараемся держаться от этого подальше.
— Полиция — это последние люди, с которыми я хотела бы поговорить, — добавляю я. — Говорить с ними — все равно что проводить пресс-конференцию со всеми сплетниками страны. Нет, спасибо.
— Ты их даже не читаешь, — говорит Рианнон. — Так какое тебе дело?
— Подумай об этом так, Ри, — объясняет Санви тоном бесконечного терпения. — Если бы все говорили о тебе за твоей спиной, даже если бы ты не слышала, что именно они говорят, это все равно было бы ужасно, верно?
— Мне было бы наплевать, — говорит Рианнон.
И она говорит правду. Это, пожалуй, моя любимая черта в Рианнон, тот аспект, которым я восхищаюсь и которому завидую больше всего. Рианнон не волнует, что о ней думают, и это дает ей больше свободы, чем можно купить за деньги.
Я стараюсь учиться у нее, но мне никогда не было все равно, что обо мне думают.
Даже те, кого я ненавижу больше всего, — их мнение все равно имеет значение. Я ненавижу это, но мысль о том, что кто-то смотрит на меня свысока, насмехается надо мной или даже просто комментирует мою жизнь, заставляет меня чувствовать себя так, словно я сдираю с себя кожу.
Санви, похоже, уловила меланхоличный ход моих мыслей и бодро произносит.
— Верно. Значит, мы не будем рассказывать твоим родителям и не пойдем в полицию. Мы можем по очереди оставаться с тобой, если хочешь.
Звучит неплохо, но я вдруг вспоминаю, как мне снова было шестнадцать, как я приехала в Спиркрест и узнала, что мой брат посадил своего лучшего друга мне на хвост.
— Нет, нет, все в порядке, — быстро говорю я. — Это просто записки, верно? Если я буду продолжать игнорировать его, может, он перестанет.
Рианнон и Санви обмениваются сомнительными взглядами.
— Мне нравится идея с расследованием, — неожиданно говорит Рианнон. — Мы могли бы сыграть в игрока. Выяснить, кто он такой. Уно наоборот, начнем его преследовать. Мы посылаем ему жуткие записки. Может быть, лобки и, не знаю, куриные печенки.
— Мне тоже нравится идея с телохранителем, — говорит Санви, хлопая глазами. — Я бы хотела вернуть это на рассмотрение. Охранная компания, которой пользуется мой отец, когда мы путешествуем, очень хороша, у них там настоящие таланты. Может быть, мы могли бы сделать несколько покупок?
— Похоже, это ты хочешь сексуального телохранителя, — с ухмылкой говорит Рианнон. — Переживаешь засуху, Дай?
Санви вздыхает. — Никто не предупреждал меня, что изучение физики будет равносильно вступлению в монастырь.
Ухмылка Рианнон становится шире.
— Ну, если ты в отчаянии, всегда есть Ронан Бирн. Ты знаешь, что каждый раз, когда я возвращаюсь домой, он крадет мой телефон, чтобы порыться в моих фотографиях? Помнишь ту фотографию, которую мы сделали в Роаме? Ту, где ты в зеленом платье? Он одержим им.
— Я не встречаюсь с твоим братом, Ри, — с содроганием говорит Санви. — Только отчаянные женщины встречаются с братьями своих подруг.
— По-моему, ты очень отчаянная, — пробормотала Рианнон.
— Ты все равно ненавидишь своего брата, зачем тебе нужно, чтобы я с ним встречалась?
А потом, словно пытаясь спастись от льва, бросая меня на его пути, она добавляет: — Если кому-то и стоит встречаться с твоим братом, так это Захара. Это она отчаянно нуждается в парне, а не я.
— Я в полном порядке, спасибо тебе большое.
Рианнон вскидывает бровь, и я понимаю, что она вот-вот заговорит о Джеймсе, поэтому быстро добавляю: — Я сосредоточилась на учебе. Как вы обе знаете, я хочу закончить университет с отличием.
