Нет. Плечи Рабе расслабились и он вытер вспотевшие ладони о старые брюки. И, подняв голову, он таким же умоляющим взглядом посмотрел на капитана, моля его поскорее закончить этот странный, длинный и нудный спектакль. И как он закончится знали все, - включая самого Рабе.

Но скучное представление продолжало длиться, длиться и терзать. Синие болотные огоньки газа, горящего перед дулами штурмовых факелов вели и вели его в никуда. И свет всё никак не зажигали…

- Понятно, - повторил капитан Госбезопасности и кивнул головой.

Выходя на платформе вокзала в Гамбурге, полковник Реджинальд Тампест врядли помнил, унесенное из его головы, как дым ветром, имя бывшего рядового транспортных войск Министерства Госбезопасности Германской Республики - Макс Рабе.

Лишь мысль скользнула, по краю сознания. О том, что надо будет, всё-таки, повторить запрос по поводу сорока комплектов пехотных факелов и двух автомобильных “Саламандр”. Уже напрямую, через Селестина.

Простите, сэр,- ответил окружной прокурор , - Но врядли так просто я могу отдать заключённого, без пяти минут осужденного…

Я разве сказал - " забрать"? - перебил его смуглокожий темноволосый британский офицер, - Он совершил уголовное преступление, - с важностью, будто от него зависят судьбы мира, чиновник кивнул, - Этот ублюдок убил солдата союзных войск. Кто знает - чего всему Свободному Миру может стоить такая неподходящая выходка - во время всех этих беспорядков. И как разыграют эту карту коммунисты и их профсоюзные блюдолизы из “Юманите” и “Нойе Дойчланд”.

Судебный чиновник снова важно кивнул, будто бы что-то понимая в таких делах. Во всяком случае, ему была приятна его причастность к потаенным шестерням мирового управления.

- Тем более, что судьба уголовника никак не может заинтересовать офис военного губернатора, ни командование оккупационных сил. Он ваш. Делайте с ним, что хотите. Всё ,что положено.

Тогда…

Тампест скрипнул зубами, изображая незаинтересованность:

-Дело контрразведки, - сказал он весомо, - Мне надо всего лишь задать ему несколько вопросов. Дальше - он ваш.

Это ведь не так сложно организовать? - уточнил он.

В доме свиданий, при следственном изоляторе, несомненно нашлись бы место, - прокурор коснулся кончика носа,- Но он не говорит кроме как по-французски.

Переводчик не потребуется, - отрезал Тампест.

Тусклый свет лампочки под потолком почти не отражался от бетонных стен

Заключённый уже ждал - закованный в полные кандалы. Глаза сверкали красным светом из-под копны черных волос.

Ну, хоть вымыли, выбили из него вшей.

Полковник вздохнул. Дюпре… Как всегда- зарос, опустился. Можно даже не гадать - как его занесло на конголезский корабль. Он искал работу. Не в том смысле, что готов был от отчаянья хвататься за даже за должность посудомойки в отеле. Он опять хотел вернуться в Му. Но время Дюпре прошло. Он специалист, высококлассный специалист по тяжёлой артиллерии. Но то, из чего его учили стрелять уже доживало своё время в укрепрайонах на островах у китайского побережья. Старое отступало под натиском нового. Правильного или нет - будет видно.

Это далёкое будущее, размытое и неконкретное, сейчас не интересовало полковника.

Важно то,что прямо сейчас, на Му системы- самоходные или установленные в кузовах грузовиков, - калибра свыше четырёх с половиной дюймов запрещены.

Жирная мина безоткатки, в этом случае, куда лучше снаряда.

А безоткатчик из Дюпре всегда был никакой.

А что до обычных зуавов, способных нажать на спусковой крючок - так их везде везде было много. Кому он был нужен…

И Дюпре опять остался ни с чем. Хорошо, хоть смог наняться в обратный рейс, до Европы - а не спиваться там или просто получить пулю в лоб. Пуль тоже везде было нынче много.

Je ne pensais pas, - начал Тампест, глядя на дрожащие от натуги руки, прикованные к металлическому столу, на сжимающиеся и разжимающиеся кулаки, - Que la prochaine fois que je te verrais, tu serais en prison.

Он задрожал, будто от малярии, и начал выплевывать слова по отдельности, как будто выхаркивал перед каждой фразой кусок мокроты из лёгкого.

C'est toi. Je veux dire, VOUS, mon patron. Chef. Monsieur le Je t'attendais. Дай сигарет.

Тампест рассмеялся.

Я никогда не курил сигареты. Ты это знаешь. Quand vas-tu arrêter de t'exhiber, espèce de salaud? Ты же прекрасно говорил по-английски.

Вы же не фехтуете, де Ланда!- задыхаясь, крикнул ему лицо Бовеса, молоденький офицерик- кандидат, прижатый к белой стене градом сыпавшихся на него ударов, - Вы рубите! Как крестьянин - сухую яблоню! Или партнёра - за игорным столом! Разве вам такое оружие нужно? Топор… Половинка овечьих ножниц… Поварской нож!

Его тоненькая кавалерийская сабля, чьё лезвие уже по краю было основательно выщерблено, ещё раз вздрогнула и жалобно зазвенела, приняв на себя удар тяжелой, ураново-чёрной - и такой же жгучей как и радиоактивный металл, - древней стали с клеймом толедского мастера.

Сила нанесённого удара, болезненным жаром, проникла через эфес, обжигая изнутри намертво закостеневшие пальцы и погаснув только где-то в районе поддавшегося. согнувшегося, спружинившего локтя.

Его противник, взметнув пыль каблуком, будто закончив огненное па самбы, неожиданно открылся, будто приглашая, нанести удар.

Но выбившийся из сил Бовеса прислонился к стенке и опустил левую руку с намотанным на нее в несколько слоёв плотным плащом - от удара, может, и не защитит, но мотавшаяся как плащ тореадора ткань могла отвлечь внимание противника от твоего оружия. Жаль, что желтоглазый де Ланда ни разу не купился на эту уловку.

Его глаза горели как две капли расплавленного золота под черепом - говорят, индейцы так казнили белых, если их удавалось захватить, и участь жалких, раздавленных тяжестью своих панцирей, ослабленных болезнями и ранами, у которых в глазницах, как в литейной форме, застывало расплавленное золото, которого они так жаждали при жизни, была страшна.

С шипением испарив живые, настоящие глаза де Ланды, индейское золото отказывалось застывать, разогреваемое его злобой и яростью. Капли расплавленного,тяжёлого солнечного металла прожигали летающую в воздухе толстую ткань плаща. Свет от него просвечивал насквозь все его хитрости и уловки - и юкатанец ловил его саблю широко, толстой й лопастью своего меча, покрывая хрупкую сталь зазубринами…

Он использовал эту передышку, чтобы хоть немного восстановить силы и отдышаться. Его грудь под белой рубахой ходила как кузнечные мехи, всасывая горячий воздух внутрь перегретой топки его сердца. Солнце сверкало маленькой звёздочкой в крупной капли пота, что дрожала на кончике его черных овечьих кудрей.

Он глядел через неё на противника, исподлобья, будто увидел его впервые. И эта капля будто была линзой - всех путей времени, приведших его сюда. А он находился в фокусе… Пятно, солнечный зайчик на белой стене.

Когда же это началось? Да, кажется, с год назад.