Ведь так, папа?

Мы же с тобой одного вида шакалы, да?

Только в отличие от отца, он это признаёт и особо не скрывает. Олег же до последнего делает вид, что правильный до зубного скрежета и святее всех святых, а без нимба над головой ходит, потому что скромный и порядочный донельзя.

- Рома, это не смешно, - едва слышно шепчет Отрадная рядом и, слегка побледнев, бросает опасливый взгляд на Королёва-старшего.

Тот его шутку тоже не оценивает. Чуть наклоняет голову вперёд, разглядывая их исподлобья и морально прессуя, отчего удерживать непринуждённость и внешний похуизм на родительские слова становится в разы тяжелее.

- Зачем ты вернулся? - спрашивает прямо, всем видом давая понять, что больше не хочет тратить своё драгоценное время на него.

- Соскучился.

Рома же в свою очередь с ещё большим усилием ломает губы в вызывающей насмешке, игнорируя обиду, разъедающую его броню изнутри. Вроде уже давно осведомлён о том, что отцу не нужен, а за рёбрами болит каждый раз как в первый. Болит, давит, душит. И пора бы привыкнуть, смириться, может, даже отпустить, чтобы стало легче, но… Но кто тогда за эту его боль ответит? Кто вернёт эти адские четыре года, которые он потерял в академии? С кого, в конце концов, за детство, полное одиночества, спрашивать?

- Не паясничай. Напоминаю, что ты уже давно не ребёнок, чтобы вести себя подобным образом.

- А я напоминаю, что ты понятия не имеешь каким я был ребёнком и тем более какой я сейчас, так что не тебе мне подобные условия диктовать.

Королёв-старший, стоящий до этого на расстоянии и, по всей видимости, начавший терять терпение, уверенной и твёрдой походкой принимается надвигаться на него. Со стороны это выглядит как прямая угроза вновь оказаться выгнанным взашей и парень расправляет плечи, готовясь противостоять, но уже второй раз за день перед ним хрупкой защищающей преградой встаёт Алёнка.

- Олег… - выдыхает она всего лишь одно слово и оно, к Роминому нешуточному удивлению, действует на отца как заклинание.

Он вдруг послушно останавливается в паре шагов от них и смотрит на неё так, что внутренности скручиваются в пружину, но не от страха, а…

Рома встряхивает головой, надеясь, что ему просто показалось. Моргает. Переводит взгляд на будто проглотившую язык Инну, продолжающую стоять на всё том же месте и не сводящую со спины мужа глаз. Её в отличие от него ничего в сложившейся ситуации не удивляет и он снова смотрит на отца и Отрадную, пытаясь понять, что именно его так триггернуло. Ведь всё так чинно и благородно. Ведь ничего по сути из ряда вон не случилось. Ведь это просто взгляд или…?

Просто?

А разве Олег Королёв делает что-либо “просто”?

- Олег… - выдыхает она, мысленно прося остановиться и не повторять события четырёхлетней давности снова.

Ей не по себе. Ей душно. Ей хочется спрятаться за Ромкину широкую спину и не чувствовать взгляд отчима, не быть на расстоянии двух шагов от него, не терять себя на глазах у всех. Но ореховые радужки держат крепко. Железными цепями по рукам и ногам. Прозрачной острой леской поперёк горла. Колючей проволокой вокруг воли. Так, что ни сдвинуться, ни отвернуться, ни вздохнуть.

Хватит.

Прошу тебя.

Не сейчас.

В прихожей тяжёлое молчание, из-за которого воздух становится смогом. Вязким и едким. Отравляющим изнутри не сразу, а мучительно долго, секунда за секундой.

Она с трудом сглатывает и мысленно отчаянно ищет выход. Напоминает себе о матери, стоящей в считанных шагах. О Роме - вернувшемся к ней, по прежнему очень родном,своёмРоме. О самом Олеге, как о его отце и отце Егора, а не как мужчины, чей запах, поцелуи и прикосновения, кажется, впитались в неё до костей. Но не помогает. Не освобождает. И тогда Отрадная, уже больше машинально, чем осознанно, направляет мысли в совершенно противоположную сторону, где натыкается на того, кого совсем недавно назвала своим другом, и хватается за его образ, как за спасательный круг.

Спаси меня, золотой мальчик.

Забери к себе.

Спрячь.

Как по приказу, в голове тут же звучит его голос, с поразительной лёгкостью вырывая из власти ореховых глаз напротив.

“Хорошо, что ты здесь.”

Вроде бы ещё секунду назад выдохнуть не могла, а сейчас уже мысленно совершенно в другом месте, не в окружении “семьи”, а во вчерашнем вечере, на веранде под звёздным небом в объятияхдруга,с которым, как оказалось, так просто, приятно исвободнодышать такт в такт. Это открытие, неожиданное и яркое, отзывалось тогда и продолжает отзываться до сих пор волнующей щекоткой в груди наравне с осознанием того, что красивее его глаз, взгляда и улыбки она похоже ещё никогда ни у кого не видела.

“Я тебя завтра украду”

И, наверное, следовало бы спросить банальное - куда, зачем, для чего? Но не хотелось. Даже почему-то не подумалось. Улыбаться ему в ответ хотелось, да. Смотреть в весну в зелёных радужках, таинственную и чарующую в свете звёзд. Слушать его. Стоять рядом, близко-близко, всем телом ощущая разницу в росте, силе, реакции, мощи и, на удивление, абсолютно её не бояться. Прижиматься неосознанно доверчиво, прячась в тесных объятьях от ветра, и ждать сегодняшнего дня, чтобы быть им похищенной. До последнего считать минуты и знать, что ещё чуть-чуть и…

“Ты, правда, хочешь уйти с ним?”

Один из самых сложных вопросов в её жизни, разрывающий на части. Потому что Рома - это единственный человек, которого она могла назвать своей семьёй, а Кир - единственный, кто позволил ей считать себя другом, единственный, к кому хотелось тянуться и быть наравне, единственный, кто совершенно не вписывался в Алёнину реальность и тем самым менял ту до неузнаваемости. Единственный во многом и похоже уже до конца. И уходить от него было сложно. Невыносимо отворачиваться от весны его, сегодня грозовой, буйной, капризной, но уже, кажется, очень родной в глазах. Прощаться, чувствуя исходящие от него гнев, раздражение и досаду из-за её выбора. Выбора, который Отрадная надеялась, что больше никогда перед ней не встанет.

Пойми меня, золотой мальчик.

Пожалуйста. Прошу.

Пойми и укради в следующий раз.

Ведь она не могла иначе. Только не со своим Ромой. Не могла оставить сводного брата одного, зная, что ждёт его дома. Он же только вернулся… Спустя столько времени они, наконец, вновь вместе и… А если он опять исчезнет? А если в этот раз насовсем? Что тогда?

“Да или нет, Алёна?”

Да или нет…

Да? Или… Нет?

Друзья…

Друзья же, правда?

Девушка хмурит брови из-за всплывшего в памяти разговора с Ромой, отводит глаза в сторону, задумываясь, и ловит отражение в зеркале на противоположной стене, которое вдруг подтверждает неожиданное - мыслей об Олеге нет. Она будто забыла о нём, стоя на расстоянии двух шагов. И дышала. Сама дышала, не им.

- Алёна… - в эту же самую секунду зовёт он, но смотреть ей на него не хочется, а вот на себя, впервые самостоятельно вырвавшуюся из-под его взгляда, наоборот. - Алёна, - повторяет снова, с нажимом, и она, по прежнему не смотря на него, качает отрицательно головой. - Алёна, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

- Э, слышь, тон голоса смени! - мгновенно подрывается за спиной Рома и, обхватив её за плечи тёплыми большими ладонями, аккуратно отстраняет в сторону, снова становясь вперёд. - Она тебе, что, собачонка на поводке? Хули так себя с ней ведёшь? Кто тебе право дал? А ты какого хера из себя статую строишь, пока с твоей дочерью так обращаются? - бросает в сторону Инны, как обычно, наблюдающей за происходящим со стороны и предпочитающей не вмешиваться. - Или, дай угадаю, мебелью быть гораздо проще, чем матерью, да?