Это же Рома!

Мой Рома!

Он бы никогда так не…

В противовес вспоминается его месть Лиле. Грубая, грязная, вне правил и норм морали. Видео, жестокая улыбка и страшные слова, что звучали не угрозой, а приговором.

Я сам сотру их в порошок за каждую плохую мысль о тебе.

Я сам заставлю их за всё пожалеть.

Я сам всё сделаю!

Сам!

До сегодняшнего дня Алёна была уверена, что ничего из этого он бы никогда не совершил. Не поступил бы так неоправданно безжалостно. А теперь… Во что верить теперь? Ему, самое главное, как верить? Кого перед собой видеть? Названого брата, который ей собой и родителей, и друзей в один момент заменил, спасая от непоправимого, или незнакомца, что хочет разрушить всё вокруг?

- Лёнка, хрень это всё! - гнёт он свою линию, так по-родному прижимая к себе и успокаивающе поглаживая дрожащими ладонями по волосам. - Чушь! Не слушай! Не надо!

- Чушь? - также ядовито хмыкает мать. - Было бы это чушью, то стал бы тебя Олег из своей биографии, как ошибку, стирать?

Парень дёргается, вскидывается в её сторону, хочет ударить словесно в ответ и похлеще, чем в первый раз, но в последний момент останавливается и стремительно выходит вместе с ней из родительской спальни. Отрадная настолько в прострации, что происходящее не отслеживает абсолютно. Звуки посторонние слышит, но не различает. Столько всего хочет сказать и прояснить, но немеет на этапе мыслей. Даже когда брат возвращается обратно в комнату и, захлопнув дверь, запирает ту на замок, а потом садит её на кровать и сам присаживается на корточки напротив, сжимая ледяные ладони в своих, не реагирует. Только смотрит на него потерянно и по-прежнему не может различить кого перед собой видит. Внешне - знакомый, родной, близкий до каждой родинки и крапинки в радужках, а по сути…

- Лён, родная, не так всё было… Не так! Я…

Неосознанно облизывает кровоточащую опухшую губу. На подбородке нестёртые до конца следы крови, на скуле наливающийся цветом синяк после Мишиного удара. Боже, как же она тогда испугалась за него… До брызнувших из глаз слёз и вырвавшегося из груди испуганного вскрика. А потом подошёл Кир.

“Он их не стоит”.

И стёр влагу с щёк.

неужели ты прав, золотой мальчик?

неужели ты ВСЕГДА был прав?!

Он ведь её тоже ненавидел. Долго и сильно. Он её на дух не переносил. Он… Он изначально не был перед ней ни в чём виноват.

- Да, я тогда свалял дурака! Да, ошибся! Но это… Я запаниковал тогда, понимаешь?! Я думал, что его не тронут! Что Алека шманать не будут, он же тогда совсем мелким был! Что его узнают и… - судорожно вздыхает и упирается лбом в их ладони. - Не учёл, что все знают только старшего сына мэра.

Брат говорит искренне. Вроде бы. И ей бы поверить ему как раньше. Алёне очень хочется это сделать, только картинка мира всё трескается и трескается, не прекращая.

- Если бы… То я бы никогда! - вскидывает голову и смотрит открыто в глаза. - Я не ангел, но и не конченный долбаёб, Лён, ты же знаешь, чтобы с ребёнком так… Да я сам был, блять, ребёнком!

Ребёнком, который очень нуждался во внимании родного отца и пытался добиться его любым доступным способом. Ребёнком, что ради своих целей уже тогда, в шестнадцать лет, шёл по головам.

- Я сразу тогда во всём им, ментам, признался, чтобы только Алека отпустили, но они не поверили, всё твердили про какую-то наркосеть, на которую мы должны были помочь им выйти, о премиях с повышениями грезили. А потом Кир с отцом своим явился… - его нижняя челюсть тяжелеет и под кожей проявляются желваки. - Он меня даже слушать не стал, представляешь? Друг, сука! Лучший! - кривая, жёсткая, с долей горечью усмешка кривит повреждённые губы. - Послал меня нахуй при всех, брата забрал и ещё контакты моего отца ментам слил. Специально. Мог телефон бабки дать, но нет же… Наказать хотел. И наказал, что уж там… Даже сейчас наказывает. Взглядом вот этим твоим, Лён.

Отрадная моргает, наконец, отмирая. Ведёт плечами, пытаясь высвободить руки, но брат держит крепко и отпускать их не хочет.

- Сейчас не в нём дело… - не соглашается, с трудом говоря из-за того, как дерёт горло. - Не он наказывает. А ты… Сам себя.

Роме её слова не нравятся и он раздражённо щерится.

- Кроха, я, конечно, понимаю, ты сейчас слишком шокирована, только это не повод защищать его напропалую. Я - не божий одуванчик, но и он - не жертвенный агнец. Да, ту ситуацию… Я тебе на эмоциях несколько не так тогда обрисовал, но…

- Но?

- Но сути это не меняет! А суть в том, что отец, что Кир, что Лиля, что Романов даже, заслуживали и заслуживают, чтобы пожалеть обо всём и, повторюсь, пожалеют! Как там говорят, с волками жить - по волчьи выть, да? Ну, так вот, я всех перевою. Главное, ты на моей стороне будь.

- Ромка, я же и так на ней была, - говорит чистую правду. - Всегда.

- А сейчас?

Смотрит с выворачивающей наизнанку душу надеждой и вот сейчас Отрадной больно. Очень. И она, не выдержав, отводит взгляд, что им воспринимается как однозначный ответ.

- Вот так, да? - едко усмехается, неосознанно сжимая её ладони сильнее. - Значит, его выбираешь всё-таки?

На этот вопрос Алёна совершенно не знает как ответить. Потому что не только в одном брате или Кире дело. Потому что слишком много неизвестных, которые ещё только предстоит найти. Потому что в эту самую секунду понимания как со всей открывшейся сегодня информацией жить не ощущает. Но знает что нужно сделать в первую очередь и хватается за эту мысль, как за спасательный круг.

- Уничтожь видео с Лилей. При мне. Полностью.

Парень смотрит на неё снизу вверх несколько секунд, прожигает непримиримым взглядом, изучает, словно, также как она сегодня, многое новое о ней узнал и теперь пытается определить - своя или чужая. Сестра или ещё одна предавшая его душа.

- Ты же понимаешь, что даже если я его уничтожу, то Гордеевой это никак не поможет?

- Да. Всё равно удали его, стери, отдай мне. Что угодно, Ром, только избавься от него.

- А то, что если бы я не поставил её на место, то она не остановилась бы, понимаешь?

- Рома, пожалуйста.

Он продолжает сверлить её взглядом ещё какое-то время, потом разжимает свои ладони и медленно выпрямляется. Не отрываясь, достаёт из кармана брюк зажигалку, пачку сигарет и маленькую самую обычную на вид чёрную флешку и протягивает ей. В этот же момент в коридоре слышатся шаги и мамин довольно-язвительный голос:

- …а я тебе говорила не оставлять его тут! Я говорила, Олег!

Ручка двери дёргается. Раз, два, три и раздаётся тяжёлое, свинцовое и холодное до мурашек:

- Алёна! Роман! Откройте. Немедленно!

Но они оба ничего из этого не замечают. Ни маму, ни Олега, ни сотрясающуюся под его напором дверь.

Брат, продолжая в одной руке держать флешку, другой отправляет очередную сигарету в рот и ловко прикуривает, несмотря на ходящие ходуном пальцы.

- Хочешь верь, хочешь нет, но на ней, - затягиваясь и морщась от боли в губе, кивает на пластмассовый прямоугольник в своей ладони. - Единственная запись. Больше ни этого видео, ни такой флешки, нет ни у кого.

Потом. Она обязательно узнает у него потом то, как он узнал о существовании данной видеозаписи и у кого её раздобыл. И обязательно уговорит остановиться. Пока действительно не стало поздно. Наберётся сил, справится с пустотой за рёбрами, где жила вера в него и ему, и сделает всё, чтобы предотвратить эту беспощадную месть, которая никого не приведёт ни к чему хорошему.

- Могу на крови поклясться, если так не можешь поверить. Или на коленях. А могу и так, и так. Ради тебя я, вообще, всё могу, Лён.

Флешка такая маленькая, хрупкая, явно недорогая, таких по всему миру, наверняка, бесчисленное множество, скользит в пальцах, стоит только взять, и очень безобидно выглядит, но содержащаяся на ней информация - оружие. Ранившая, а может даже уничтожившая молодую девушку. Поэтому Алёне и держать её страшно. Вспоминаются кадры, Лилино бледное лицо и совершенно мёртвый взгляд, Мишин удар и снова слова Авдеева.