Кожа на руках оказалась отвратительно сухой, а под веками пекло слишком выразительно.

Часы на стене показывали без четверти десять.

В очередной раз выругаться хотелось хотя бы мысленно, но я предпочла сдержаться.

Дисциплина. Расписание. Строго ограниченный круг обязанностей, ни шагу в сторону без дополнительного согласования.

И ежедневные отчёты.

Именно нам с Гаспаром нужно было отписаться за каждую долбаную пулю и каждую «грушу», разбитую в хлам в зале для отработки рукопашного боя.

Предполагалось, что на контрасте с былой моей свободой это станет достаточно унизительным наказанием для меня и примером для других.

На деле же просто раздражало до желания разбить пару тренажеров намеренно. Какая, в сущности, разница, если Совет всё равно платит?

«Не рассчитывай, что надолго задержишься здесь», – что-то в этом духе командир Берг процедил сквозь зубы, проходя мимо меня после ставшего последним заседания Совета по моему делу.

По-прежнему стоявший в большом зале Йонас мог видеть нас через распахнутую дверь, но совершенно точно не слышал сказанного. Однако нечитаемый взгляд, которым он проводил Берга, стал идеально холодным.

Приближаться к нему, тем более заговаривать с ним в тот момент было невозможно, да и он этого разговора очевидно не хотел. Ни тогда, ни после, когда в его кабинете стало слишком жарко, а графин с коньяком почти опустел.

Знание о том, что мой непосредственный и прямой командир, первый после Мастера, с некоторых пор приходит в бешенство от одного моего вида, не должно было забавлять.

И всё-таки это было настолько весело, что ситуация требовала развития.

Требовала бы, если бы не Гаспар.

– Вы всерьёз полагаете, что леди Элисон способна научить молодого человека чему-то толковому? Мне кажется, мы все только что убедились в обратном.

– Вот и проверим. Ты ведь всё равно не горишь желанием перенимать его.

– Не имеет значения, чего хочу я. Он взрослый человек, и он неподконтролен. Разве что леди Элисон прочтёт ему лекцию о том, к чему приводит вседозволенность. Леди Элисон, вы ведь прочтете?

В тот раз пришлось отделаться холодным «Непременно».

Больше Берг ко мне с этим не подходил. Разве что пару раз наорал за нецелесообразно, по его мнению, потраченные патроны, но в целом не трогал. Вероятно, не хотел переступать ту грань, за которой Йонас разозлится по-настоящему.

Так или иначе вопрос свёлся к тому, кто из нас потеряет терпение первым: командир или я.

Пока что мы оба с равным успехом держались.

Считая собственные причины на то более обоснованными, я готова была поставить на то, что Берг сорвётся ближе к зиме. Единственного неосторожного слова хватит.

Заранее представляя, насколько досадно и некрасиво это будет, я с трудом могла заставляла себя подавить усмешку.

И всё же где-то глубоко внутри сидела предательская мысль о том, что он может быть прав.

Как много я могу дать Гаспару? И окажется ли этого достаточно?

Взрослый неподконтрольный человек.

Еще и с открытым неосвоенным даром.

Он был безукоризненно вежлив, беспрекословно выполнял приказы и красиво держался наравне с остальными, не беря на себя слишком много, но и не прячась по углам.

При этом все, кто был в нём хоть немного заинтересован, прекрасно понимали, что для «молодого человека» существуют только два авторитета: я и Матиас.

Быть может, в обратном порядке.

В таких, как он в случае чего стреляют на поражение, и с учётом этого я точно была для него не лучшим примером.

Положив отчёты на стол секретарши Берга, я сбежала по пустой широкой лестнице, на ходу давя зевок.

Столовую Инес, главная повариха в замке, уже заперла, так что этот пункт из плана можно было смело вычеркнуть.

Ну да и Нечистый с ним, спать всё равно хотелось сильнее. Зато будет шанс встать к завтраку пораньше.

На сегодня оставались только конюшня и кровать.

Ветер на улице усилился, и, пройдя пару ярдов, я все-таки накинула капюшон.

Скоро пойдут дожди, а значит, с тренировками на открытом воздухе придётся заканчивать.

Вести Гаспара в один из закрытых отапливаемых залов мне не хотелось просто потому, что там каждое наше движение или слово окажется под непомерно пристальным вниманием, но ничего другого уже не оставалось.

До тех пор придется успеть больше, чем я планировала.

Либо уговорить его перестать изображать из себя дурака.

Проблем ему это, разумеется, только прибавит, и останется надеяться лишь на Матиаса, способного научить его еще и этому – подавлять людей теплым взглядом, не вступая в откровенный конфликт.

А впрочем, уже сейчас мы оба знали, что подобному Гаспар никогда не научится.

Уже далеко не святого брата я заметила издали. Он стоял на углу между старой конюшней и пока что не заинтересовавшим его сараем и очевидно ждал меня.

Любой уважающий себя автор модных нынче мрачных романов наверняка сравнил бы его со зловещим порождением тьмы, из этой же тьмы и сотканным.

– Ты решил напугать тайком выпивающих курсантов своим скорбным видом?

– Твой брусничный пирог, – вместо ответа он протянул мне двойной бумажный сверток из столовой.

Для него Инес постаралась на славу.

– Спасибо.

Комментарий про упаковку я решила оставить при себе. Слишком уж большой, почти нездоровый интерес Матиас вызвал у живущих при Совете женщин. Особенно у тех, кто, обслуживая чужой дар, не обладал собственным.

До определенной степени это казалось мне объяснимым, – он был молод, хорош собой и почти вызывающе учтив. В придачу ко всему перечисленному еще и спровоцировал грандиозный скандал, без видимых на то причин бежав из лона Святой Церкви под знамя Совета.

Чудовищный, достойный выпущенной в затылок пули удар по репутации.

Предстоятель лично написал Мастеру несколько гневных писем.

Йонас ответил на них коротко и с таким сочувствием, что милосерднее было бы послать Его Святейшество куда подальше открытым текстом.

Получив последний из этих ответов, тот пригрозил поднять возникший между Советом и Церковью вопрос на аудиенции у Его Величества.

Йонас сердечно и с моей помощью заверил его в том, что и он сам, и бывший брат Матиас, и даже маркиз Лагард всецело готовы участвовать в разбирательствах и держать ответ перед короной, если придется.

К тому моменту терпение Мастера Совета уже почти иссякло, но в тот вечер, когда составляли эту чушь, мы оба всё равно улыбались чаще, чем за последние несколько месяцев.

Самого Матиаса из всех возможных аспектов этого спора волновал, как выяснилось, только один – степень возможного недовольства маркиза Лагарда тем, что мы, зайдя в тупик, бессовестно прикрылись его именем.

«Предстоятелю не помешает немного встряхнуться», – Йонас ответил ему на все разом, не сказав, по сути, ничего.

– Элис, а что с ним не так? – молоденькая прачка Матильда оказалась самой умной из всех заинтересованных, потому что выбрала момент и спросила о несвятом брате меня.

Как ей объяснить, да и нужно ли это делать, я в тот момент не знала.

Фальшивое имя, фальшивая настолько, что стала настоящей, улыбка и такая же фальшивая, предназначенная не ему жизнь, – что изо всего этого вообще могло быть «так»?

А впрочем, насчет улыбки я все-таки тоже ошибалась. Она, как и убийственное спокойствие, была более чем настоящей.

Радовало хотя бы то, что подобные тонкости мало кого волновали.

Те, кто был против бывшего церковника в замке, – как, впрочем, и те, кто был доволен его появлением, – успели убедиться в том, что беглый священник уже показал свой максимум. Как и Гаспар. Подавашка при Мастере, умеющий хотя бы варить приличный кофе, – большего от него и не требовалось.

Сам Йонас по этому поводу хранил чуть брезгливое, ничего толком не значащее молчание.

Переложив сверток в правую руку, чтобы ненароком не замаслить одежду Матиаса, я немного сбавила шаг, потому что он пошел рядом.