Там были выдающиеся люди, представители всех религиозных верований, всех национальностей Земли. Римско-католические кардиналы и священники, строгие и набожные, но холодные и эгоистичные в жизни, пуритане-проповедники, методисты и пресвитерианцы, епископы и служители англиканской церкви, миссионеры, брамины, фарси, египтяне, магометане — короче говоря, в Стране Вечной Мерзлоты можно встретить представителей всех наций. Но ни в одном из них не найти теплоты чувства, достаточной, чтобы растопить хотя бы в малой степени окружающий их лед. Если там появлялась малая толика теплоты, хотя бы не более, чем одна горькая слеза, лед тут же начинал таять, и несчастная душа обретала некое подобие надежды. Там я встретил одного человека, который, как мне показалось, был заключен в ледяную клетку. Хотя прутья её были ледяными, в действительности они обладали свойствами прочной полированной стали. Этот человек некогда был Великим инквизитором в Венеции. Одно имя его нагоняло ужас в сердце любого несчастного, который попадал в когти венецианской инквизиции. Не было имени более известного, чем его имя, но за всю историю его активной жизни не было момента, чтобы его сердца коснулась хотя бы тень жалости к несчастной жертве, заставила бы его отвести в сторону взгляд хотя бы на мгновение, поколебать его ужасное намерение подвергнуть пытке и убить того человека, которого инквизиция отдала ему на расправу. Этот человек, известный своим аскетизмом, не допускал слабостей ни в себе, ни в других. Холодный и безжалостный, он не знал, что значит чувство хотя бы мимолетного сострадания к мучениям других. На лице его застыло выражение холодной и бесстрастной жестокости. У него длинный, тонкий и высоко посаженный нос, заостренный подбородок, высокие и слегка широкие скулы; тонкие, прямые и жесткие губы, которые словно разрез поперек лица; плоский затылок, расширяющийся к ушам, а глубоко посаженные пронзительные глаза смотрели из-под нависших бровей холодным мерцающим стальным взглядом, похожим на взгляд дикого зверя.
Мимо него проходили круговой процессией его многочисленные жертвы, подобные призракам, обезображенные и избитые, растерзанные и кровоточащие после пыток — бледные призраки, блуждающие астральные тени, чья душа навеки покинула их, но которые, тем не менее, продолжали льнуть к этому человеку, лишенные способности разложиться на элементы, но привлеченные магнетизмом этого человека и собравшиеся в цепь вокруг него. Души и все элементы высшего плана покинули тех, которые стали не более, чем астральными оболочками, и тем не менее в них оставалась определенная доля жизнеспособности, которой был лишен лишь тот человек, но не освобожденные духи, некогда обитавшие в его жертвах. Они были тем, из чего состояли призраки, которые достаточно зримо обитают в месте, где произошло убийство человека слишком хорошего, слишком доброго, чтобы продолжительно оставаться на Земле. Они казались убийцам и некоторым другим людям живыми, которым они являлись, но жизнь подобных астральных тел, или призраков, является всего лишь отражением жизни, и она заканчивается, оплаченная необходимой долей раскаяния и угрызений совести, достаточных, чтобы отсечь узы, сковывающие их с их убийцами.
Другие духи, которых я видел в окружении того человека, насмехались над его беспомощностью и укоряли его в своих прошлых страданиях, только вид их был совершенно иным; в их облике присутствовало больше субстанции, у них были мощь, сила и ум, которые отсутствовали в тех, едва различимых тенях. Эти были духами, чья астральная форма содержала заключённую в ней бессмертную душу, хотя сами они прошли такие муки и пытки, что внутри них не было ничего, кроме одного желания — страстного желания отомстить. Эти духи были неутомимы в своих попытках наброситься на своего бывшего обидчика, чтобы разорвать его на куски, и ледяная клетка, в которую он был заключён, была для него одновременно и защитой и вечной тюрьмой. Один, наиболее умный среди всех, изготовил длинный остроконечный шест, который он просунул между прутьями, стараясь достать человека в клетке, и тот активно пытался уклониться в сторону от острия. Другие имели в своем распоряжении острые короткие дротики, которые они бросали через промежутки между прутьями в него. Были и такие, которые плескали на него вонючей и вязкой жидкостью, а временами вся толпа собиралась вместе и единым порывом устремлялась всей массой на штурм, стараясь сломать прутья, которые им, однако, не поддавались. Презренный человек, находящийся внутри клетки, по своему опыту знающий, как крепка его клетка, дразнил их в ответ, с холодным презрением потешаясь над их бесплодными попытками.
На мой мысленный вопрос, будет ли этот человек когда-либо свободен, я получил ответ Величественного духа, чей голос я уже имел возможность слышать, когда он изредка время от времени обращался ко мне и который я услышал впервые из моей собственной могилы. В разное время, когда я просил помощи или совета, этот дух обращался ко мне, так же как и сейчас, с расстояния, и его голос был, в моём восприятии, подобен голосу древних пророков, когда они верили, что к ним обращается голосом, напоминающим раскаты грома, Сам Бог. Звук этого голоса раздавался в моих ушах полнозвучными и глубокими тонами, но ни один из находящихся в неволе духов, ни один из их преследователей не слышали ни звука. Их уши были глухи — они были не способны слышать; их глаза были слепы — они были не способны видеть.
Этот голос сказал мне: «Сын мой, на краткий миг услышь мысли этого человека, послушай, как бы он распорядился своей свободой, если бы получил её».
И я увидел, как если бы некий образ отразился в зеркале, я увидел душу этого человека. Его первой мыслью было, что он хотел бы обрести свободу и если бы он обрел эту свободу, он моментально бросился бы назад к Земле, на земной уровень, а оказавшись там, он разыскал бы смертного во плоти, того, чьи желания и амбиции были бы подобны его собственным. Через посредство таких людей он надел бы на шею людей ещё более тяжкое ярмо, железное ярмо, и сделал бы ещё более жестокой тиранию, ещё более безжалостной инквизицию, если это ещё возможно, сокрушил бы последний оплот свободы своих порабощённых жертв. Он знал, что теперь он мог бы обладать ещё большей властью, чем его прошлая земная власть, ибо его ум и руки не были бы более скованы земными условностями, ведь он бы собрал себе в поддержку родственных духов, соратников, с душами такими же жестокими и холодными, как и его собственная душа. Он буквально бредил мыслями о плотских мучениях, которые он мог бы воплотить на Земле и гордился своими воспоминаниями о том, каким непроницаемым он оставался, слыша крики, стоны и молитвы жертв, когда он подвергал их смертельным пыткам. Он трудился в угоду своей любви к жестокости и ради удовлетворения собственных неуемных амбиций, оправдывая свои действия стремлением принести славу своему ордену, но ни в одной частице его чёрствой души не зажигалось ни малейшей искры жалости или угрызений совести. Если такому человеку дать свободу и выпустить его на Землю, он станет источником опасности, более смертоносной, чем у дикого животного, поскольку возможность его были бы гораздо менее ограниченны. Он не знал, что его хваленая инквизиция, смертоносную власть которой он всё ещё мечтал усилить, канула в прошлое, стёртая с лица Божьей Земли силами более могущественными, чем те, которыми он сам когда-либо мог располагать; что подобно темному и ужасному веку, когда произошло её внезапное и шумное появление, она исчезла, чтобы никогда более не возродиться — Слава Всевышнему! — Никогда более не позорить человечество преступлениями, совершенными во имя того, кто явился, чтобы принести мир и любовь на Землю. Она исчезла без следа, оставив лишь шрамы в душах людей в виде покачнувшейся и разрушенной веры в Бога и в бессмертие. Воспоминания о движении, которое, наконец, уничтожило инквизицию, всё ещё живы на Земле, но много ещё времени пройдёт, прежде чем всё доброе, чистое и истинное, сумевшее пережить мрачную эпоху, укрепит свою власть, чтобы вернуть людям веру в Бога Любви, а не в Бога Ужаса, каким Его рисовали угнетатели. Из Страны Вечной Мерзлоты я вернулся заледеневшим и опечаленным. Мне совсем не хотелось оставаться там, чтобы глубже узнать тайны этой страны, хотя я намеревался снова навестить её в будущем. Я чувствовал, что мне нечего больше делать в этой стране, ибо я не в состоянии понять происходящее в ней. Тамошние обитатели, не позволяя моим добрым намерениям проникнуть к ним, отталкивали меня своим леденящим внутренним холодом.
