Наконец, собственно о кодирующих способностях мозга, о его внутренних кодах. Мозг, по Прибраму, от А до Я насыщен кодами – это его магистральная функция, без которой он лишается своей главной способности обрабатывать информацию, да и вообще своего значения.

Кодирование в центральной нервной системе начинается уже с восприятия внешних сигналов. «Операция кодирования, – пишет Прибрам, – постоянно имеет место в нервной системе. Физическая энергия воспринимается рецепторами и трансформируется в нервные импульсы. Эти импульсы, в свою очередь, достигают синаптических сетей, где дискретные сигналы кодируются в микроструктуры медленных потенциалов. Для того чтобы кодирование было эффективным и могло быть использовано мозгом, необходимо наличие декодирующей операции, благодаря которой было бы возможно восстановление нервных импульсов и сохранение таким образом предварительно закодированной информации»[102].

Затем он продолжает: «Таким образом, перекодирование оказывается чрезвычайно эффективной частью процесса памяти, для осуществления которого конструкция нервной системы, по-видимому, великолепно приспособлена. Формы перекодирования, которые возможны в нервной системе, фактически безграничны»[103]. Кодирование осуществляется как во времени, так и в пространстве[104]. Следует подчеркнуть, что встречная готовность к внешнему воздействию и предвосхищающая активность органов чувств – основа нейронного кодирования[105].

При исследовании внутримозговых процессов становится очевидным, что «…если каждая группа нейронов осуществляет операцию перекодирования получаемых на входе воздействий, то должны существовать изменчивые динамические структуры организации нейронов. Перекодирование – удивительно мощный адаптивный и конструктивный инструмент, которым пользуется организм, чтобы действовать во внешнем мире и воздействовать на него»[106].

И Прибрам восклицает: «Нейропсихологический вклад в науку о поведении подтверждает представление об активной природе человека и, таким образом, способствует возрождению звания человека в качестве как научной, так и гуманитарной доктрины»[107]. Мне остаётся добавить (с благодарностью Прибраму), что эта доктрина мощно подкрепляет идею о домостроительной предрасположенности как человека, так, впрочем, и вообще всего живого[108].

И как не привести здесь его слова о том, что человеческая «сила» кодирования собственно и обеспечивает символическую природу его речи. Так, он пишет, что человеческая речь существует как следствие «возросшей способности к действию», но «…вероятно, лучше говорить о возросшей у него способности создавать всякого рода закодированные обозначения…то есть язык»[109]. То есть символические системы, добавлю я.

«В заключение, – пишет он, – …несколько слов о центрально-моторной теории происхождения человеческого языка. Если действительно знаковые и символические процессы языка объединяются только посредством деятельности, воздействия на окружение (в данном случае на мозг других людей), то это служит объяснением множественности форм языков и того факта, что ребёнок, находясь в изоляции, не формирует никакого языка. Человеческий потенциал может быть реализован только путём воздействия на другой ему подобный мозг»[110].

Завершающий аккорд! Главный его вывод: «…Основная функция мозга заключается именно в его способности кодировать и перекодировать информацию, то есть создавать бесчисленное множество языков»[111].

Наконец, мы подошли к тому, что считаем главным предназначением всего живого, – к домостроительству! Эта фундаментальная способность настолько вкоренена всему живому, что её смело можно назвать основным его качеством и смыслом.

Как мы уже отмечали в предыдущих главах, у человека эта способность зачинается уже в лоне матери, с созидания плаценты, своего рода, так сказать, «домика», являя этим конкретный пример качества, свойственного всему живому. Вообще, в этом отношении более всех преуспевают амниоты (то есть развивающиеся в особой оболочке – в амнионе), к числу которых относятся млекопитающие, птицы, рептилии, которые издавна пользуются этим гениальным «изобретением».

Если присмотреться к существам других форм и таксонов, от высших до низших, то мы увидим, что все они практически так или иначе обладают этим качеством – быть домостроителями. Среди них птицы с их гнёздами, звери с их норами, пчёлы и осы с сотами, муравьи и термиты с их сооружениями, бактерии с их колониями, капсулами, биоценозами, стрекозы и ручейники и т. д. Ещё со студенческой скамьи почему-то особенно ручейники поразили моё воображение: их личинки, живущие в ручьях, из мельчайших камешков и песчинок склеивают себе настоящий «домик» в виде трубочки, в которой и прячутся от всевозможных охотников за лёгкой поживой. Как эти небольшие существа с парой «простеньких» головных ганглий (нервных узлов) смогли соорудить быстро и складно сии «домики»? – вопрошал я себя.

Все твари создают в среде своего обитания новую среду, свои «домики». Можно подумать, что растения не способны на это. Но ведь известно, что их корневая система при содействии грибов, микориз и вообще почвенных организмов усердно трудится, созидая собственную среду обитания. Таким образом, можно заключить, что вся живая природа, вся биосфера – неутомимая домостроительница, творчески преобразующая окружающую среду, среди которой она живёт. Именно эта её способность является коренной, основополагающей особенностью, отличающей живую природу от неживой. Все эти прирождённые домостроители, не исключая человека (и в первую очередь человека!), изначально, генетически предопределены к этому промыслительному деянию, за «плечами» которого пламенеет домостроительство Бога.

Известно, что В.И. Вернадский как эмпирическое обобщение постулировал другое положение об отличии живого от неживого. В своей итоговой книге он писал: «Подводя итоги, мы видим, что между живым естественным телом биосферы и его комплексами (живым веществом) и ассоциациями (биоценозы и биокосные тела) и косными её естественными телами – минералами, кристаллами, горной породой и т. п. в их бесконечном разнообразии – существует резкая непроходимая грань»[112].

Этот основополагающий вывод нисколько не противоречит моему заключению о принципиальном различии между живыми телами и неживыми, которое обусловлено не только особой геометрией живого и его энергетикой (как это следует по Вернадскому) – а главным образом неотделимым от жизни символизмом живых тел и неискоренимым и фундаментальным его домостроительством.

Можно возразить, что у живых существ есть задачи поважнее, чем домостроительство. Задача из задач – продление своего рода, бытийствование его во времени. И тут же вспоминаем, что без гнёзд и без нор ни птенцы, ни беспомощные детёныши зверей не выживут.

Овладение пространством – важнейшая задача. Но ведь заселение «своей» территории и мечение её – разновидность домостроительства.